Страница 29 из 44
— Дам! — оживился пристав.
— И денег дашь?
— И денег дам. Вот они!
Пристав торопливо достал из бумажника обещанную сторублевку и положил ее на стол.
— Ладно… скажу! — с трудом проговорил Вася.
— Давно бы так! Зачем было ссориться? На такие деньги ты с йог до головы оденешься. Гармошку купишь… — с облегчением заговорил пристав и, подойдя к юноше, хотел дружески похлопать по плечу, но, сообразив, что вряд ли это доставит тому удовольствие, удержался.
— Только там подпольщики могут быть. Они с оружием, — предупредил Вася.
— Подпольщики? С каким оружием? И много? — насторожился пристав.
— Нет… Человека три.
— Вот как?.. — задумчиво произнес пристав. — Это что-то новое… А где спрятана типография?
— В старой шахте, заброшенной, за Доменным угором. Вам не найти. Я сам сведу до места.
— Ну, конечно, конечно! Отлично! Оч-чень хорошо! Откладывать мы не будем… Чураков, развяжи его!
Пока городовой возился у скобы, развязывая узел, пристав, сильно встревоженный сообщением Васи, задумчиво пощипывал подбородок.
— А что это за подпольщики? Как их фамилии? — опросил он.
— Не знаю. Я видел их один раз… Темно там. Будто не наши.
— А шахта не затоплена? — спросил пристав, но, сообразив, что сказал глупость, поправился. — То есть, я хотел спросить, воды много? Мокро там?
— Нет. Шахта сухая.
Пристав смутно чувствовал, что тут что-то не так, и не знал, верить или нет этому отчаявшемуся и готовому на все мальчишке. “Но что он может сделать? Понимает же он, что деваться ему некуда? Как и зачем он будет обманывать? С другой стороны, все это вполне возможно. В шахтах вместе с типографией могут прятаться подпольщики, бывшие участники восстания. Многих из них не нашли. Исчезли, как в воду канули”.
— Чураков! Сейчас же сюда всех людей. Всех до одного! И чтоб сапоги надели! — приказал он, когда Зотов был отвязан и растирал затекшие руки.
— Слушаюсь! А которые в гостях, ваше высокоблагородие?..
— Как в гостях? Сколько сейчас времени?
— Я говорю к тому, что с праздником напоздравлялись…
— Пьяные, что ли? Ничего! На морозе вытрезвятся… Быстро. Всех до одного!
— Слушаюсь!
Чураков вышел. Пристав передвинул ногой валенки и переложил деньги на край стола.
— Ну что ж, надевай! Мое слово свято. А вот и деньги!
Портянки были в соседней комнате, но Вася не стал их просить и надел валенки прямо на босые ноги.
— Вот! Совсем другое дело! Не жмут?
— Нет. Впору, — угрюмо одобрил Вася.
— Я ведь не такой злой, как меня считают… Ты вот за отца хочешь мне мстить. А разве я виноват? Разве твой отец один? Сколько таких, как твой отец, перевешали! Что ж, в их смерти разве тоже я виноват? — говорит неохотно пристав.
Он считал нужным как-то сгладить впечатление от недавней порки и расположить к себе Зотова, понимая, что на душе у юноши скверно. Первое предательство некоторым дается не так просто. Кроме того, он боялся, что Зотов передумает и затянет дело.
В соседней комнате захлопали двери и послышался кашель, гул голосов, бряцанье.
— А кто виноват? — продолжал вслух пристав. — Сами виноваты! Закон есть закон. Закон никого не щадит. Не нами заведен порядок, не нами и будет изменен. Всё от бога…
Вошел Кандыба, держа за воротник Карасева.
— Так что, нигде их не нашел, а этот около наших окон крутился. Тоже из евонной шайки, ваше высокоблагородие!
— Теперь он нам больше не нужен. Отпусти его!
— А чего он шею давит?.. — пожаловался мальчик.
— Господин пристав, можно ему старые пимы отдать? Пускай домой унесет, — попросил Вася, видя, что пристав собирается выйти.
— Можно. Кандыба, принеси ему пимы и одежду, — приказал пристав и вышел.
Кандыба с удивлением посмотрел на новые валенки и, неодобрительно покачав головой, вышел. Минуты через две он вернулся с одеждой и застал ребят, горячо о чем-то говоривших. У обоих глаза блестели от возбуждения, но при появлении околоточного они смолкли. Все это было крайне подозрительно.
— Смотри, Васька… Что-то ты не того… — предупредил Кандыба.
— А что? — вызывающе спросил юноша.
— Я скажу Акиму Акимовичу, что вы шушукались…
— А что шушукались? Ты слышал? Ну и скажи. Я сам скажу… Предатель. Братоубийца! — с ненавистью сказал Вася и, грубо выхватив одежду, начал одеваться, крякая и морщась от боли.
При последних словах Зотова Кандыба выпучил глаза, и на лице его появились красные пятна. Похоже было на то, что околоточный начал медленно надуваться. Несколько секунд он чего-то жевал губами, намереваясь ответить и… ничего не сказал.
— Забирай, Карась, мои пимы. Не слушай этого предателя! Он свое еще получит! Никуда не уйдет! — тихо, но так, чтобы Кандыба слышал, проговорил Вася.
Движения юноши были порывисты, решительны, хоть гримаса боли не сходила с лица.
— Так ты что? Сознался, значит? — спросил Кандыба.
— А это не твоего ума дело. Вернемся, тогда и узнаешь! Болван! Тупица! — подражая Кутырину и чувствуя свою полную безнаказанность, выругался Вася.
Снова Кандыба налился краской и вытаращил глаза и снова промолчал.
В это время вошел переодетый в полушубок и очень оживленный пристав.
— Ну, готов? Прекрасно! Кандыба, ты остаешься здесь один. Людей я забираю с собой. Смотри в об?! — погрозил он пальцем.
С валенками под мышкой Карасев выскочил из полицейского участка, словно сзади его пнули ногой. Остановившись посреди улицы, он огляделся. “Как быть? — задал он себе вопрос и сейчас же ответил. — В первую очередь надо разыскать ребят”.
Размышлять долго некогда, и Карасев что было духу побежал вниз по улице. Он рассчитывал найти их в первом же переулке.
Скоро полночь. Обычно в этот поздний час поселок затихает, но сегодня наоборот. Гости расходились по домам, и на улицах появились прохожие. Жена поддерживала мужа, и Карасев, обгоняя их, услышал, как она вполголоса уговаривала:
— Степа, переступай ты ногами-то, наказанье, прости, господи! Не могу я тебя тащить…
Навстречу из переулка вышла большая шумная группа по-праздничному одетых людей и загородила всю дорогу. Бестолково размахивая руками, они говорили все разом, стараясь перекричать друг друга. Карасев вынужден был остановиться и даже свернуть в снег, чтобы пропустить подвыпившую компанию. И снова бегом. В первом же переулке он услышал окрик: