Дорога китов

Хильд нахмурилась, прижимая к себе свой талисман ― древко копья.

― Иллуги ведь не велел делать этого.

― За Иллуги не охотятся вооруженные люди, ― заметил я.

Гуннар нагнулся ко мне, делая вид, что поправляет кольчугу на плечах.

― Слушай, ― прошептал он, ― я узнал одного из них. Херьольв, тот, кого они называли Зайценогим, из соседней с Бьорнсхавеном долины. Помнишь его?

Я помнил. Долговязый человек, который приносил иногда овец на продажу, с длинными ступнями, почему ему и дали такое прозвище.

― Чем дальше уходишь, ― заметил я, ― тем больше встречаешь знакомых.

Гуннар откашлялся и сплюнул.

― Не верю я в такие совпадения! ― рявкнул он, а ошеломленная Хильд переводила взгляд с него на меня. ― Он пришел сюда, погнавшись за тобою. Думаю, если мы узнаем, откуда остальные, то окажется, что легко доплюнуть от дома одного из них до дома другого, и все из Вика.

― Что ты хочешь сказать? ― спросил я.

― Здесь сыновья Гудлейва, ― ответил он и отправился наполнять опустевший рог.

Весть обрушилась на меня с грохотом, как молот на наковальню, и я онемел. Я потряс головой, не веря. Полгода назад ― даже меньше ― у меня вообще не было врагов, а теперь они выстраиваются в очередь, чтобы поднять на меня меч.

Сыновья Гудлейва. Как Мартин оказался вместе с ними? Наверное, встретился в рыбацкой деревне. Он мог добраться туда и найти там корабль с мстительными сыновьями Гудлейва на борту. Или, возможно, он был на уцелевшем драккаре с телом Старкада, когда они встретили другой корабль, с сыновьями Гудлейва.

Не имеет значения. Судьба вела их, потому что Бьорн и Стейнкел, не старше меня, которых я никогда не видел, хотели получить цену крови за убийство их отца. И не только от меня, вспомнил я.

― Кто такой Гудлейв? ― спросила Хильд.

― Призрак, который не хочет лежать спокойно, ― ответил я, и при этих словах голова ее резко вздернулась, а костяшки пальцев побелели на древке копья.

Я пробрался через топтавшуюся на месте толпу, которая кричала, подбадривая дерущихся лошадей, и стал искать отца. Я нашел его, когда пегий, охромев, качнулся и отпрянул на задних ногах, зубы вороного были на шее противника. С громким ржанием, почти ревом, вороной прижал пегого к земле и топтал, превращая в кровавое месиво, под оглушительные вопли толпы.

― Орм, Орм, ты был прав, и мы выиграли состояние! ― заорал отец, весь красный от радости. ― Как ты узнал, а?

― Не имеет значения, ― буркнул я.

Но тут его окружили, и он настаивал, желая погреться в лучах славы своего умного сына.

― Белые чулки, ― быстро произнес я. ― У пегого белые чулки на задних подколенках. Белые волосы растут вокруг старых ран или плохой кости... Его выдали подколенки, они слабые. Боевая лошадь, которая не может стоять на задних ногах, долго не продержится.

Мой отец просиял; остальные, пораженные, кивнули. Я схватил отца за руку и потащил в сторону. Он не сопротивлялся, поняв, что что-то произошло.

― Была драка, ― сказал я.

Он вылупил глаза, заметив дырки от выпавших колец на моей кольчуге.

― Я не ранен. Гуннар Рыжий поранил голову, одарив своего противника поцелуем Давшего Клятву.

― Дерьмо! Сколько? Где они? Эйнар должен знать... Он не захочет, чтобы кто-то испортил этот день.

― Слишком поздно, ― ответил я.

Потом рассказал ему о подозрениях ― моих и Гуннара.

Он немного обмяк, радость на его лице поблекла.

― Ятра Одина... ― сказал он, устало качая головой. ― Вигфус, Старкад, теперь вот мои племянники... Я становлюсь слишком стар для всего этого, Орм.

― И я, ― ответил я с чувством, что заставило отца улыбнуться.

Он выпрямился и кивнул.

― Верно. Здесь ты прав. Проклятие Гудлейву и его сыновьям! Если Эйнар сегодня добьется своего, ни один из них до нас не дотянется.

От этих слов я даже заморгал, а отец потер переносицу и подмигнул.

Толпа замолчала, потому что Иллуги Годи вышел вперед, стукнул жезлом и начал обряд посвящения.

Все шло хорошо. Взмыленного и обессилевшего жеребца-победителя умело прикончили, кровь из его перерезанного горла залила алтарный камень, голову отделили и надели на шест рядом, а туловище оттащили, чтобы разделать и съесть. Сердце будет оставлено на алтаре, и Иллуги посмотрит, какая птица первой на него прилетит.

Потом, один за другим, члены Братства, новые и старые, выходили вперед и произносили клятву крови, меча и верности перед ликом Одина.

Когда настала моя очередь, мне показалось, что по другую сторону алтаря, где дым от костров, на которых жарили мясо, закрывал реку, стоят Скапти, Колченог и другие и молча смотрят ― бледные фигуры с яркими глазами, завидующие живым. Впереди всех вечным укором стоял Эйвинд.

Эйнар принес клятву последним, и его голос был сильным и чистым. Когда он закончил, в тот миг, когда Иллуги завершал церемонию молитвой к Одину, все вдруг пришло в движение, и головы повернулись в сторону группы всадников, подъезжавшей к Тингвеллиру.

Их было шестеро, с седьмым во главе. Все на великолепных сильных лошадях, крупнее, чем наши маленькие боевые лошадки. Все в кольчугах и шлемах, со щитами, заброшенными за спину, длинные копья качались в чашках стремян, а узорные мечи ― на ремнях.

Лиц не было видно за опущенными кольчужными завесами, голову предводителя защищал великолепный шлем, с искусной маской, скрывавшей все лицо, ― ликом молодого воина. Огромный серебристо-серый конский хвост венчал шлем и развевался на ветру.

Пораженные, все смотрели, как незнакомцы подъехали легким галопом и развернулись в ряд. Человек в маске спрыгнул ― очень легко для того, кто в кольчуге и коже. Его ноги без доспехов, в мешковатых красных шелковых штанах, заткнутых в кожаные сапоги до колен, защищала, когда он ехал верхом, низко свисавшая кольчуга.

На поясе у него были две кривые сабли ― знак главного тана, как мне сказали когда-то, ― а великолепный плащ темно-синего цвета с меховым воротником был застегнут серебряной застежкой, которая, наверное, стоила два хутора у нас в Вике.

Когда он расстегнул лицевую пластину и снял шлем, волшебство рассеялось, потому что вместо позолоченного лика молодого воина все увидели прыщавого юнца. Но затем послышалось дружное «о-ох», и имя запрыгало от головы к голове, как барабанный бой.

Ярополк.

Князь, сын Святослава, был молод, круглолиц и имел клочковатую бороду. Шею его охватывало кольцо из крупных, размером с птичье яйцо, мерцающих кусков янтаря, этих слез солнца. Вся голова выбрита, кроме заправленной за ухо пряди черных волос, заплетенных в косу и перевязанных серебряными лентами. Потом я узнал, что его отец был выбрит так же, и что это, хотя они и были наполовину норвежцами, знак их хазарского рода. Он шагнул вперед, бросив назад шлем, который умело поймал один из его людей. Хотя Ярополк был едва ли старше меня, он хорошо освоил роль князя.

Эйнар опустился на колено, что меня вовсе не удивило. На его месте я пал бы вниз лицом.

― Добро пожаловать, великий господин, ― сказал Эйнар нараспев, и Ярополк кивнул, улыбаясь.

Эйнар махнул рукой, подошел Кетиль Ворона, двигаясь быстрее, чем я когда-либо видел, с огромным, обрамленным серебром рогом, купленным нарочно для таких случаев, как я понял позже. Ярополк выпил, держась так, словно зашел просто поболтать, а потом вернул рог Эйнару, который тоже выпил.

Допив, Эйнар поднял рог и объявил, что посвящает свою клятву, свою жизнь и свой отряд дружине князя Ярополка.

Тот милостиво принял посвящение, хотя выражение милости было подпорчено ломким мальчишеским голосом. Потом Иллуги Годи произнес молитву Одину, но коротко, поскольку Ярополк был последователем Христа, как и его бабка ― хотя его отец держался старых богов. Большая статуя Перуна все еще стояла в Новгороде, но рядом, по слухам, строилась церковь. Позже я увидел то и другое, и понял, что время старого Перуна кончается, поскольку с его сурового лица не убирали птичий помет. Потом, конечно, идол Перуна в Киеве, позолоченные усы и все такое, отправился в реку по приказу Владимира.