Страница 18 из 29
Когда Грация вошла, Симоне что-то мурлыкал себе под нос. Но не «Almost Blue».
«Summertime».
– У тебя хорошее настроение?
– Нет.
Симоне оторвался от стола, выпрямился, оперся руками о подлокотники. Поставил ноги на пол и стал скользить на кресле туда-сюда, медленно и упорно. Грация улыбнулась, заметив, что юноша покраснел.
– Ну нет так нет, – произнесла она. – У меня тоже плохое. Бегала как сумасшедшая по всей Болонье, и все без толку. Устала. Ничего, если я посижу немного здесь, посмотрю, как у тебя дела? Не хочу сказать, что ты наша единственная надежда, и все же…
Симоне пожал плечами и склонился к сканерам, расставленным на столе, будто погружаясь с головой в переплетение проводов и звуков. Грация уселась на диван, сняла куртку, с судорожным вздохом откинулась на мягкую спинку. Стала разглядывать Симоне: каштановые волосы, зачесанные назад сплошной массой, без пробора, только чтобы убрать их со лба; губы презрительно сжаты, один глаз прикрыт, веки едва раздвинуты, от этого лицо кажется асимметричным, слегка перекошенным. Грация смотрела, как его пальцы бегают по кнопкам сканеров, быстрыми ударами меняя настройку.
Сиена Монца 51, подъезжаем к…
Франческа! Где тебя черти носят? Я тебя жду битый…
Мефисто? Я – Сантана, выезжаю на автостраду, направляюсь к Мо…
Подожди, пока проедет машина… я в Форли, но все дороги заби…
Нет, ты меня не отвлекаешь, я в поезде, еду в Имолу повида…
– Как тебе удается за всем этим следить?
– Я не слежу. Просто слушаю, и все. Я ищу голос.
– Ты уверен, что хорошо его помнишь?
– Да.
– Извини. Я не то хотела сказать… но, послушай, только не обижайся, я из любопытства: какой он был, тот голос?
– Зеленый.
– Зеленый?
– Холодный, лживый, напряженный… будто бы его нужно было удерживать, чтобы он не сорвался с языка. Будто бы еще что-то шевелилось внизу.
– А почему зеленый?
– Потому что там есть «ле». Потому, что это слово прилипчивое, а мне не нравятся вещи, которые липнут. То был скверный голос. Зеленый.
– Ага. А мой голос какого цвета?
Симоне сжал губы и еще ниже склонился над столом. Но прежде чем снова погрузиться в провода и звуки, произнес, торопливо и так тихо, что Грация наверняка не расслышала:
– Голубого.
«Телеком Италия Мобиле». Абонент в данное время недоступен.
Омнителъ. Мы фиксируем ваш звонок. Дождитесь сигна…
«Телеком Италия Мобиле». Абонент находится вне зоны действия сети. Отключитесь и попробуйте перезвонить по…
– Ничего, если я сниму ботинки? Не думаю, чтобы ситуация с запахами особенно изменилась, поскольку я утром принимала душ, но все-таки целый день бегала и…
Грация двумя пальцами подняла воротник свитера, натянула его на нос, пошевелила плечами. Ощупала грубую джинсовую ткань в промежности, на минуту задумавшись, не забыла ли она утром сунуть тампон, ведь шли уже последние дни, потом рывком поднялась с подушек и склонилась к ботинкам.
Из стереоколонок звучал голос Чета Бейкера.
Из сканеров – резкий переливчатый свист работающего факса. Низкое монотонное жужжание сотового с подсевшей батарейкой. Синтетические ноты «Болеро» Равеля, которые исполняет телефон-секретарь.
Из стереоколонок – труба Чета Бейкера.
– Что такое? – вдруг встревожилась Грация.
Симоне вытянул шею, завертел головой, будто что-то искал. Но едва услышал ее голос, как замер, повернув к ней левое ухо.
– Ничего, – отозвался он. – Я перестал тебя ощущать.
– Я тут, – сказала Грация, стоя у него за спиной. Протянула руку, коснулась его плеча, но Симоне отодвинулся, чуть скользнув по спинке кресла. Снова отъехал, медленно, явно нервничая.
Грация подошла, остановила кресло и оперлась на спинку. Потом уселась на подлокотник, держась за край стола, чтобы сохранить равновесие. Заметив, что ноздри Симоне раздулись, застеснялась и попыталась отодвинуться.
