Страница 72 из 78
Глава 25 Мы — мажоры!
В центр мы выдвинулись в начале седьмого. Если бы не Наташка, прихорашивающаяся перед зеркалом, и раньше вышли бы.
Мне увиденное было не в новинку, а брат с сестрой крутили головами и сравнивали Москву с родным городом. Невольно и я сравнивал. Район, где жил дед, ничем не отличался от тысяч типовых застроек семидесятых, другой была разве что растительность. Но липы и сирень в изобилии произраставшие здесь, были и у нас. А вот березы приживались плохо, погибали от жары.
Те же неугомонные воробьи, купающиеся в пыли, подкрадывающийся к ним рыже-белый кот, женщина, выбивающая ковер — тоже стандартный, красно-белый. Четыре девочки играют в резиночки, две скачут, две стоят. Помню, несколько лет назад у Наташки не получалась какая-то комбинация, она натянула резинки между двумя стульями и скакала до тех пор, пока не пришли разгневанные соседи снизу.
А вот возле метро стали ощущаться различия.
— Да-а, — протянул Борис, — дорогу просто так не перейти.
— Для этого есть светофоры и подземные переходы, — пояснил дед.
— Гля — иномарка какая крутая, — чуть не подпрыгнула Наташка. — У нас таких точно нет. Деда, это что за тачка? Без крыши… Кабриолет!
— Мерседес, — со знанием дела ответил Борис. — Во ты темнота!
— Я че, вижу значок? — огрызнулась она.
— А вон еще одна… — Борис совсем неприлично указал на проезжающую мимо серебристую машину. — Офигеть, сколько их тут! Эту я не знаю.
— «Альфа-Ромео», похоже. Итальянцы их делают, — сказал я.
— Да, она, — подтвердил дед.
Он поглядывал на внуков, радующихся обыденным вещам, и улыбался уголками глаз, напитывался их энергией.
Перед входом в метро он раздал пластиковые жетоны, и проинструктировал нас:
— За Павла я спокоен. Наташа, Борис, вы идете впереди меня, далеко не убегаете. В метро в центре будет очень людно, можно потеряться.
Наташка закатила глаза — типа зачем ты с нами, как с малышами — но промолчала. Борису было фиолетово, он впитывал ощущения и пейзажи.
Я следовал за дедом, наблюдая, как ведут себя брат и сестра. Наташка спокойно прошла через турникет, а Борис замешкался. Наверное, ему казалось, что турникет только и ждет, чтобы его цапнуть.
— Видишь, горит зеленый, проходи, — подбодрил его дед, и брат решился.
В метро было пустынно, лишь когда прибыла электричка, станция наполнилась людьми. В центр мало кто ехал, все возвращались с работы, прятали в сумки книги и газеты и, посветлев лицом, стремились на поверхность и домой.
Приехала электричка, идущая в центр, мы оккупировали сиденье, и дед сказал:
— Можно выйти на Третьяковской и прогуляться…
— В Третьяковскую галерею? — радостно воскликнул Борис.
— На Красную площадь же! — возмутилась Наташка и воззрилась на деда. — Ты обещал! Потом пойдем в твой музей.
— Посмотрим на Кремль, перекусим, погуляем, — подтвердил дед. — Я чего сказал, от этой станции идти всего полчаса. Но можно и пересесть…
— Прогуляемся, — сказал за него я. — А то атрофировались в том поезде. Москва красивая. Увидите. Один у нее минус — моря нет и гор.
Прогнозы деда не подтвердились: людно в метро так и не стало, брат с сестрой не ощутили всей прелести толкучки в час пик, когда стоишь, зажатый спинами, и ноги не касаются пола.
Ехали мы минут двадцать, поднялись на эскалаторе, которого Борис вовсе не испугался, а просто положил руку на движущийся поручень и удивлялся, что его рука уезжала вперед быстрее, чем двигались ступени.
— Почему так? — спросил он, развернувшись к деду.
— Чтобы пассажиры не заваливались назад и не падали, — объяснил дед. — Когда спускаешься, рука, наоборот, едет медленнее, чтобы ты не улетел вперед.
— А-а-а…
На улице брат и сестра смолкли, рассматривая окрестности.
