Дорога китов

Но Эйнару монах был нужен, и я догадывался почему. Мартин знал о Великом кладе и о том, что у нас есть Хильд, которой известно, как до него добраться. Одним богам ведомо, как он стакнулся с сыновьями Гудлейва, и уж точно никто не хотел, чтобы, одержимый своими мечтами, он болтал с Вигфусом или кем-нибудь вроде того.

Я рьяно взялся за дело. Мы застряли в Новгороде, дожидаясь, пока кончится паводок; реки бежали слишком быстро, необходимо было переждать по крайней мере до конца мая, а возможно, и до июня. Вниз, по течению, в Киеве, по меньшей мере почти в двух десятках дней водного пути, река поднялась на полтора десятка футов и разлилась на ширину от полумили до пяти или даже шести миль.

Наконец мы услышали, что кто-то видел монаха, походившего на того, кого мы ищем, и выслушали этого человека, потому что он говорил о монахе не греческой, а римской церкви. Поскольку большей частью монахи и христианские священники в Новгороде были греками из Миклагарда, мы решили, что этот монах, похоже, тот самый.

И вот мы пришли сюда в поисках Скуди Финна, на Шелонскую сторону, за мостом, по другую руку от Подола. Скуди ― тот человек, который обещал за известную цену привести к нам монаха. Поэтому Эйнар, мой отец и Валкнут отправились к нему, изо всех сил стараясь походить на купцов с Готланда.

Эйнар, конечно, чуял западню, но решил, что, если нас будет много, это отпугнет добычу. Теперь, стоя под дождем, заливавшим рынок, я пожалел, что мы не взяли с собой людей поболее. Мне все время виделся убийца в каждой неуклюжей бородатой фигуре, в каждом ненадежном лице, лоснящемся от влаги.

Валкнут нашел Финна, который, казалось, вовсе не заботился о торговле, он сидел, съежившись, на скамье, в плаще с изъеденным крысами меховым воротником, редкие волосы свисали с головы, водянистые голубые глаза смотрели так, будто он что-то высчитывал.

― Это Скуди, ― сказал Валкнут, и человек кивнул, услышав свое имя.

Я плохо говорил по-фински, поэтому попробовал восточный норвежский, отец предложил западный, а Валкнут, к моему удивлению, добавил греческий.

Путаясь в языках, нам удалось сторговать подходящую цену и в то же время предупредить Финна, что Эйнар разрежет его от ятр до подбородка, если окажется, что он наврал. Эйнар выудил кошель из-под мышки и отобрал целые серебряные монеты из набора обрезков и обломков. Финн посмотрел на них, покачал головой и выдал длинную тираду на трех языках.

― Скажите ему, это все, что он получит, ― предупредил Эйнар, сузив глаза.

Но загвоздка была не в том, и я вздохнул. Дело усложнялось.

― Он не хочет брать сребреники, ― сказал я. ― Говорит, в них недостаточно серебра.

Сребреник был новой русской монетой, чеканенной в Киеве по тому же образцу, как излюбленный Серкландом дирхем, но поток серебра превратился в струйку, и в русских монетах его было теперь меньше, чем в арабских.

― Его правитель их чеканит, ― рявкнул Эйнар, ― и ими он нам платит!

― Это для него не важно. Он хочет старые русские куны или серкландские дирхемы. Или миларесии из Византии, если те у нас есть.

― Да кончить его! ― ответил Валкнут, и его жест ― большим пальцем поперек горла и закатившиеся глаза ― был понятен на любом языке.

Но Скуди был торговцем, и мне пришлось восхититься: он привык к трудным переговорам и даже не дрогнул. Зато он указал на серебряное кольцо вкруг шеи Эйнара, подаренное Ярополком своему новому дружиннику.

― Это стоит больше, ― бросил Эйнар. ― Хитрая маленькая свинья! Пусть подавится!

Я быстро произвел в уме подсчет и покачал головой.

― Это не так. Русская гривна из серебра тянет на двадцать пять. Куна здесь то же самое, что дирхем. Он немного теряет, но сможет продать кольцо дороже, потому что это чистое серебро.

Эйнар прищурился. У него было еще два таких кольца, как подобает ярлу, так что он мог себе позволить пожертвовать одним. Отец яростно чесал голову, а Валкнут угрюмо молчал. Потом Эйнар пожал плечами, снял кольцо с шеи и швырнул Финну, который попробовал его черным зубом и кивнул, ухмыляясь.

― Как ты разбираешься во всех этих кунах, дирхемах и среброниках? ― пробормотал отец. ― У меня голова от них кругом идет.

― Сребреники, ― поправил я, думая о своем.

Я получил ценный урок: Давшие Клятву ― и другие отряды ― умели завоевать добычу, но не умели ее хранить. Хороший торговец не вытащил бы кошель из-под мышки, не хлопнул бы им о землю, не будь он уверен, что у него в голове цены всех тех монет, которые кружат по торговым городам, вроде Киева или Новгорода.

― Проверь только, чтобы он нас не надул. Мне нравилось это шейное кольцо, ― мрачно процедил Эйнар.

Маленький Финн спрятал серебряный обруч под рубашку, потом накинул свой порченый крысами плащ на голову и быстро пошел в дождь, мы следом, глядя по сторонам в ожидании неприятностей.

Миновав вонючие ряды скорняков, мы шлепали, то и дело оскальзываясь, по настилу, пока внезапно Эйнар не остановился со словами:

― Это дом Олега.

Мы замерли, и Валкнут схватил Финна, прежде чем тот успел отойти. Олег ― третий из сыновей Святослава. Владимир и наш новый господин Ярополк ― два других, хотя Владимир и родился от невольницы. Княжичи неотступно кружили друг возле друга, как настороженные молодые псы, и только отец, могущественный князь Руси, не давал им сцепиться.

Деревянный дом выглядел величественным, но странным, с деревянными колоннами, поддерживающими карниз, из-под которого два стражника в полном вооружении смотрели на нас с плохо скрываемым удивлением.

Финн яростно бормотал, и мы сумели разобрать, что монах, мол, из челяди Олега и живет и работает в помещении за задним углом.

Эйнар погладил усы, с которых капала вода, а потом велел Валкнуту осторожно зайти за угол.

― Постарайся увидеть его, но так, чтобы тебя не заметили, ― приказал он. ― Сейчас нам ничего не сделать, но мы вернемся, когда сможем пройти тайно.

Мы отошли, волоча за собой упирающегося Финна, подальше с глаз стражников и принялись ждать с самым невинным видом. От нас воняло, как от мокрых собак.

Валкнут скоро вернулся, стряхнул с себя капли дождя.

― Это он, скорее всего. С ним двое пареньков, примерно твоего возраста, Орм. Он что-то пишет, ублюдок, в сухом месте, перед жаровней с горячими углями.

― Эти пареньки ― сыновья Гудлейва, ― сказал я, и мой отец согласился.

Эйнар отпустил Финна, который исчез в пелене дождя, даже не оглянувшись.

― Мы вернемся ночью, ― сказал Эйнар спокойно, ― и призовем монаха к ответу.

Я не стал напоминать ему, что монах ― челядин Олега и находится под защитой князя, как мы под защитой Ярополка. Эйнар и сам понимал это, но его терзала мысль о том, рассказал ли Мартин Олегу что-нибудь о нашем деле.

Так что через несколько часов мы оказались перед тем же домом, когда дождь кончился и луну скрыли тучи, в дегтярной тьме ночи. Там, где днем стояли стражники, светил масляный фонарь и было пусто, а огромная дверь из бруса, разумеется, оказалась заперта. Я знал, что в палатах Олег сидит днем, верша правосудие, выслушивая новости и занимаясь всякими княжескими делами.

Мы скользнули за угол и заметили в окне свет из-под ставен. Валкнут кивнул Эйнару, и мы двинулись к жалкой бревенчатой пристройке, лепившейся к великолепным палатам.

Эйнар не хотел зря терять время; он с грохотом ударил ногой в дверь и ворвался внутрь, выхватив сакс.

Мартин вскрикнул и упал с высокого табурета; юноша рядом с ним ― только один ― побелел от страха и стал нашаривать меч, который лежал слишком далеко. Валкнут перехватил меч, поднял за перевязь и, ухмыляясь, стал водить клинком перед юношей.

― Мартин, ― произнес Эйнар, словно приветствуя давно потерянного друга.

Монах встал с пола, кое-как взяв себя в руки. Он пригладил свою коричневую сутану ― новую, как я заметил, ― и поднял табурет, а затем улыбнулся и сказал:

― Эйнар. И юный Орм. Да, тут много знакомых лиц.

Юноша вздернул голову, и при звуке моего имени кровь бросилась в его побелевшее лицо. Мой отец это заметил.