В безбрежности

МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ

Месяца не видно. Светит Млечный Путь. Голову седую свесивши на грудь, Спит ямщик усталый. Кони чуть идут. Звезды меж собою разговор ведут. Звезды золотые блещут без конца. Звезды прославляют Господа Творца. «Господи», спросонок прошептал ямщик, И, крестясь, зевает, и опять поник. И опять склонил он голову на грудь. И скрипят полозья. Убегает путь.

НЕСКОНЧАЕМЫЙ КОШМАР

Едва-едва горит мерцанье Пустынной гаснущей Луны, Среди безбрежной тишины, Среди бездонного молчанья. Иду один… Везде снега, Снега и льды, и воздух мертвый, Над мертвым царством распростертый. Пустыни снежной берега Вдали рисуются туманно; На них гигантские цветы, В расцвете бледной красоты, Встают и гаснут беспрестанно. Бросаю к Небу тусклый взор И там не вижу тверди синей: Там бледный, белый, мертвый иней Сплелся в нависнувший собор. Иду… Пространству нет предела! И в этой страшной тишине Мои шаги не слышны мне. Мое замерзнувшее тело Бежит вперед, скорей, скорей, — Гонимо жаждою бесцельной, Бежит в пустыне беспредельной И тени собственной моей Не вижу в этом беге вечном, — И лишь гигантские цветы, Как вечных снежных гор хребты, Растут в пространстве бесконечном!

НЕБЕСНАЯ РОСА

День погас, и ночь пришла. В черной тьме душа светла В смерти жизнь, и тает смерть Неба гаснущая твердь Новой вспыхнула красой: Там серебряной росой, В самой смерти жизнь любя, Ночь усыпала себя. Ходят Ангелы во мгле, Слезы счастья шлют земле, Славят светлого Творца, Любят, любят без конца.

«Ночью мне виделся Кто-то таинственный…»

Ночью мне виделся Кто-то таинственный, Тихо склонялся Он, тихо шептал; Лучшей надеждою, думой единственной, Светом нездешним во мне трепетал.  Ждал меня, звал меня долгими взорами, К небу родимому путь открывал, Гимны оттуда звучали укорами, Сон позабытый все ярче вставал.  Что от незримых очей заслонялося Тканью телесною, грезами дня, Все это с ласкою нежной склонялося, Выше и выше манило меня.  Пали преграды, и сладкими муками Сердце воскресшее билось во мне, Тени вставали и таяли звуками, Тени к родимой влекли стороне. Звали Эдема воздушные жители В царство, где Роза цветет у Креста Вот уж я с ними в их тихой обители… «Где же я медлил?» — шептали уста.

ПОСЛЕДНЯЯ МЫСЛЬ ПРОМЕТЕЯ

Благородному борцу Петру Федоровича Николаеву

Вдали от блеска дня, вдали от шума, Я жил не год, не два, а сотни лет Тюремщик злой всегда молчал угрюмо, Он мне твердил одно лишь слово — «Нет». И я забыл, что в мире дышит свет, И я забыл, что значат звуки смеха, Я ждал  чего-то ждал — хоть новых бед. И мне одна была дана утеха: — Крича, будить в тюрьме грохочущее эхо.     В уме вставали мысли прежних дней,    И гасли вновь, как беглые зарницы,    Как проблески блуждающих огней,    Как буквы строк сжигаемой страницы    И вместо них тянулись вереницы    Насмешливых кроваво-смутных снов;    Как хищные прожорливые птицы,    Как полчища уродливых врагов, Неслись они ко мне на звон моих оков.     И все же в этой черной тьме изгнанья    Зажегся блеск, зажегся, наконец;    Кипучие и жгучие страданья    Взлелеяли сверкающий венец,    И первый луч смеялся, как гонец    Моей весны, душистого рассвета;    Со вздохом я приветствовал конец    Ночной тоски в пустыне без ответа, И видел взгляд любви, и слышал гул привета.     И вот я вновь живу среди людей,    Под Солнцем ослепительно-лучистым.    И вижу я детей, моих детей,    Внимаю в полдень птичкам голосистым,    Роптанью трав, струям кристально-чистым. —   Но я опять вернулся бы в тюрьму,    К уступам скал, безжизненным и мглистым,    Когда бы знал, что, выбрав скорбь и тьму, Я с чьей-нибудь души тяжелый грех сниму!