Загадочные края

Объявили танцы, и музыканты, расположившиеся на небольшом балкончике, прикрытом от взглядов ажурным деревянным экраном, принялись наигрывать что-то мелодичное и сдержанно-громкое. Музыка была столь неназойлива, что можно было разобрать аккомпанирующий ей шелест шелков и плотного бархата, а также звон старинных украшений.

Едва зазвучала музыка, к Ингрид быстрым шагом подошёл Канут и предложил руку – он всего на пару шагов опередил Хлодара, направлявшегося к дочери Сорглана с тем же намерением.

Ингрид подала брату руку и, старательно повторяя выученные движения в такт мелодии, негромко спросила:

– Сколько раз за вечер я могу станцевать с тобой, не давая повода к сплетням?

– Сколько хочешь. Другое дело, что с братьями обычно танцуют те девушки, которых не приглашают кавалеры. Но ты можешь сделать вид, что стесняешься.

– Если ты думаешь, что мой вечер принадлежит тебе, – несколько суховато ответила Ингрид, – то ты ошибаешься. Просто я собираюсь танцевать с тобой в случае, когда не буду уверена в том, что точно знаю танец.

– Всегда пожалуйста.

– А почему бы тебе не поискать здесь девушку, которая тебе понравится? – Ингрид постаралась улыбнуться как можно непринуждённей. – Мама была бы в восторге, если б ты на ком-нибудь женился.

Канут ответил спокойным серьёзным взглядом.

– Я ни на ком не женюсь.

– Почему?

– Потому что.

– Не зарекайся, – предостерегла она. – Может, ты рано или поздно пожалеешь мать. Брак же бывает не только по любви.

– Что ж, возможно.

Канут подхватил сестру и закрутил её уверенно, следуя не другим парам, а лишь своим ощущениям; Ингрид покорно приняла его главенство. Она не особо-то наслаждалась танцем, потому что больше всего боялась поступить как-нибудь не так, и больше следила за движениями других танцующих, старалась их повторять.

– Как тебе Вандера? – спросил он.

– Приятная девушка.

– Не особенно умная.

– Она достаточно умна для своего возраста и в пределах своих интересов. Не все же в возрасте пятнадцати лет занимаются самопознанием.

– Само… Чем?

– Познают себя.

– А зачем этим заниматься? – Канут даже немного притормозил. – Разве не естественно, что человек знает себя?

– Ты можешь поручиться, что знаешь себя? Разве не бывает так, что ты радуешься, гневаешься или огорчаешься – и сам не понимаешь, почему? – Он задумался. – Ну вот, ты понял.

– Нет, конечно, я понял, что ты имеешь в виду… Но зачем это нужно, я не понимаю. Я всегда знаю, почему огорчаюсь или радуюсь.

– Всегда?

– Всегда.

– Так не бывает. Наверное, ты просто не задаёшься вопросом, почему. Я же задаюсь, и мне не всё равно. В первую очередь потому, что люди чертовски между собой похожи, и если поймёшь, почему поступаешь так, а не иначе, начнёшь понимать и даже предвидеть поступки других. Это бывает полезно. Да и себя полезно держать в руках – это вторая причина.

– Хорошо, допустим, ты меня убедила. – Он рассмеялся.

– Вандера кажется тебе глупенькой потому, что не умеет интересоваться тем, что интересно тебе. Она никогда не будет интересоваться этим, вот и всё. Так что…

– Прискорбно.

– Зато она многое понимает в том, что нужно женщине. Она будет хорошей женой и матерью.

– Не старайся, я всё равно на ней не женюсь, даже если захочу породниться с Хлодаром.

– Если ты захочешь породниться с Хлодаром, у тебя не будет другого способа.

Канут снова рассмеялся, и до самого конца танца (а они здесь оказались чертовски длинны, более получаса на один) они молчали. После заключительной фигуры брат церемонно поклонился сестре и отвёл её к одному из кресел, поставленных у ближайшей стены, к тому, где сидела их мать. Рядом было и свободное место, так что Ингрид с удовольствием опустилась на сиденье и расслабилась. Брат ещё раз откланялся и исчез.

– Ну, как тебе? – спросила Алклета.

– Хорошо. Занятно.

– Устала?

– Не так устала, сколько запыхалась.

– Мало тебя отец гонял!

Ингрид рассмеялась и приняла от слуги бокал с чем-то красным.

По залу дефилировали разодетые гости, а сам зал, где слуги начали зажигать дополнительные свечи в стенных шандалах, заискрился сотнями и тысячами инкрустаций, на которых теперь играл живой огонь. Ингрид призналась самой себе, что электрический свет не идёт ни в какое сравнение со свечным. Заискрились и надетые на гостях украшения, и нашитые на одежду драгоценные камни, и стразы из тех, что были привезены с Терры. Легко можно было отличить бижутерию с родины Ингрид от грубоватых литых украшений, изготовленных здесь, и её смешило до слёз соседство, к примеру, золотого аграфа с крупными рубинами и жемчугом и грошового ожерельица с блеском, бросающего на одежду яркие разноцветные искры целыми горстями. Здесь пока ещё не умели отличить привозное дешёвое украшение от дорогого. Ингрид погладила бриллиантовое ожерелье в вырезе декольте. Уж она-то это могла.

Заиграла музыка – не та, что звучала в промежутках, а явно танцевальная, и к Ингрид подошёл незнакомый молодой человек, одетый со всей доступной роскошью – дорогие ткани, обилие украшений, целые каскады кружев. Во всём этом был стиль, несомненно, но не тот, который привлекал её в мужчинах. Она с раздражением подумала, что мужчине просто не пристало изображать из себя рождественскую ёлку.

– Добрый день, миледи Бергден… Сударыня… – Он согнулся в галантном поклоне. – Позвольте пригласить вас.

Ингрид посмотрела на мать.

– Это граф Ирген из Эмора, – улыбнувшись, сказала Алклета. – Добрый день, граф.

Она кивнула дочери, и Ингрид подала ему руку.

Граф прекрасно танцевал, это пришлось признать. Она держалась за его руку, неуверенная в себе, поэтому доверившаяся его опыту, и жёсткие нейлоновые кружева на его манжете щекотали её запястье. Она подумала, что домотканые кружева были бы наощупь куда приятней, и тихонько рассмеялась.

– У вас хорошее настроение? – неожиданно спросил Ирген.

– Вы не любите, когда у женщины хорошее настроение?

– Наоборот. Так редко слышишь искренний женский смех. Как правило, женщины смеются только шуткам, но как-то натужно.

– Наверное, хотят доставить удовольствие тому, кто неудачно шутит? – предположила Ингрид.

– Почему же неудачно?

– Если шутка удачная, то нет речи о натужном смехе – смеёшься все равно, хочешь ты того или нет.

– Как это «если не хочешь»? Не хочешь – не смеёшься.

Ингрид подумала и рассказала какой-то анекдот – из тех, что должны быть понятны даже человеку, незнакомому со спецификой жизни на её родине, да при этом вполне приличный.

Граф захохотал и смеялся не менее минуты.

– Да, – признал он, отсмеявшись. – И в самом деле. Я понял, что вы имели в виду.

Ещё несколько минут они болтали о всякой ерунде – немного о погоде, немного о лошадях. Ирген выяснил, что она практически ничего не понимает в лошадях, и предложил преподать несколько практических уроков.

– Даже не знаю, – с сомнением ответила она, – как на это посмотрят мои родители и брат.

– Что ж. – Граф чему-то улыбнулся. – Если ваш брат согласится нас сопровождать, я буду рад.

«Ну наконец-то хоть один мужчина, который не хочет, похоже, затащить меня в свою постель», – с облегчением подумала Ингрид.