Страница 11 из 26
– Вот как? Ну а потихоньку? Мне хотелось бы знать именно то, что говорится между вами потихоньку.
– Гм… В этом нет ни особой важности, ни большого интереса, – нерешительно ответил Лефевр. – Говоря по правде, ваше величество, императрицу жалеют. Она была добра, любезна, всегда готова обласкать каждого, кто приближался к ней. Кроме того, к ней привыкли, да и она привыкла к нам. Мы вместе выбрались вслед за вами, ваше величество, на то прекрасное место, где находимся теперь. Государыня и не подумала бы никогда упрекать нас ни нашим скромным происхождением, ни нашей непривычкой к большому свету. О, я знаю, что говорят про всех нас, особенно про меня и мою добрую, милую жену у королевы неаполитанской или среди приближенных великой герцогини Элизы!
– Не надо придавать излишнее значение насмешкам моих сестер! Впрочем, я скажу им, что мне неприятно, когда поднимают на смех храбрецов, помогавших мне выигрывать сражения и воздвигнуть этот трон, на который они смотрят как на фамильное наследство!
– Императрица Жозефина, ваше величество, никогда не допускала этих презрительных шуток и издевательств, которые оскорбляют самолюбие; она всегда обращалась с нами ласково и внимательно. Мы боимся, чтобы новая повелительница – принцесса, воспитанная при венском дворе, среди гордых аристократов, со всеми предрассудками своей касты, – не стала смотреть на нас свысока. Мы опасаемся показаться людьми слишком скромного происхождения такой важной особе. Ваше величество, нас немножко пугает эта избранная вами дочь императора. Вот что говорят ваши маршалы, генералы, ваши боевые товарищи, которые, как вам известно, не вышли из чресл Юпитера!
– Успокойтесь, мои храбрые сподвижники! Мария Луиза чрезвычайно добра; ваша новая императрица может только любить и почитать таких героев, как вы, Лефевр, как Ней, как Удино, как Сульт, Мортье, Бесьер или Сюше. Ваши рубцы и шрамы заменяют красивейшие гербы, а у вашей знатности вместо фантастических химер и грифонов, украшавших в былые времена гербовые щиты, есть взятые вами города, завоеванные крепости, мосты, пройденные под градом картечи, знамена, даже троны, ставшие вашей добычей. Мария Луиза познакомится с этой новой геральдикой и научится уважать ее.
– Но кроме нас, – пробормотал Лефевр, – есть еще наши жены.
У Наполеона вырвался жест досады.
– Ну да, я понимаю! Ваши жены, чтоб им пусто было, не выигрывали сражений, они…
– Они, ваше величество, – с жаром подхватил Лефевр, – делили наше существование, возбуждали наше мужество, воспламеняли нашу энергию. Они любят нас, восхищаются нами. Они добрые супруги и заслуживают жребия, дарованного им вами, ваше величество, и победой!
– Да, да, знаю, – пробормотал император. – Однако некоторые из этих превосходных женщин, добродетелям которых я воздаю должное почтение, представляют собой необычайных светских дам, невероятных герцогинь. Ах, зачем, черт побери, всех вас дернула нелегкая жениться, когда вы были сержантами!
– Ваше величество, пожалуй, то была ошибка, но я никогда не раскаивался в ней.
– Ты добрая и честная душа, Лефевр, и я одобряю как твои слова, так и поступки. Но сознайся, что в настоящее время, когда ты получил звание маршала империи и титул герцога Данцигского, твоя добрейшая жена оказалась немножко не на месте.
Она смешит своими манерами пригородной слобожанки, а ее язык по-прежнему отзывается прачечной.
– Герцогиня Данцигская, или скорее мадам Лефевр, любит меня, ваше величество, а я люблю ее, и ничто в ее манерах не заставит меня забыть долгие годы счастья, прожитые нами.
– Досадно, что ты женился во время революции, Лефевр!
– Ваше величество, дело сделано; нечего об этом толковать.
– Ты полагаешь? – спросил Наполеон, устремив на маршала свой глубокий взор.