– Ох, знаю. Говорю тебе: я весь день бегала и…
– Нет, ничего такого, – торопливо произнес он и поднял руку, но так и не дотронулся до своей соседки. – Ничего неприятного. Просто одного запаха я не понимаю. Вроде бы пахнет маслом.
Грация инстинктивно завела руку за спину, притронулась к кобуре, болтавшейся у пояса.
– Это пистолет, – объяснила она.
– Ах, ну да.
Симоне склонил голову к левому плечу, ближе к Грации, даже чуть пододвинулся к ней. Принюхался.
– Резина. Твои ботинки на резине.
– Да, но ты смущаешь меня, не надо, пожалуйста…
– Табачный дым.
– Да, но это не я курю. Это куртка все впитывает. А Матера и Саррина оба дымят.
– Запах кожи, сильный, чуть горьковатый. Запах теплой ткани, возможно хлопчатобумажная майка. Что-то кислое и сладковатое тоже… но немного, меньше, чем в тот раз, когда ты пришла впервые.
– Послушай, я себя чувствую куском дерьма…
– И еще «Summertime».
– Ах черт, верно!
Грация напела первые ноты, на-на-наан, фальшивя и выбиваясь из ритма, но ноты были те самые. Оттолкнулась ногой от пола, закружилась в кресле вместе с Симоне, который теперь уже не скрывал улыбки.
– «Белый мох». Собственно, я его купила только потому, что мне понравилась песня. Вот черт, Симо… ты прямо как в том фильме, может, ты его…
Она чуть было не сказала «видел», но осеклась, закусив нижнюю губу. А Симоне пожал плечами, покачал головой, все еще улыбаясь.
– Нет, – ответил он, – я его не видел. Я не из тех, кто часто ходит в кино.
Грация улыбнулась и снова посмотрела на Симоне, на его асимметричное лицо, на прикрытый глаз, который ее не видел, не следил за ней, ничего, казалось, у нее не спрашивал и ничего не просил. Стоило ей однажды войти сюда, в мансарду, и сесть на диван, как она сразу почувствовала облегчение, почти успокоилась, несмотря на то, что в самом разгаре была охота на призрака в дебрях подпольного города, и еще подумала в тот момент, что облегчение – чисто физическое – оттого, что она села и сняла обувь после долгого дня, проведенного на ногах. Но теперь, глядя на Симоне, решила, что это как-то связано с ним. Как хорошо было находиться рядом с кем-то, кто не сверлил ее пристальным взглядом, ироническим ли или покровительственным, но всегда чего-то требующим: и одевайся так, чтобы походить на женщину; и останься со мной, будешь помогать мне в баре; и поймай его, девочка моя. С Симоне все было не так. Он не смотрел, он не сверлил взглядом, он ничего не требовал. Просто слушал. Слушал, что она говорит.
И голос ее невольно смягчился, она постаралась сделать его как можно более нежным, не таким грубым и резким, как обычно.
– Ну, раз уж ты не ходишь в кино, – проговорила она, – то что ты делаешь обычно, Симо?
– Слушаю сканер. Ловлю голоса города.
– Хорошо. А что еще?
– А больше ничего.
– Ты никуда не выходишь? Ведь должен же ты куда-то выходить?
Симоне больше не улыбался. Он снова оперся о край стола, погрузился в провода, и пальцы снова забегали по кнопкам сканера, словно по клавишам фортепьяно.
– Нет, я не выхожу, – сказал он.
Я договорился с девчонками, увидимся в «Парадизо» около де…
Лалла нас ждет в рес…
Давай решим, когда мы встре…
Это Паола. Bono, это…
Да ведь и я никуда не выхожу, подумала Грация. Разве поесть пиццы или в кино с коллегой из иностранного отдела, но это не значит выходить.
– Но ты с кем-нибудь видишься, а? Ну не знаю, Симо… с друзьями…
– Нет.
Слушай, дружище, мы сегодня ве…
Да ведь и я тоже ни с кем не вижусь, подумала Грация. Разве что с Витторио или с бывшими сокурсниками, но это не значит видеться с друзьями.
– А девушка, Симо? У тебя есть девушка?
– Нет.
Симоне опустил голову еще ниже, еще ближе к голосам, к жужжанию. Потом обернулся.
– А у тебя есть парень? – тихо спросил он.
Грация поморщилась, покачала головой: