Страница 5 из 33
- Хорошо, сестренка мы поняли - ответил ей Дэниел.
И я, что все как прилежный ученик все понял, ей кивнул головой, глядя влюблено на свою любимую Джейн.
Дэни уже был, теперь в моем подчинении, не как раньше. Так договорилась с ним Джейн. Он не протестовал теперь. Нужно было все делать сейчас сообща. И Дэниел все это прекрасно понимал. Он был очень толковый американский парень. Да и это увеличивало мою теперь ответственность перед ним и моей Джейн. Раз так захотела Джейн. Она как старшая над своим братом, взяла шефство над нами обоими на период нашего первого погружения к обломкам самолета.
Я готовился к погружению, но сам не спускал своих глаз с Джейн. Она просто сводила меня с ума. После с ней секса и любовной близости и после того танца живота, я вообще стал терять над собой контроль как мужчина. Я даже себе представить не мог, что вот буду таким падшим в грехах и соблазне женских всех доступных мне прелестей законченным бабником.
- «Моя любимая Джейн Морган. Моя морская русалка и пиратка Энн Бони» -звучало в моей мужской голове, когда я любовался Джейн.
Ее эта гибкая в талии невысокая девичья загорелая до черноты в бронзовом отливе бархатистой нежной кожи фигура. В этом коротком, снова шелковом халатике. Снова, как тогда сводила меня с ума.
Ее вьющиеся заколотые в шишку на голове длинные черные, как у цыганки волосы и оголенная тонкая девичья любимой шея. В миленьких Джейн маленьких ушах золотом сверкали колечками сережками за височными завитушками длинных волос, что спускались вдоль ее смугленьких прелестных загорелых щечек.
Джейн, закатывая черные, как у цыганки Рады глаза, от моих влюбленных в нее взглядов, лишь покачала мне своей черноволосой головой и сказала нам напоследок - Я буду вас ждать, мальчики мои.
Она подошла сначала к Дэниелу. И, прижавшись своей к его груди пышной женской сестренки грудью. Встав на носочки, поцеловала его как родного брата в щеку.
- Дэни, Братик, мой родной. Будь осторожен там. Слышишь меня, любимый - произнесла она ему – Ты один у меня и я люблю тебя.
- Я тебя тоже, Джейн, сестренка - произнес Дэниел и ответил ей таким же поцелуем.
После чего, Дэниел пошел продолжать, быстро собирать лодку. Он исчез в носовом отсеке яхты, где лежали свежее заряженные акваланга баллоны и гидрокостюмы. Он загремел там оборудованием, а моя Джейн подошла ко мне. И, прижавшись и обняв крепко любовно руками и цепкими девичьими пальчиками за шею. Поцеловала в губы, глядя в мои глаза, пристально с безумной новой любовью, сказала мне - Береги его, Володя. Береги Дэни. Прошу тебя. Береги ради меня. Ради нашей дружбы и любви. Он у меня единственный брат. У Дэниела нет никого сейчас кроме меня. И присосалась как пиявка к моим губам своими полненькими пухленькими латиноамериканки южанки губами.
Я также впился в любовном сильном засосе своими губами в ее губы. И прижал крепко к себе двадцатидевятилетнюю ставшую уже благодаря мне женщиной умопомрачительную по красоте девицу.
- Любимая - произнес я ей - Все будет отлично. Я присмотрю за Дэни. Не бойся за нас, любовь моя - произнес я моей Джейн, не ведая, что уже в скором времени Дэниела Морган не станет. И весь свет перевернется для нас с Джейн вверх тормашками.
Я, радостный и безудержно влюбленный и вдохновленный на любые подводные подвиги, в своих пляжных сланцах, бросился по палубе чуть ли не вприпрыжку, и почти бегом помогать Дэниелу. набивать водолазным оборудованием наш моторный резиновый скутер.
Джейн только стояла и смотрела в сторону океана. Она, надев на свои черные, как бездна океана глаза солнечные очки. Стояла, прижавшись к оградительным леерным перилам левого борта нашей «Арабеллы». В своем шелковом короткополом шелковом белоснежном с тонким подпоясанным на гибкой тонкой талии пояском халатике. Выгнувшись в спине. Выставив вперед свой девичий под халатиком черный от загара пупком в нашу сторону красивый округлый полненький животик. Она, оперевшись руками о бортовые леерные перила, стояла, сверкая крутыми, голыми, загоревшими до почти угольной черноты красивыми бедрами ног. Коленями, полненькими икрами и голенями своих ног. До самых маленьких девичьих ступней с маленькими пальчиками в домашних мягких тапочках.
Джейн смотрела на меня. Из-под черных солнечных очков, не отрываясь. Рассматривая меня с ног до головы. Я это чувствовал и ощущал. Как она рассматривала меня всего практически без одежды и в одних плавках голого с ног до головы. Бегающего и помогающего собирать нашу подводную с Дэниелом на двоих экспедицию от лодки к носовому водолазному трюмному отсеку яхты. И обратно. Она смотрела на двух мужчин, загорелых, широкоплечих и сильных.
О чем она сейчас думала? Джейн? Моя Джейн?
Ее жадный взгляд черных как у цыганки глаз, на девичьем черненьком от загара миленьком латиноамериканском личике, казалось, сейчас пожирал все вокруг той бездонной чернотой. Весь мир и сам Тихий океан с парящими над ним чайками и альбатросами. Черными скалами этих островов. Пожирал все вокруг и меня в том числе. и если бы не солнцезащитные очки на ее тех глазах, то не было бы спасенья никому от того Джейн губительного любвеобильного взгляда.
Я вспомнил опять нашу первую встречу в океане. Летящую по волнам большую парусную яхту «Арабеллу». И тот бокал красного вина в ее правой руке. Ее мелькающие под музыку гремящего ее кассетного магнитофона эти загорелые девичьи ноги, в этих же мягких тапочках. Черные растрепанные ветром вьющиеся локонами длинные волосы еще неизвестной мне той Джейн Морган. Еще неприступной и, чуждой. Пугливой и осторожной по отношению к русскому моряку. Как многие все иностранцы. Такой еще далекой, тогда от меня. И сравнивал это все с той, что стояла теперь там, у левого борта яхты и смотрела на нас обоих, занимающихся своим неотложным делом. Уже другой Джейн Морган. Ставшей женщиной и жаждущей любви секса и детей.
Я вспомнил почему-то опять, то черное вечернее длинное с разрезами платье и черные на шпильке каблуке туфли. Как то это все врезалось мне в голову и оставалось там, не покидая ее.
Ее говорящий без слов беззвучным голосом взгляд - Не уходи! - Когда мы одни первый раз беседовали с глазу на глаз в главной каюте кампании «Арабеллы».
Именно сейчас и у себя дома я вспоминаю все это.
Это была моя настоящая любовь. Любовь посреди Тихого океана. Первая и единственная так и оставшаяся навечно застывшая в тропических, тихоокеанских волнах любовь.
Я вспомнил ее тогда, когда, она, в этом своем шелковом коротком халатике, мелькая голыми, почти черными от загара бедрами ног, теряя эти свои домашние тапочки с маленьких девичьих ступней, неслась, сломя голову ко мне, напуганная в панике нападением на нас коралловых акул. И, потом ее обиду и слезы за пролитый еще ею недоваренный мясной суп. И наш дурацкий ржач на всю округу. От того, что остались живы, благодаря тому вылитому за борт Джейн супу.