Вперeд впрошлоe4

Глава 10 Око циклона

Сегодня я поехал к бабушке. Точнее к Каналье — собирать мопед. Денег у меня осталось десять тысяч рублей, их нужно было куда-то потратить. Так почему бы не начать играть в конструктор для мальчишек?

В восемь лет у меня был велик. Я его обожал. Но отец отнял его за то, что я получил тройку по математике в четверти. И продал. Сказал, пока пятерку в году не получу — никакого велосипеда. Так я распрощался с мечтой, но гештальт остался незакрытым.

Закралась злая мысль получить долбанную пятерку в году и затребовать свое велик назад и подарить его Борису, он-то вообще ездить на нем не умеет

А теперь такая возможность — мопед! Насколько помнил, в ту пору «Верховина» стоила рублей двести. И у соседнего парня по прозвищу Кот она была. Как видел его на мопеде, так слюни до пола свешивались.

Теперь же я понимал, что мопед — не только круто, но и полезно. Я смогу перемещаться когда хочу и куда хочу, это добавит немного свободы и освободит кучу времени. Да и пацаны из клана пусть катаются, приобщаются к прекрасному. Вряд ли им такая радость светит.

Мокики я изучать начал тогда же, в восемь лет. Был это, на минуточку, тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год!

Мопед казался верхом мечтаний любого пацана и был признаком статуса. Восьмилетний я с завистью смотрел на соседа Кота, который возил на своей «верховине» хихикающих девчонок, и мечтал, что и я в его возрасте так смогу. Тогда казалось, что шестнадцать лет — это еще одна моя жизнь! Буду с друзьями по выходным крутить ему гайки и катать подружек.

Это была эра расцвета мокиков. Умельцы делали дырчики сами — цепляли моторы на велосипеды, но их гоняли гаишники. А самые популярные мопеды были четырех видов: те самые «Верховины», пришедшие им на смену «Карпаты», «ЗиФы» и «Риги». Карпаты были верхом крутизны, особенно если это «Карпаты-спорт». И стоили они не так уж и дорого — в районе двухсот рублей.

Я даже начал экономить на мороженом и проезде, сдавать бутылки и копить на мопед. Получалось отложить десять рублей в месяц. Двести рублей я рассчитывал накопить к десяти годам. Но родители разорили схрон и заставили меня купить ботинки.

До сих пор помню, как ненавидел те ботинки. Каждый раз надевал их в школу и видел в них гробы, где покоилась моя мечта.

И вот мы стоим с Канальей над ржаво-оранжевой рамой «Карпат». Можно сказать, над зародышем моей детской мечты. Афганец чесал в затылке, пыхтел, выдавал многозначительное «м-да-а».

— Может, проще убитый взять и восстановить? — предложил Каналья. — Цена вопроса — до ста баксов.

Я мотнул головой. Мне было интересно увидеть, как оживает то, что жить не может. Эдакое искусство некромантии.

— У меня столько нет. А по чуть-чуть деньги будут появляться.

— Ты хоть не у матери воруешь? — спросил Каналья с укором.

— Это мои кровные, я, между прочим, семью содержу. Давайте так. Запчасти покупаем вместе. Если получится восстановить мокик, вам — тридцать процентов от цены запчастей. Нормально?

Он посмотрел… осуждающе, что ли. Нет. Так, словно обезьянка обрела вдруг дар речи и стала с ним торговаться. Ну как торговаться-то с обезьянкой?

— Да успокойся ты! Солдат ребенка не обидит! Мне интересна эта задача. Молодость вспомнилась! У меня в юности была «Рига». — Он назвал марку так, словно это имя любимой женщины. Сам восстанавливал. Эх! Аж детством повеяло!

— Значит, поехали на авторынок? — проговорил я, наполненный предвкушением нового и интересного. — Сколько денег понадобится?

— Ну-у, как повезет. Может, сто баксов, может, в пятьдесят уложимся. Но ты ж понимаешь, что это каша из топора? Эта рама ничего не стоит, я ее в металлолом сдать хотел! Самое дорогое — двигатель.

— В курсе, — кивнул я, — читал. Вот мне и интересно. Погнали!

