Страница 141 из 179
Она слышала, как закрылась дверь, и догадалась, не оборачиваясь, что Доминик стоит, прислонившись к двери, и наблюдает за ней. «Любуется своей собственностью!» – с горечью подумала она, не желая встречаться с ним взглядом. Ее лицо разгорелось от близости огня. Она, склонив голову, машинально растирала красные полосы на запястьях и лодыжках, оставленные кандалами. Горечь не покидала ее теперь никогда, зато за прошедшую неделю она научилась изгонять из головы любые мысли и не отождествлять себя с собственным телом. Тело было всего лишь предметом, подлежащим купле-продаже. Она научилась оберегать от вторжения душу и не показывать окружающим, что у нее на уме, но не думать вообще было гораздо легче.
Тем не менее она не могла избавиться от его тяжелого присутствия у себя за спиной и от его напряжения, которое она почувствовала в тот самый момент, когда он открыл ей дверь. Одного взгляда его серебристых глаз было достаточно, чтобы она вспомнила, что одета в одну тонкую сорочку, поверх которой был накинут плащ убитого кубинца. Сеньору очень не терпелось поиграть с новой игрушкой, но не тут-то было… Она невольно содрогнулась всем телом и услышала хриплый голос Доминика:
– Замерзла?
Звук его голоса и злой тон пробудили в ней волю и придали сил, чтобы обернуться.
– Нет.
Она ответила ему нарочито бесстрастно и добилась желаемого: он ожесточенно сжал челюсти и шагнул к ней. Казалось, он не знает, что сказать, как поступить. Мариса глубоко вздохнула, усмиряя нервы и сердце, заколотившееся в груди. Она была совершенно беззащитна перед ним, и оба знали это. Как он собирается с ней поступить? Она не питала иллюзий относительно его желаний. Он не хочет разговоров о том, что они когда-то были женаты, а главное, стремится избежать слухов, будто матерью его светловолосого сынишки была цветная невольница. Он не может допустить, чтобы она распустила язык. Вопрос, очевидно, сводился к тому, как от нее избавиться.
Словно прочтя ее мысли, Доминик произнес хорошо знакомым ей саркастическим тоном:
– Что же мне теперь с тобой делать, черт возьми? Будь у тебя хоть капля здравого смысла, ты бы вышла за Ортегу. Тогда оба мы не знали бы забот. – Его голос посуровел, и она уловила в нем презрение: – Впрочем, ты никогда не отличалась умом. Как ты умудрилась так низко пасть?
У нее внутри что-то взорвалось, и она вскочила, не обращая внимания на плащ, упавший к ее ногам.
– Пасть? Ты обвиняешь меня во всем, что со мной произошло после того, как я имела несчастье с тобой повстречаться? Если бы тебе хватило самообладания не надругаться над беззащитной цыганкой, всего этого не случилось бы! Позволь тебе напомнить, что именно ты увез меня из Англии, где остались мои друзья! Если бы потом, в Нэтчезе, ты оставил меня в покое, то я, возможно, стала бы женой Педро. Но нет, ты не мог побороть соблазна совершить еще одно насилие. Как, по-твоему, отнесся к этому Педро? Впрочем, тебя это нисколько не волнует. Ты никогда не заботился ни о чем, кроме собственного удовольствия, и всегда урывал свое, кто бы ни испытывал при этом боль. Ты…
Его пальцы впились ей в плечи с такой силой, что она вскрикнула.
– А ты, моя ненаглядная цветная, – самая неблагодарная тварь из всех, с кем мне, к несчастью, доводилось сталкиваться! Надо было сразу сбросить тебя со своего корабля, как только я узнал, что ты на него пробралась… – Он безжалостно тряхнул ее. – А я вместо этого разоряюсь, чтобы спасти тебя от последствий твоей собственной глупости!
– Я, кажется, не просила, чтобы меня спасали! – Она была готова пустить в ход любое остающееся у нее оружие. – Ведь ты получил сразу троих рабов по цене одного. Снова нас продав, ты сможешь покрыть убытки. Ты даже хуже, чем этот Маррелл, твой дружок, – вор и лжец! Чего он только не наобещал Полусу и Лали, чтобы надоумить их сбежать с «Конграсиа»! Он даже меня убедил, что спасет от ужасного Джонаса. А потом… Наверное, вы с ним спланировали все это заранее? Возможно, ты даже знал, что задумала Инес? Ведь вы с ней…
– Ах ты, испорченная, ядовитая мерзавка! Ты достойна своей участи! Все это ты навлекла на себя сама. Поверь, у меня есть основания сожалеть, что я вмешался в твою жизнь. Жаль, что ты в свое время попалась мне на глаза! Тебе нравится, когда мужчины поступают из-за тебя как полные ослы! Но в одном ты права: лучше бы я махнул на тебя рукой. Судя по тому, как ты одета, вернее, раздета, у покойного сеньора Мендосы не было причин сожалеть о своей дорогой покупке. Бог свидетель, я намерен как можно быстрее сбыть тебя с рук. Но пока этого не произошло, тебе следует научиться держать язык за зубами, понятно? Меня так и подмывает заткнуть тебе рот кляпом или отходить тебя кнутом. Даже не знаю, с чего лучше начать…
Отшвыривая ее от себя, он нечаянно разорвал ей на плече сорочку. Она ударилась о стену и сползла на пол, рыдая от боли и злости. Когда она отвернулась от него, он увидел у нее на плечах свежие рубцы. Мгновение – и все его неистовство улетучилось без следа. Он снова владел собой.
Два пружинистых шага длинных ног – и он уже стоял над ней.
– Мариса…
Она отпрянула, почувствовав его прикосновение. Он убрал руки, позволив ей рыдать, хотя ее рыдания раздавались у него в ушах как проклятия.
Позже, гораздо позже Мариса поняла, что к ней наклоняется не Доминик, а Лали, произносившая по-французски слова утешения:
– Поплакать полезно, верно? Вам надо было выплакаться. Но хорошенького понемножку: так вы доведете себя до припадка. Лучше поешьте и поспите.
– Я никогда больше не засну! – заявила Мариса трагическим тоном, однако позволила Лали влить ей в рот несколько ложек куриного бульона, после чего забылась.
Все, что с ней приключилось, слилось в один нестерпимый кошмар, одна безобразная сцена без перерыва сменялась другой, и единственным способом прогнать это наваждение было зажмурить глаза. Они с Лали прикорнули на одной жесткой кровати, все же превосходившей удобством циновку на полу. Прежде чем погрузиться в сон, Мариса сообразила, что не видела Доминика после их последней отвратительной стычки. Ее всхлипывания сменились икотой, и она прошептала из последних сил, обращаясь к Лали: