Страница 6 из 9
Косая черта внизу на изображении креста перечеркивала униатский крест и означала отказ от унии. (Собственно, это и сделал самостийный П. Могила, мечтавший, как и Филарет, о собственной церкви. Петр Могила не только отказался от унии — он фактически построил тот Собор Св. Софии в Киеве, который мы наблюдаем.) Толкование (в частности, и Аввакумом) косой нижней планки как подножия распятия вообще весьма странно: как при одинаковой длине ног пригвоздить ноги распинаемого к косой планке? И только в XVIII в. косой нижней перекладине на восьмиконечном кресте стали невразумительно приписывать роль своего рода «дорожного указателя», т. е. якобы направления пути в рай или ад, причем рай совершенно произвольно оказался слева, а ад справа.
Что касается шестиконечных крестов, то еще в конце XIX в. обер-прокурор Синода Победоносцев в письме к Александру III возмущался тем, что «в Галиции полиция снимает русские шестиконечные кресты и заменяет их латинскими» (Письма Победоносцева к Александру III. 1926. Т 2, стр.11). (Теперь они сохраняются, преимущественно, в варианте с нижней косой планкой под влиянием формы восьмиконечного креста. Однако и сегодня на Рогожском кладбище в Москве можно видеть, среди других, восьмиконечные кресты со средней косой, а нижней прямой планками!)
При всем при том, и старые, доуниатские, четвероконечные кресты до сих пор сохраняются на куполах многих храмов России. Распространены также и т. н. «троичные» кресты, когда концы георгиевкого креста имеют дополнительные поперечные перекладинки.
Самым наглядным символом реформы и борьбы со староверами стало «троеперстие». Это новшество было сильно подкреплено новым использованием одного из основных догматов христианства — принципа «Троицы». Понятие «Троицы» — триединой божественной сущности, наряду с признанием единого Бога, было одним из самых фундаментальных для староверов.
Однако смысл, влагавшийся в это понятие в XV–XVII веках, существенно изменялся. Первоначальный смысл «Троицы» был непосредственно связан с признанием единобожия — «Троица» стала наиболее удобной формулой для перехода от языческого многобожия к Богу единому. Пример тому — этрусская (= старорусская) формула Ягве-Саваоф-Адоней как три имени Бога Единого. В Адонее (еврейском Адонае, греческом Адонисе, варяжском Одине и т. п.) уже виден просто Бог Единый Ягве-Саваоф христиан. Это — формула XV века, однако она просуществовала до XVIII века как «Троица Ветхозаветная», изображавшаяся на иконах в виде трех ангелов.
В XVI веке основной смысл «Троицы» изменился: триединая сущность Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух. Это — «Троица Новозаветная». Еще один, не совсем канонический, но гораздо более доходчивый смысл «Троицы» — Бог-Отец, Богородица и Спаситель-Христос. И в топонимике сел России сначала появляется название «Троицкое» (не ранее XV в.), затем «Богородицкое» и «Спасское» (не ранее XVI в.), и только позже «Воскресенское» и другие, связанные с религией. Так что на практике реформаторам-никонианам для обличения староверов нагляднее и легче всего было обвинить их именно в нарушении «принципа Троицы», хотя это было вовсе не так.
Самая же серьезная из официально указываемых причин «никонианских» реформ — несоответствие русских богослужебных книг «греческим оригиналам». Поэтому необходимо прояснить: 1) когда обнаружилось, что русские книги существенно расходятся с греческими, а указанные в них обрядовые нормы — с византийскими; 2) когда «греческие оригиналы» появились в России и 3) кто занимался сличением русских книг с «греческими оригиналами» и исправлял русские книги.
В 1653 г. Москву потрясла весть, привезенная келарем Арсением Сухановым, совершившим паломничество в Иерусалим и Константинополь, о том, что самые правоверные — афонские — «греко-православные» монахи сожгли русские богослужебные книги как еретические! (Л. И. Семенникова. Россия в мировом сообществе цивилизаций. М.: Интерпракс, 1994, стр. 170; ГДР, стр. 126.)
Этот факт является настолько выдающимся, что приведенная выше оценка — далеко не самая потрясающая весть для вдумчивого читателя. Ведь сожгли-то богослужебные книги на русском, а не на церковнославянском языке! Вот это — сущая правда, поскольку никакого церковнославянского языка до этого времени в природе не существовало. Православные-«староверы» в Османской империи до конца XV века молились на одном славянском языке — и это был практически русский язык того времени (он же «старобелорусский»), а не «болгарский» или «сербский». И знаменитое «реймское» евангелие, привезенное во Францию легендарной Анной Ярославной, на котором приносили присягу последние французские короли из династии Валуа (Карл IX и Генрих III), а также Людовики XIII и XIV, написано на том же славянском, а не на греческом или латинском языке!
«Греческие», «еврейские» и «латинские» древние пергаментные фолианты стали «всплывать из забвения» только со второй половины XV века, а активно издаваться и распространяться — в XVI веке. В этом нет ничего удивительного, ибо технология выделки пергамента появилась не в глубокой древности, а во второй половине XV века.
В русский язык слово «харатья» для обозначения пергамента обратно заимствовано из новогреческого харти «бумага» (!) и является фонетическим вариантом общеордынского слова «шерть» — «договор, присяга», впервые отмеченного только в 1471 году. О каких «древнегреческих» рукописях может вообще идти речь, если в греческом языке сперва появилось слово, обозначающее бумагу, и только потом — пергамент?
В западноевропейских языках слово «хартия» до сих пор означает «общественный договор», причем, например, в немецком даже существует разнобой в правописании этого слова. И знаменитые «Великая Хартия вольностей», «Хартия Александра Македонского», пиренейские «Хартии поселенцев» и все остальные «хартии» якобы XII–XV веков — артефакты, изготовленные в XVI веке — именно таков их технологический возраст. Эти артефакты стали изготовлять сначала в Западной Европе (во Флоренции), а в XVII веке и в Османской империи, параллельно с активным уничтожением славянской письменности и вытеснением из обращения славянского языка.
Об именно русском начале общеевропейского славянского языка впрямую свидетельствует первый шаг реформы: исправления, внесенные в церковные песнопения. По ним, вместо полногласного произношения распевов, в котором слог был только открытым (это внутреннее свойство только русского и нынешних восточнославянских языков!), было введено занесенное «греками» сербско-болгарское неполногласное: так, вместо «людеми» стали произносить «людьми», вместо «сонедайя» «снедая» и т. п. (ГДР, стр. 123).