Вперeд впрошлоe

Развернувшись, я зашагал к подъезду. Девчонки постояли немного, посопели и пошли за мной.

За дело мы взялись сразу же и рьяно. Девочки и Боря заскребли вениками по бетону, Остальные принялись собирать мусор — загрохотали бросаемые в ведра обломки кирпичей и куски штукатурки. Это все добро мы относили на свалку. Пыль стояла столбом, набивалась в рот и нос, склеивала волосы. То и дело мы всей толпой выбегали наверх — продышаться. Две старушки, глядели-глядели, как «пионэры» трудятся, да не выдержали, вынесли нам компот и пирожки с капустой.

К пяти вечера дело было сделано: пол подметен, мусор вынесен, паутина снята, трубы, тянущиеся вдоль стен, очищены. Еще час ушел на влажную уборку, а в шесть пришли родители Бори с инспекцией. Кто их не знал — Гаечка, Меликов и Димоны — напряглись. Но тетя Лора всплеснула руками:

— Господи, какие вы молодцы! Сейчас мы с Леонидом Эдуардовичем принесем старый диван, а потом — чай с печеньем и конфетами! Отмечать новоселье!

Диван был не просто старый — «времен Очаковских и покоренья Крыма», продавленный, с жирными пятнами, он стоял у Каретниковых на лоджии и готовился на помойку, но обрел вторую жизнь. Все радостно на нем расселись. Каретниковы принесли термос чая, бумажные стаканчики, и начался пир, только Боре было не до еды, он метался от стены к стене, восклицая:

— Вот тут, где штукатурка, я нарисую Шреддера!

— Почему это? — удивилась Гаечка.

— Потому что он крутой, — отмахнулся Боря и метнулся к другой стене. — А черепахи — тупые идиоты, которые ему мешают. А сюда лучше плакат, тут потому что кирпичи. У кого есть, только большой?

Ни у кого не оказалось плаката нужного размера, только те, что были в журналах. Тогда Борис почесал в затылке и сказал:

— Ладно, на обоях что-нибудь нарисую и прицеплю сюда.

— Ван Дамма! — предложил Димон Минаев.

— Шварца, — прогудел Чабанов. — Как на наклейке, с красным глазом!

— Может, Хищника? — не стал мелочиться Илюха.

— А может, Памелу Андерсон? — мечтательно сказал Рамиль и руками пред грудью изобразил то, чем Памела знаменита, но вспомнил про взрослых Каретниковых и прижал уши.

— Брюса Ли! — Гаечка изобразила стойку каратиста.

— Что Боря решит, то и будет, — отрезал я.

Домой мы ушли без пятнадцати семь — чтобы маму не волновать, — унося с собой удовлетворение от хорошо выполненной работой.

Понедельник, 31 мая 1993 г.

Все было штатно: с утра подготовительные по русскому, вторая пара — геометрия. В принципе, можно было не штудировать учебник: того, что давала Инна Николаевна, вполне хватало.

Глядя на меня, Наташа решила серьезно готовиться к экзаменам — то ли со мной соревновалась, то ли и правда у нее в голове что-то перевернулось. Она изъявила желание ходить готовиться даже несмотря на разбитое лицо. У нее тоже были две пары, и мы условились встретиться после занятий, чтобы вместе пойти домой. Я освободился первым и замер под расписанием, ожидая сестру у выхода.

Мимо промчались семиклассницы, Лиса-Алиса мне приветливо помахала, пригладив лаковую челку. По лестнице спустился Каюк, подошел ко мне, мы пожали друг другу руки, он встал рядом, задумчиво помолчал-помолчал и выдал:

— Знаешь что? Я не хочу!

— Чего не хочешь? — удивился я и на всякий случай насторожился.

— Вичка умерла, — сказал он — меня аж передернуло.

Неужели Вичка — Наташкина подруга? Видел же ее на днях, была бодра, весела и полна жизни.

— Плечко? — переспросил я, ушам своим не веря.

— Угу. Утром у них в гараже нашли. Они ж соседи наши. Так вот — я не хочу, чтобы меня съели черви!

Казалось, его голос отдает сыростью кладбищенской земли, затхлостью вскрытого склепа. Словно он побывал в чумном городе и выжил. Будто корабль утонул, а он один выплыл и, бессильный, валялся среди трупов.

Аж нехорошо стало, зябко, и я передернул плечами.

— Правильно, — одобрил я его выбор и попытался вспомнить, умирала ли Вичка в той реальности.

То ли память подвела, то ли нет, не умирала, я бы такое запомнил.

— А отчего умерла? — спросил я, уже догадываясь.

Каюк посмотрел на сбегающую по лестнице Наташку, подождал, пока она подойдет, и объявил:

— Вичка… того.

— Не поняла… — не глядя на него, сказала Наташка.

— Сторчалась. Померла, в общем, Вичка твоя.

Цыкнув зубом, Каюк поплелся прочь. Наташка непонимающе захлопала ресницами.

— Гонишь? — бросила она ему в спину. — Охренел так шутить?

— Похоже, это правда. Зачем ему врать.

Наташка раскрыла рот, ушла в себя. Осознав услышанное, укусила себя за руку, и в глазах заблестели слезы. Я молчал. Пусть осмысливает бренность бытия.

— Мы ж недавно виделись… — прошептала она. — Ей пятнадцать лет, как же так⁈

— Передоз. Или вкололи дрянь, которую сварили неправильно. Юрка сказал, ее утром нашли. Значит, она в сейчас в морге, и похороны нескоро. Идем домой. — За руку я увлек сестру на улицу.

Школьный двор мы прошли молча. Вырулили на трассу, побрели домой, и тут сзади донесся свист.

— Наташа! Постой! — крикнули сочным басом.

Мы обернулись. Наташку перекосило, она вцепилась в мою руку. И радость на ее лице, и растерянность. К нам широким шагом шел высокий патлатый парень в джинсах и джинсовой же ветровке. В руках он держал три крупные розы, обернутые прозрачной пленкой.

Немного подумав, сестра решительно сказала:

— Валим! — И поволокла меня прочь.

— Кто это? — спросил я, уже догадываясь.

— Влад. — Удивительно, как ей удалось прорычать слово, где нет звука «р»?

— Да подожди! — донеслось сзади.

— Не звони мне больше! — крикнула она не оборачиваясь и побежала, отпустив мою руку.

Судя по шагам позади, он рванул ее догонять.

Огромных усилий стоило не поставить ему подножку. Я посторонился, пропуская его. Нельзя вмешиваться. Что делать дальше, должна решать Наташа, это ее жизнь. Надеюсь, она примет правильное решение. Вот только надежда, промелькнувшая на ее лице, когда Влад ее окликнул, меня смущала.

Влад настиг ее, рывком развернул, схватив за плечи, что-то горячо зашептал.

— Трахаться не с кем? — прошипела Наташка, встала на цыпочки, глядя ему в глаза. — Гоняй Дуньку Кулакову!

Он опять зашептал, попытался ее прижать к себе. Она позволила это сделать, а потом вывернулась.

— Если бы хотел — нашел бы способ!

Стряхнув его руки, Наташа зашагала прочь, Влад догнал ее, снова развернул. Сестра толкнула его в грудь, замахнулась:

— Отвали, я сказала! Еще раз подойдешь — ударю! Видеть тебя больше не хочу. Ссыкло. Подкаблучник! Гнида!

Сплюнув, она зашагала прочь.

— Потаскуха! — заорал Влад, бросил розы и принялся их топтать. — Да на хрен ты кому теперь…

Я как раз проходил мимо, со всей дури ткнул его локтем в «солнышко», еле сдержался, чтобы башкой об колено не приложить. Вместо того, чтобы ответить, Влад покорно сложился.

— Это ты шлюха, — бросил я и отвесил ему оплеуху. — Только подойди к нам — сядешь. Понял?

Он никак не отреагировал, хватая воздух разинутым ртом. Я думал, когда очухается, он захочет реванша, погонится за нами, но нет. Влад был типичным слизняком и маменькиным пирожочком. Выпрямившись, он в последний раз пнул розы — они-то точно не ответят — и гордо понес себя прочь.

— Нахрен тебе этот слизняк не уперся, — сказал я, подойдя к Наташе. — Горжусь тобой.

— Ненавижу! — Глаза ее метали молнии, грудь вздымалась. — Предатель! Как узнал, что папаня свалил, так приполз. Падла. Правильно ты его! Только мало.