Тот вздрогнул и пролепетал, внезапно оробев, боясь угадать мысль императора:
– Екатерина и я, мы вступили в супружество, значит, уже соединились совсем, на всю жизнь.
– Но, – с живостью подхватил Наполеон, – ведь вот и я был женат на Жозефине, однако же…
– Ваше величество, вы – дело другое.
– Весьма возможно. Но все-таки, любезный Лефевр, ты никогда не помышлял о разводе?
– Никогда, ваше величество! – воскликнул маршал. – Я смотрю на развод, как на…
Он спохватился, внезапно испугавшись, что у него вырвется слово, которое можно было бы счесть критикой поведения императора.
– Послушайте, маршал, – продолжал Наполеон, заметивший его замешательство, – что если бы ты и твоя жена с обоюдного согласия развелись? Помни, что в этом случае я назначу твоей жене значительное содержание; с нею будут обращаться с уважением, ей будут воздавать почести в ее уединении, она сохранит за собой герцогский титул, будет именоваться вдовствующей герцогиней. Ты хорошо понимаешь это?
Лефевр поднялся и, прислонившись спиной к камину, с побледневшим лицом выслушивал, покусывая губы, не особенно соблазнительные предложения императора.
А тот продолжал, прохаживаясь по комнате, заложив руки за спину, точно диктовал боевой приказ:
– Когда развод совершится, я найду тебе супругу, женщину, состоявшую при прежнем дворе, с титулом, с именем, с предками. За богатством не стоит гнаться. Я дам тебе денег, награжу тебя поместьями, у вас будет всего вдоволь. Нужно, чтобы наше молодое дворянство смешивалось с старинною знатью. Вы, современные паладины, должны жениться на дочерях героев крестовых походов. Вот каким образом мы заложим основу путем слияния обеих Франций – старой и новой – общество будущего, новый порядок возрожденного мира. Тогда между обеими аристократиями исчезнет всякий антагонизм. Ваши сыновья пойдут рука об руку со всеми наследниками благороднейших родов Европы, и через два поколения не останется больше следов, пожалуй, даже не останется и воспоминаний об этой розни, об этой враждебности старинных партий. Будут только одна Франция, одно дворянство, один народ… Тебе нужно развестись, Лефевр! Я подыщу для тебя жену.
– Ваше величество, вы можете послать меня на край света – в раскаленные пустыни Африки, в глубь ледяных степей Сибири; вы вольны располагать мной во всем и для всего, приказать мне найти себе смерть, если вам угодно, и я послушаюсь вас. Вы можете также лишить меня чинов, титулов, которые я добыл благодаря своей сабле и вашему благоволению, но вы не можете заставить меня разлюбить мою добрую Екатерину, вы не можете принудить меня к разлуке с той, которая была мне преданной подругой в тяжелые дни и останется моей женой до смерти. Нет, ваше величество, ваша власть не простирается до этого. И если я даже рискую навлечь на себя тем вашу немилость, я все-таки не разведусь, и мадам Лефевр, маршальша и герцогиня по вашему изволению, останется мадам Лефевр по моей воле! – гордо заключил герцог Данцигский, осмеливаясь впервые пойти наперекор императору и противиться его намерениям.
Наполеон исподлобья взглянул на маршала и холодно сказал ему:
– Вы славный малый, образцовый муж, герцог Данцигский. Я не разделяю ваших взглядов, но уважаю вашу добропорядочность, черт побери! Ведь я не какой-нибудь тиран. Хорошо, оставим навсегда разговор о разводе. Сохраните при себе свою пригородную слобожанку, только посоветуйте ей следить за своим языком и не вводить при моем дворе, около императрицы, рыночного говора и манер торговок. Ступайте, герцог, мне надо поработать с министром полиции; можете отправляться к своей благоверной!
Лефевр поклонился и вышел, все еще взволнованный предложением императора и кисло-сладкими словами, сопровождавшими его отказ. Когда он переступал порог комнаты, Наполеон, следивший за ним взором, пожал плечами и обмолвился словом, выражавшим мнение, которое было вызвано отпором Лефевра его матримониальным планам:
– Дуралей!