Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 137

Но все это не шло ни в какое сравнение с положением Публия Рутилия Лупуса восточнее Рима. Все началось, когда Гай Перперна появился с одним легионом новобранцев вместо двух легионов ветеранов в том, удлиненном, феврале. После этого дела пошли хуже и хуже. В то время, как Марий и Цепион были погружены в работу по набору и обучению, Лупус занялся бумажной битвой с сенатом в Риме. В его войсках и даже среди его легатов, как с бешенством писал Лупус, отмечались враждебные настроения – и что же сенат намерен с этим делать? Как он собирается вести войну, если его собственные люди выходят из-под контроля? Хочет ли Рим или не хочет, чтобы Альба Фуцения была защищена? И как он сможет это сделать, не имея ни одного опытного легионера? И когда будут приняты меры к отзыву Помпея Страбона? И когда сенат привлечет Помпея Страбона к суду за измену? Когда сенат заберет у Помпея Страбона два легиона ветеранов? И когда, наконец, сенат снимет с должности это невыносимое насекомое, Гая Мария?

Лупус и Марий разбили лагерь на Валериевой дороге вне стен Карсеоли. Город был надежно защищен – благодаря Марию, который заставлял рекрутов копать – для укрепления мускулов, как он невинно объяснял, когда Лупус жаловался, что солдаты все время копают землю вместо того, чтобы проходить муштру. Цепион расположился позади них, также на Валериевой дороге возле города Варий. В одном отношении Лупус был прав; никто не признавал ничью другую точку зрения. Цепион держался как можно дальше от Карсеоли и своего командующего потому, что, по его собственным словам, не выносил атмосферу желчной язвительности, царившую в командном шатре. А Марий – которому в голову пришла прекрасная идея, что его командир смог бы выступить против марсов, как только насчитает достаточно солдат на параде – не ослаблял придирок ни на минуту. Войска неопытны до беспомощности, говорил он. Необходимы полные сто дней обучения для того, чтобы они могли выдержать любую битву, большая часть их экипировки была ниже стандартного уровня требований. Лупусу следовало угомониться и принять порядок вещей таким, каков он есть, а не пребывать в бесконечной претензии к Помпею Страбону по поводу украденных ветеранских легионов.

Однако, если Луций Цезарь был нерешителен, то Лупус совершенно некомпетентен. Военным опытом он обладал минимальным и принадлежал к той школе кабинетных военачальников, которые считают, что в тот момент, когда противник увидит римский легион, битву сразу можно считать оконченной – в пользу римлян. Кроме того, он презирал италиков, считая их всех без исключения сельскими простолюдинами. Пока он занимался своими делами, и они могли выступать. Однако к этому выводу он пришел без Мария. Марий упрямо держался своего мнения, что солдат не следует пускать в бой, пока они не будут по-настоящему обучены. Когда Лупус отдал прямое приказание Марию выступить в Альбу Фуцению, Марий наотрез отказался его выполнить. То же самое сделали и младшие легаты.

Было выслано еще много писем в Рим, в которых Лупус обвинял своих легатов в бунте, а не просто в нарушении субординации. И за всем этим стоял, конечно, Марий, всегда тот же Гай Марий.

Вот поэтому Лупус и не двинулся с места до конца мая. Тогда он созвал совет и велел Гаю Перперне взять капуанский легион рекрутов, первый попавшийся легион в придачу к нему и наступать через западный проход вдоль Валериевой дороги в глубь земель марсов. Целью его являлась Альба Фуцения, которой нужно оказать помощь, если марсы подвергнут ее осаде, или дополнить гарнизон, чтобы противостоять штурму с их стороны. Марий снова возразил, но его протест не был принят. Как справедливо заметил Лупус, рекруты уже прошли курс обучения. Перперна и его два легиона отправились в путь по Валериевой дороге.

Западный проход представлял собой скалистую теснину, расположенную на высоте четырех тысяч футов, и зимний снег там еще не полностью растаял. Солдаты роптали и жаловались на холод, поэтому Перперна не сумел выставить на высоких точках столько наблюдательных постов, сколько следовало, заботясь больше о том, чтобы все были довольны, чем о том, чтобы они остались в живых. Публий Презентей атаковал его колонну, как только она полностью втянулась в ущелье, бросив четыре легиона пелигнов, алчущих победы. И они получили свою полнейшую и столь же сладкую победу. Четыре тысячи солдат Перперны полегли в ущелье, отдав свое оружие и доспехи Презентею. Пелигны еще получили доспехи шести тысяч воинов, оставшихся в живых, потому что те сбросили их, чтобы быстрее убежать прочь. Сам Перперна оказался среди самых быстрых бегунов.

