С тобой навеки

— Ну первые французские, вторые шведские, что делает вторые безгранично лучше, если верить моей матери. Ещё в шведских блинчиках меньше муки, но больше яиц и сливочного масла. Если приготовить их правильно, они лёгкие и воздушные.

Я инстинктивно хватаюсь за ручку, чтобы наклонить сковородку и ровно распределить тесто. Тогда я осознаю, что ладонь Руни уже там. Она неестественно неподвижна между моими руками — одна лежит на столешнице шкафчика, вторая направляет сковородку.

— Прости, — бормочу я. — Автопилот.

Она слегка качает головой.

— Всё в порядке. Я забыла про эту часть.

— А я забыл сказать тебе.

Из её горла вырывается мягкий смешок.

— Я продолжаю отвлекать тебя вопросами.

Я отпускаю её руку на ручке сковороды, но ни за что не могу заставить себя сделать шаг назад. Я смотрю на изгиб её плеча, переходящего в шею, на мягкие завитки светлых волос, льнущих к её коже.

Я хочу поцеловать эту кожу. И я определённо не должен этого делать.

Мои руки сжимаются в кулаки вдоль боков. Я отворачиваюсь, шаря в холодильнике.

— Умеешь готовить омлет?

— Буду честна, — говорит она через плечо. — Я очень мало что умею готовить. А то, что умею, получается отвратительным. Так что считай это моим ответом по умолчанию: нет.

Я бедром закрываю холодильник и хватаю новую сковородку.

— Почему бы нам не изменить это?

***

Еда была плохой идеей.

Очень плохой идеей.

Может, потому что каждый раз, когда она приходила в гости в дом моих родителей, я непременно садился на противоположном краю стола, как можно дальше от неё (стандартная процедура в присутствии Руни), но я никогда не знал, что она наслаждается своей едой… вот так.

Постанывает. Вздыхает. Проводит языком по зубцам вилки.

У меня эрекция размером с Сиэтл. И теперь я паникую.

— Я помою посуду, — говорит она, потянувшись к моей тарелке.

— Нет! — это звучит громче, чем я намеревался, но мне нужно, чтобы она села, расслабилась и перестала быть такой чертовски услужливой. Проблема в том, что я сейчас не могу встать и позаботиться обо всём сам, потому что… эрекция.

— Просто… — я оглядываюсь по сторонам. — Как насчёт чая?

Не хочу я чая. Я хочу ледяную ванну. Но пока что это даст мне время взять своё тело под контроль.

— Конечно, — говорит Руни, улыбаясь и собирая тарелки в стопку. Я забираю их у неё, заслужив её притворно недовольный взгляд. — Я так понимаю, он в шкафчике над чайником?

— Ага.

Она обходит стол. Пока она проходит мимо, я давлю пальцами на свои глазные яблоки, чтобы не пялиться на её задницу. Это ад. Жениться на той, которую ты желаешь — это ад.

— Кто-нибудь ещё хочет чая? — спрашивает она, оставляя позади наш сервированный стол под открытым небом и открывая дверь в дом.

— Да, пожалуйста, — отвечает Беннет. — Я помогу, — встав, он собирает оставшиеся тарелки и приборы, затем следует за ней.

— Оставь мытьё посуды мне, — кричит Паркер через плечо.

— Я так и собирался, — отвечает Беннет.

Руни смеётся, и этот звук стихает, когда она и Беннет скрываются в доме.

Паркер возится с цветами, которые он поставил в вазу (я практически уверен, что он нарвал их возле шалаша), затем смахивает крошки со стола. Его взгляд скользит ко мне.

— Всё в порядке, друг мой?

Делая медленные, глубокие вдохи, я представляю, как дюйм за дюймом погружаю своё тело в озеро посреди зимы. Теперь, когда мой член уже не угрожает прорвать ширинку, я убираю ладони от лица и смотрю на небо. Проклятье. Погода всё ещё идеальна для похода.

— Я в порядке, — говорю я ему.

— Всё ещё планируешь…

— Ага.

Паркер кивает, покосившись на Скайлер, которая спит рядом с ним на складном стуле, закутавшись в одеяло из моего дома.

— Думаю, это хороший жест.

Я откидываюсь назад и дёргаю себя за воротник, делая глубокий вдох.

— Только на сегодняшний день.

Зная меня достаточно хорошо, чтобы почувствовать, когда я почти исчерпал свой ресурс, Паркер откидывается на спинку стула и наблюдает за спящей Скайлер, позволяя тишине воцарится на несколько минут. До нас доносятся тихие отголоски того, как Беннет и Руни готовят чай. Скайлер подёргивается во сне и улыбается.

Наконец, он нарушает тишину.

— Могу я кое-что сказать?

Я стону.

— Ты же всё равно скажешь.

— Думаю, она сейчас немного… сбилась с пути.

Я хмуро смотрю на него.

— Как ты вообще мог прийти к подобному выводу, проведя с ней такое небольшое количество времени?

— Потому что я узнаю такое состояние. Я бывал в нём. Я это чувствую. И слушай, может, я вообще ошибаюсь. Но я просто хочу сказать — придерживайся своего плана, если хочешь, сохраняй всё платоническим и деловым, но… хотя бы постарайся быть для неё другом, пока она здесь.

— Это последнее, чем я буду для неё.

— Ты такой упрямый, — говорит он, переводя взгляд на Руни и Беннета, когда они выходят из дома, неся подносы с чайными чашками, разными добавками, чайником и тарелкой безглютенового печенья.

— Поверь мне, — говорю я ему. — Это к лучшему.

— Чушь собачья, — отвечает он сквозь улыбку, когда двое других присоединяются к нам за столом.

Я всё ещё хмуро смотрю на него, когда Руни окликает меня по имени.

— Чёрный чай? — спрашивает она. — И без сахара, верно?

Я киваю.

Она ловко наливает его, а Беннет готовит следующую чашку, принимая заказ Паркера. Это странное чувство — сидеть рядом с ней, пить чай с моими друзьями. Так же странно, как сидеть за столом и чувствовать, что она, возможно, ничуть не возражала, что я такой тихий, пока мы ели. И наверняка это не так. Она безупречно вежлива. Уверен, она всего лишь терпит мою молчаливость.