Дорога китов

― Всеотец, услышь нас! Пошли своих крылатых перевязать раны неба. Спроси Тора, почему он скачет по нам на своей колеснице, запряженной козлами. Подними нас с этого поля битвы...

Раздался крик ― кто-то оступился, его сбило с ног ветром, человек сорвался в расселину и исчез в водопаде.

― Всеотец...

― Оставь, Годи, никто тебя не слышит! ― рявкнул Эйнар и плюнул в пыль, вздымающуюся под грязным дождем. ― Беги, если жизнь дорога.

Я тоже рванулся вперед, хромая и уже не обращая внимания на боль, к темному входу в разверстую могилу.

Внутри горел факел, но отряд слишком тесно сгрудился вокруг и оказался в полумраке каменного прохода. Люди вымокли и дрожали от пробиравшего до костей холода каменной могилы. Я ощутил вкус старой пыли и костей.

― Хорошо, что есть факел, ― сказал, отдуваясь, Эйнар, подошедший с Кетилем Вороной и Гуннаром Рыжим, которые волочили за собой мост.

Мы стояли, мокрые от дождя и холодного пота, глаза лихорадочно блестели. И тут вновь донесся жуткий стон со стороны осветившегося вдруг дальнего конца прохода, осветившегося светом факела, которого никто из нас не зажигал.

Буря грохотала. Эйнар протолкнулся сквозь плотную массу людей и уставился на желтое мерцание.

― Ну, ― сказал он, ― такой свет в темном месте всегда означает, что здесь золото, это всем известно.

Он обернулся, в темноте его усмешка была страшна.

― По крайней мере, кто-то, выходит, дома. Возможно, нам предложат гостеприимство в бурную ночь. Эль, мясо и женщин.

Смешки были натужными, но он смело двинулся вперед. Все съежились, ожидая брошенного копья или чего похуже.

Но ничего не случилось. Мы осторожно потянулись следом, вышли из прохода в более широкое место ― естественную пещеру, которая была достроена. Арка, сделанная из застывшего римского камня, про который рассказывал Иллуги Годи, вела туда, где очень ярко горел факел, и я хотел было указать на это жрецу ― потом увидел его лицо, страдальческое, с мертвыми глазами. Он воззвал к своим богам и в ответ получил небесный гнев.

Подняв щиты ― их оказалось совсем немного после паники у входа ― и держа мечи наготове, мы крались вперед.

За аркой мы остановились, перед нами открывалось пространство, выложенное большими квадратными каменными плитами. Квадраты, уложенные посредине, пересекали продольные, приподнятые над поверхностью выступы, а там, где лежал отдельно большой квадратный камень, было отверстие, откуда исходил слабый свет факела.

Другой свет от огня, колеблемого ветром, который свистел снаружи, шел от красного факела, который держала Хильд, сидевшая на корточках рядом с отверстием, склонив голову набок, как любопытная птица.

Когда мы подошли, снизу раздался тот же подхваченный эхом стон, и она обернулась и посмотрела на нас с безмятежной улыбкой на молочно-бледном лице. Под глазами у нее было черно, как у трупа. Все увидели это и резко остановились.

― Хильд? ― спросил я.

Не переставая улыбаться, она обратила бездонные глаза на меня, потом посмотрела вниз, в темноту, высоко держа факел.

― Пройди по карнизу, ― сказала она хриплым голосом. ― Дальше есть дверь, теперь она заперта. Она ведет туда, где Денгизих сидит со своими воинами. Не сходите с выступов, иначе, как Болеслав, вы заплатите за вторжение в последнюю крепость Денгизиха и ляжете, распростершись, у его ног.

Послышался новый скулеж, который, как я теперь понял, издавал Болеслав. Тут Хильд встала плавным, быстрым движением, не похожим на ее прежние судороги, и ткнула факелом в ту сторону, где стоял Эйнар, с белым лицом и волосами цвета воронова крыла, которые шевелились от тепла, исходившего от пламени.

― Я повела их вниз, а потом оставила, пока они таращили глаза, ускользнула обратно и заперла за ними дверь. Только Болеслав оставался здесь, и я позволила ему подойти к себе, как он и хотел. Только я не расставляла ног и стояла на правильном месте, а он промахнулся.

Она рассмеялась, и смех ее прозвучал как треск сухих веток под напором ветра. Пот стекал по спине и лицу, во рту пересохло, мы склонились над большой квадратной дырой. В мятущемся свете факелов можно было рассмотреть целые толпы внизу.

― Там сотни людей, ― пробормотал варяг по имени Берси, вытирая рот тыльной стороной руки.

― Это воины Денгизиха, ― хрипло сказала Хильд. ― Вигфус теперь среди них; пытается понять, как выбраться. Он видел, как упал Болеслав.

― Значит, он в ловушке? ― спросил чей-то голос, и я узнал Кривошеего. ― Вот и ладно. Оставим их тут. Когда буря закончится, мы сможем уйти из этого проклятого богами места.

― А как же сокровище? ― спросил кто-то еще. ― И он сможет выбраться через эту дыру.

Берси фыркнул и сплюнул.

― Давайте вернемся через пару недель, ― сказал он, ― и посмотрим, кто остался, а кого съели.

― Нет! ― голос Хильд звенел, как удар мечом по камню.

Ее трясло как в лихорадке, но в черных глазах, когда она гневно смотрела на Эйнара, вовсе не было белков, а ее указующий перст был грозен и неотвратим, как клинок.

― Убей Вигфуса. Мы договорились. Убей Вигфуса и всех его людей. Тогда мы пойдем к могиле Атли.

Эйнар кивнул. Все смолкли. Он ступил на узкий выступ, не шире, чем ладонь, легко и изящно сделал три быстрых шага и переступил порог.

Сглотнув, я взял факел у Хильд. Она смотрела на меня, и мне пришлось отвести взгляд от этих черных глаз, будто выточенных из гагата. Они таили что-то... что-то более темное.

Кетиль Ворона был так же ловок, как Эйнар; Кривошеий, быстро отерев рот, шагнул неуверенно, боясь оторвать ноги, а потом прошел и я, видя фигуры внизу и внезапную искру трута. Один за другим мы пересекали черту.

Эйнар кивнул.

― Мы прикончим Вигфуса здесь, ребята. Отсюда ему не сбежать.

«Мы договорились». Эти слова грызли меня, ворвались в размышления о том, как Вигфус ускользнул после боя на русском корабле. Случившееся тогда вновь обрушилось на меня, как поток холодной воды.

Она договорилась о Вигфусе с Эйнаром. Она угадала в Хегни одного из людей Вигфуса и сказала об этом Эйнару, а потом назначила цену за то, что отведет Эйнара к серебру Атли ― и отдала свой бесценный талисман, древко копья.

Вигфус бил ее и насиловал, а теперь познал ее месть.

Она договорилась с Хегни, сделав вид, будто хочет убежать от Эйнара, ― и все с ведома Эйнара. Он попытался устроить ловушку на русском корабле, вот почему все его люди были вооружены и в кольчугах; он знал, что будет набег. Но когда оказалось, что Вигфус не участвует, он позволил увести Хильд, задумав поймать Вигфуса в ловушку в городе.

Это тоже не вышло, план провалился... Но он верил, что достаточно хорошо знает Хильд, что она поведет Вигфуса туда, где тот попадет в конце концов в западню и будет убит. Ему оставалось только идти следом ― сюда.

Да, Эйнар немного тревожился и даже стал хуже спать ― но она выполнила свою часть сделки.

Тут я обмяк, ощутив внутри пустоту. Все было проделано хитро и безжалостно, и виноватых не было. Зато были холод и что-то еще, тошнотворное и черное, как гниль.

Однажды, когда я в конце осени искал дикий мед и думал, что нашел соты в дупле, я смело сунул руку внутрь, потому что, если все делать быстро, медлительные из-за холода пчелы не ужалят. Я сунул руку в липкую начинку, торжествуя, набрал целую горсть, вытащил ― и увидел только склизкие останки мертвых пчел и старые соты, вонючее месиво, от которого меня затошнило.

Я видел, откуда эта злобная гниль. Эйнар, решил я, заключил плохую сделку, и не важно, чего он ждет от Хильд. Кем бы ни была Хильд раньше, теперь она изменилась. Стала другой, способной на собственные планы.

Она хочет, подумал я, добраться до могилы Атли. Должна добраться. Она нуждалась в нас, чтобы дойти сюда, но что дальше?

Эйнара слепил блеск серебра, он не мог видеть ясно, а я с трезвым отчаянием сознавал ― хуже всего, что он тащил за собой, сковав цепями клятвы, всех нас.

Они с Валкнутом отодвинули огромную каменную балку, которая была засовом столь же тяжелой каменной двери. Никто и не задумался, как такой хрупкой девушке, как Хильд, удалось ее закрыть и приладить засов.