В Карсеоли Лупус лишил Перперну его должности и с позором отослал в Рим.

– Это была глупость, Лупус, – сказал Марий, который в отношениях с командующим давно оставил вежливую привычку именовать его Публием Рутилием; больно было называть этим милым сердцу именем того, кто был его недостоин. – Ты не можешь обвинять во всем Перперну, он не профессионал. Вина в этом твоя и только твоя. Я говорил тебе – люди не готовы. И их должен был повести человек, который понимает, как обращаться с неопытными солдатами, – я.

– Занимайся своими делами! – огрызнулся Лупус. – И постарайся запомнить, что главное твое дело – говорить мне «да»!

– Я не стану говорить тебе «да», Лупус, разве если только ты явишься передо мной с голой задницей, – сказал Марий, его брови сошлись на переносице, отчего он выглядел особенно свирепо. – Ты абсолютно некомпетентный идиот!

– Я отошлю тебя обратно в Рим! – заорал Лупус.





– Ты не сможешь послать и свою бабушку сделать десять шагов по дороге, – сказал Марий с презрением. – Четыре тысячи человек, которые за один день могли превратиться в хороших солдат, погибли, а в живых остались шесть тысяч голых беглецов, которых следовало бы выпороть! Не вини Гая Перперну, вини только самого себя! – Он потряс головой, хлопнув себя по дряблой левой щеке. – 0, мне кажется, как будто я вернулся на двадцать лет назад! Ты делаешь то же самое, что и остальные дураки-сенаторы, убивая хороших людей!

Лупус вытянулся во весь рост, который был не очень впечатляющим.

– Я не только консул, я главнокомандующий на этом театре военных действий, – сказал он надменно. – Ровно через восемь дней – сегодня, напоминаю тебе, июньские календы – ты и я, оба двинемся к Нерсам и приблизимся к землям марсов с севера. Мы пойдем двумя колоннами по два легиона в каждой. Есть только два моста между нашей позицией и Реатой, и ни один из них не пропустит более восьми человек, идущих в ряд. Поэтому мы и будем двигаться двумя колоннами. В противном случае, переход займет слишком много времени. Я воспользуюсь тем мостом, что ближе к Клитерне. Мы соединимся в Гимелле за Нерсой и выйдем на Валериеву дорогу перед Антином. Ты понял меня, Марий?

– Я понял, – сказал Марий. – Это глупость! Но я ее понял. А вот чего ты не понял, Лупус, так это того, что к западу от марсийских земель могут быть италийские легионы.

– Нет никаких италийских легионов к западу от марсийских земель, – заявил Лупус. – Пелигны, поймавшие в засаду Перперну, ушли обратно на восток.

Марий пожал плечами.

– Думай как хочешь. Но не говори, что я не предупреждал тебя.

Они выступили через восемь дней. Лупус шел впереди со своими двумя легионами, Марий следовал за ним, пока не наступил момент разделения и Лупус не свернул к мосту через быстрый ледяной Велин, раздувшийся от снегов. Когда колонна Лупуса скрылась из виду, Марий повел свои войска в ближайший лес и приказал разбить там бездымный лагерь.

– Мы двинемся вдоль Велина к Реате, а за нею по ту сторону реки находятся превосходные высоты, – сказал он своему старшему легату, Авлу Плотию. – Если бы я был хитрым италиком, намеревавшимся побить Рим в войне, я посадил бы на этот гребень своих самых зорких людей наблюдать за перемещением войск. Италики должны знать, что Лупус сидит в Карсеоли уже несколько месяцев, так почему бы им не ждать его наступления и не наблюдать за ним. Они сорвали его первую попытку. Теперь они ждут следующей, попомни мои слова. Поэтому мы останемся до темноты в этом прекрасном густом лесу, а затем ночью пойдем быстро, как только сможем, до рассвета, и потом спрячемся в другом густом лесу. Я не собираюсь выставляться на показ, пока они не переберутся по мосту на ту сторону.