— Сколько старинных домов, — восторженно выдохнула Наташка. — У нас столько нет.
— Где Третьяковская галерея? — потянул деда за рукав Борис.
Мы чуть отошли от метро, и дед кивнул на красно-белое здание с арочным входом. Брат вскинул брови, и на его лице прочиталось: «И все⁈»
— А ты ожидал увидеть дворец? — усмехнулся дед. — Там все интересное внутри. И мы сюда еще вернемся.
Наташа скрестила руки на груди и начала притопывать.
— Хочу на Красную площадь и — увидеть ГУМ, ЦУМ или что оно такое. И в Макдональдс.
— Эх, сестра, — вздохнул я, — как ты далека от искусства!
— Я бы в театр пошла. Или — на балет. Ни разу не была на балете!
— Действуем по изначальному плану! — распорядился дед, и мы двинулись на север мимо старинных построек и немногочисленных прохожих.
Стоя на мостике через речку, Борис спросил:
— А там купаться можно?
— Можно, но недолго, — улыбнулся дед.
— В ниндзя-черепашку превратишься, — добавил я. — Или жабры вырастут.
— Гляньте, а вон Кремль! Вон он! — воскликнул Борис, и мы ускорились.
Наташа несла себя с достоинством и не выказывала удивления или восторга: смотрите на меня, я, вот, в модных кроссовках, все это видела и вообще тут живу! А Борис портил ее имидж и носился восторженным щенком.
И вот мы на Красной площади — такой грандиозной, людной. Можно сказать, в сердце России. Дед подвел нас к мавзолею и сказал:
— Когда-то тут была огромная очередь. Чтобы посмотреть на вождя, часами стояли. А теперь очереди только за едой и в Макдональдс. Их уже два открыли, потому сейчас уже нет той толчеи. Но видели бы вы, что творилось в первые дни!
— Культ личности сменился культом потребления, — сказал я и объяснил свою осведомленность: — Как в книге Хаксли «О дивный новый мир».
А потом в очередях будут стоять за новыми смартфонами, чтобы первыми заполучить игрушку и радостно ее запостить: да, да, я самый верный адепт общества потребления! Смотрите на меня, завидуйте мне! Вот только общество это не дарит надежды на светлое будущее или загробную жизнь, оно дает минутный выплеск дофамина и желание брать еще, грести тонны бесполезного ширпотреба.
— Да, — вздохнул дед, который, оказывается, эту книгу читал, — и правда ведь.
А потом случилось маленькое чудо: он достал из своей сумки, перекинутой через плечо, фотоаппарат «Полароид» и сказал:
— Я взял его на время у друга. Мы можем сделать десять снимков. По одному личному и семь коллективных.
Наташка распахнула глаза, хватанула воздух ртом и выдохнула:
— Ахр… ох… как классно!
— Давайте-ка встаньте вот сюда, чтобы был виден Кремль, — дед указал на середину площади. — Здесь — одна фотография! И если кто хочет личную…
— Стоп! — вскинул руку я. — Давай сперва коллективную с тобой, дедушка. Она останется тебе. — Я окликнул проходящую мимо девушку с двумя косичками. — Извините, не могли бы вы нас сфотографировать? Два раза.
— Зачем? — удивилась Натка.
— Одну деду, другую нам.
Дед объяснил девушке, что и где нажимать, встал в середине, обнял Наташку, гордо вскинувшую голову, и Бориса, раскинувшего руки. Я сел на корточки и показал «козу».
Девушка сказала:
— На счет «три». Раз, два, три, птичка!
Вместо птички из фотоаппарата вылезла готовая фотография, Борис с Наташкой ломанулись ее рассматривать.
— Я тут жирная какая, господи! — возмутилась сестра.
— А мне нравится! — сказал Борис. — Еще! Но теперь я сяду, как Пашка!
Мы поменялись местами.
— Птичка! — скомандовала девушка.
И появилась еще одна фотография четверых лучащихся счастьем людей. Вот так посмотришь на запечатленные снимком Борину улыбку, Наташкины глаза, на деда, румяного и довольного, и аж радостно и тепло. Пожалуй, единственное, чем мне нравятся девяностые — мы умели радоваться таким простым вещам.