У меня-взрослого машина появилась в зрелом возрасте, я гайки ей никогда не крутил — времени не было. И романтика ремонта на коленке прошла мимо меня. Подумалось, что с запчастями могут возникнуть сложности, дефицит же!

— Быстрый какой, погнал он! — покачал головой Каналья. — Авторынок работает в среду и по выходным…

— Сейчас как раз среда…

— Но нам нужен блошиный, а он только по выходным, — остудил мой пыл Каналья. — У дедов бывает, что нам нужно. Но с первого раза вряд ли все найдем. — Он сделал виноватое лицо и сказал: — Но, если ты мне оставишь деньги, у знакомых поищу, может, есть че.

— Деньги надо потратить в ближайшее время, — проговорил я и задумался.

Рискнуть и оставить ему восемь штук? А вдруг забухает Каналья и пойдет вразнос? Не пошел же, получив небольшую зарплату. Даже если намутит пару сотен, пусть будет ему на сигареты, это тоже работа.

Я еще раз прокрутил мысли, такие сложные, но — мои. Это уже был не шепот в голове. Я просто знал, что так правильно, пусть и трусливая часть меня попискивала, что я распрощаюсь с деньгами. Ну и черт с ними! Пришлось лезть в рюкзак, доставать восемь тысяч.

— Вот. Только пообещайте их потратить сегодня-завтра. И свои деньги не держите.

— А что такое? — уточнил Каналья, перебирая купюры.

— Менять их будут скоро.

— А-а-а…

— И без меня не начинайте ремонт! — сказал я, пожимая его руку.

Простившись с Канальей, я заглянул к бабушке, позвонил деду, напомнил, чтобы не вез ни копейки. Дед сказал, что все в кофе вложил. Чую, придется организовывать мелкооптовую сеть, искать точки сбыта. Но после реформы.

— Дед же в гости зайдет? — спросила бабушка. — Я его пригласила двадцать седьмого.

— Значит, зайдет! — улыбнулся я.

Здорово было бы его с отцом помирить, но как это сделать, я придумать не мог. Вдруг отец взбесится, бросится? Я ему так и не позвонил, а о том, что происходит, узнавал из газет. Костаки в СИЗО, возбуждено уголовное дело: похищение несовершеннолетних, совершенное группой лиц, убийство. Похоже, делу дали ход, что вселяет надежду.

По пути домой я думал о том, что хочу на базу, чтобы проверить себя, отработать на Илье новые приемы самбо, которые я раньше не делал. Если получится, вот круто будет!

Топая от остановки, я издали заметил траурную процессию возле нашего дома, ускорил шаг. Узнал безумную внучку бабы Вали, которая гоняла бабочек, когда ее мать, поправляя траурную повязку, вытирала слезы.

Внутри будто бы оборвалась струна. Я побежал.

Посреди двора стоял гроб, где лежала баба Валя, напудренная, накрашенная и помолодевшая лет на двадцать. Вокруг причитали старушки, женщины помоложе. Из подъезда вышла мама, встала в стороне.

Это что же, баба Валя умерла раньше срока? Я подошел к ее дочери и проговорил:

— Как же так? Ее должны были вылечить!

— Сердце остановилось во время операции, — бесцветным голосом объяснила женщина.

Сделалось жутко. Выходит, у меня не получилось отвоевать этого человека у смерти, и смерть наступила даже раньше.

Дочь бабы Вали достала из сумки пирожок и протянула мне.

— Помяни рабу божью Валентину. Спасибо, Паша, вы нам очень помогли, мама мне рассказала, как ты заставил ее пойти к врачу.

Я закусил губу. Помог, ага. Ускорил ее смерть! Не погнал бы на рентген, прожила бы еще два года. Подойдя к гробу, я вытащил из рюкзака конфету, «снежок», и положил на скрещенные руки покойницы. Бабушка, которая всех детей угощала леденцами, покойся с миром!

— Она была хорошим человеком, — прошептал я. — Мне очень жаль. Сил вам!

Настроение испортилось, и аппетит пропал.

Мама осталась прощаться с бабой Валей, а я поднялся к нам. В зале Борис дорисовывал Наташку, и получалось очень даже! Не сказать, что как живая, но вполне узнаваемая. Вспомнилось, как я разговаривал с художником на рынке, и он оставил свой телефон. По-моему, самое время Борису заняться живописью серьезно.