Страница 30 из 81
— Всё закончилось? — хрипло спрашивает он.
— Что, милый? — спрашивает медсестра. — Капельница? О нет, только начинается. Мы накроем всё полотенцем, чтобы не было видно. Должно помочь.
Медленно выдыхая через нос, Аксель сжимает мою руку.
— Извините.
Во мне нарастает нечто опасно близкое к привязанности.
— Почему ты извиняешься?
— Потому что я упал в обморок, — натянуто говорит он.
— Ты пытался поддержать меня, — я смотрю на него — губы поджаты, кадык так выраженно выступает при глотании. — Ты остался, хоть иглы и пугают тебя, и это многое значит.
— Хм, — он сжимает мою ладонь и снова роняет голову на спинку кресла.
— Постарайтесь не упоминать это слово, — шепчет медсестра, подмигивая мне.
— Извини, Акс, — я потираю большим пальцем его ладонь, рисуя, как мне хочется надеяться, успокаивающие круги. — Я хуже всех.
— Нет, неправда, — отвечает он. — Этот почётный титул достается скунсам.
— Вот вам сок, — медсестра ставит коробочку яблочного сока на подлокотник его кресла.
Аксель благодарит её, но не открывает глаза и не пытается взять коробочку. Его кожа до сих пор белая как бумага.
Я беру сок, протыкаю положенное место трубочкой и подношу к его губам.
— Открывай.
Он открывает рот и принимает трубочку, принимаясь медленно пить.
— Хочешь услышать научную шутку? — спрашиваю я.
Повернувшись в мою сторону, он открывает глаза и на кратчайшее мгновение смотрит прямо на меня, после чего эти сногсшибательные изумрудные радужки скрываются за веками.
— Конечно.
— А вот не скажу. Молчание — золото. Понял? Ну золото как химический элемент, — я издаю хрюкающий смешок и вздыхаю.
Аксель медленно качает головой.
— Это не шутка. Это каламбур, достойный моего занудного учителя химии в восьмом классе.
— Эй, слышь, — я снова постукиваю трубочкой по его губам, пока он не раскрывает губы и не продолжает пить. — Довожу до твоего сведения, что я собиралась стать занудным учителем химии для восьмого класса.
Он хмурится.
— Что изменилось?
Я смотрю на коробочку сока, кручу трубочку.
— Это долгая история.
— У меня есть время.
Вздохнув, я бросаю на него взгляд, но его глаза закрыты, и если он чувствует, что я смотрю на него, то не показывает этого.
— Да многое изменилось. Отчасти мой характер — я очень азартно соревнуюсь сама с собой и стремлюсь к достижениям. Отчасти моя семейная жизнь.
— Твоя семейная жизнь?
— Брак моих родителей был не самым крепким. Много напряжения и ссор шёпотом на кухне, пока они думали, что я занимаюсь, смотрю телевизор или уже легла в кровать наверху. Однажды ночью я спустилась попить воды, и как раз когда я собиралась войти на кухню…
В моём горле встает ком, когда я вспоминаю эту яркую картину. Мне снова тринадцать, во рту больно от брекетов, волосы собраны в небрежный хвостик, я вся состою из длинных тощих конечностей, и моё тело ещё не обзавелось изгибами. И я вижу как сейчас — моя мама напирает на моего папу, и её лицо исказилось болью.
Выдёргивая себя из воспоминания и проглатывая комок слёз, я как никогда благодарна за тихий нрав Акселя, за его терпеливое молчание. Он не подталкивает меня, не давит. Он просто забирает у меня коробочку сока и переплетает наши руки.
— Мои родители ссорились, — говорю я ему. — И я подслушала то, что не должна была. Оказывается, я результат незапланированной беременности от интрижки, которую они закрутили, пока вместе работали над фильмом.
Аксель молчит, но он слушает. Я чувствую его внимание, его присутствие, пока он наблюдает за мной и нежно водит большим пальцем по моей ладони.
Натянув свою улыбку «я в порядке», я объясняю:
— Услышав, что я была ошибкой, я хотела доказать, что я стоила всех этих проблем. Я думала, что может, если я сделаю всё правильно, если получу лучшие отметки и самые высокие баллы, они не будут воспринимать меня так и станут счастливее. Они осознают, что приняли верное решение, родив меня и поженившись, а потом они снова влюбятся, и мы наконец-то станем близкой, счастливой семьёй.
Я пожимаю плечами, моргая и глядя в потолок, чтобы слёзы, от которых всё расплывается, не пролились из моих глаз.
— Так что я погрузилась в это. И к тому моменту, когда я поняла, что это не сработает, я уже выпустилась с отличием и получила академико-спортивную стипендию до последнего курса. И пока моя семья будто разваливалась на куски, я укрепляла себя достижениями. Основная специальность — биохимия, вторичная специальность — государственно-муниципальное управление. Поступила в Стэнфорд на юрфак. Думала, что нашла карьеру, которая несёт в себе некий смысл и не создаст слишком сильной нагрузки на моё тело. И все эти усилия подарили мне маму, которая живет в Итали, папу, который женат на своей работе, и лекарства, чтобы справиться с той ценой, которую моё тело заплатило за весь этот стресс. Я знаю, что они сделали всё возможное, и что они по-своему любят меня. Но иногда люди любят тебя на максимум своих возможностей, но этого всё равно недостаточно.
В воздухе повисает молчание. Мои щеки горят, пока я перевариваю всё, что я сказала, и как долго я говорила. Всё, что я сдерживала годами, просто хлынуло наружу.
Аксель по-прежнему тихий, задумчиво хмурится. Он сжимает мою ладонь. А потом медленно привлекает к себе так, что моя голова ложится на его плечо.
— Ты далеко не ошибка, — говорит он. — Ты же знаешь это, верно?
Я киваю и вдыхаю чистый, успокаивающий запах кедрового дерева и шалфея, согревающий его кожу.
— Да, я знаю.
— Вот и хорошо, — Аксель снова закрывает глаза и кладёт наши переплетённые руки себе на живот. Я чувствую твёрдые мышцы под его рубашкой, размеренное дыхание. Какое-то время мы просто сидим в тишине, пока не приходит медсестра, чтобы проверить мою капельницу.
Когда она уходит, на сей раз оставив пакетик безглютеновых крендельков на соприкасающихся подлокотниках наших кресел, Аксель запускает руку в свой задний карман и достаёт маленькую книжку. На обложке изображены мужчина и женщина в одеждах эпохи Регентства, сцепившиеся в пылком объятии.
— Читаешь исторические романы? — спрашиваю я у него.
Аксель открывает пакетик крендельков и подносит один к моему рту.
— Это мой брат виноват. Вигго забил мою библиотеку мрачными герцогами и дерзкими синими чулками.
Я улыбаюсь, когда он кладёт кренделёк мне на язык.
— Ты собирался читать его, пока ждёшь меня?
Он кивает.
— Этот роман неплох.
Я снова устраиваюсь на его плече и жую свой кренделёк.
— Можешь почитать мне. Если хочешь.
— Если ты пообещаешь никогда не говорить Вигго, что я действительно получаю от них удовольствие.
— Обещаю. А почему?
— Потому что если он узнает, то будет невыносимо самодовольным, — прочистив горло, Аксель открывает книгу (не там, где он загнул уголок страницы, а в самом начале), затем делает паузу и скармливает мне ещё один кренделёк. — А теперь готовься. Я потрясающе изображаю английский акцент.
***
Я начинаю гадать, может, Аксель не столько мрачный, сколько открывающийся постепенно. И может, когда он открывается кому-то, это заставляет его слегка паниковать.