Дорога китов

― А я думаю, этот Вигфус не из людей Ламбиссона. Это человек Мартина, который так стремился сохранить их встречу в тайне, что это пахнет предательством.

― Верно, ― прозвучал голос Эйнара за моей спиной, и обернувшись, я встретил его пронзительный взгляд. Скапти и Кетиль бродили среди людей, настойчиво уговаривая и хлопая по плечам. А песня Носа Мешком ― слава богам ― кончилась.

Эйнар присел на корточки рядом с нами.

― Ты опять прав, юный Орм, ― сказал он. ― Теперь, когда мы знаем участников этой игры, мы должны узнать, что это за игра.

― И ее правила, ― вставил я.

Он холодно посмотрел на меня.

― В таких играх не бывает правил.

― Никаких? ― спросил я излишне смело. ― А как насчет клятвы, которую мы дали ― разве не правило?

― Клятва, ― ответил он с тонкой улыбкой, ― это другое дело. Ты молод и еще узнаешь разницу. Я был молод когда-то и гулял сам по себе. Я рассчитывал только на себя, когда нашел товарища, которому мог доверять. А доверять я мог только тому, кто даст клятву. ― Потом он обратился к моему отцу: ― Рерик, возьми Вальгарда и тех, кого выберет Кетиль Ворона. Приготовь «Сохатого» к выходу в море.

― В бурю?

― С рассветным отливом мы должны уйти отсюда.

― Куда?

Эйнар мгновение глядел на него, потом ухмыльнулся.

― По дороге китов.

Отец провел ладонью ― на руке вены немолодые, вздутые ― по лбу, взглянул в лицо Эйнара, бледное, как камень, кивнул и встал. Он хотел напомнить о подводных рифах, но понял, что это бессмысленно. Эйнар хочет уйти ― куда угодно, ― и побыстрее.

Я заметил, что люди зашевелились, быстро и деловито укладываясь, передвигая рундуки и скарб. Некоторые снимали с себя кольчуги, что мне показалось странным.

― Это исход, ― тихо сказал мне Эйнар. ― Одни подготовят «Сохатого», другие отнесут наши пожитки в рощу Тюра, недалеко отсюда. Иллуги Годи знает путь и проводит. ― Помолчав, он продолжил: ― Мне же понадобится несколько человек, столько, чтобы не заметили в темноте. И еще, Орм Убийца Медведя. Мы заберем маленького монаха прежде, чем кто-нибудь это обнаружит.

Я заморгал и сглотнул.

Эйнар хлопнул меня по плечу.

― А пойдем мы через ворота только с нашими столовыми ножами и дружескими улыбками, дабы попытаться встретиться с Ламбиссоном и маленьким монахом ― по-доброму, по-хорошему. Конечно, как только это случится, мы уж постараемся, чтобы маленький монах не сбежал.

Я снова сглотнул.

― А Ламбиссон?

Эйнар пожал плечами, криво усмехнувшись, потом встал и, подойдя к Кетилю Вороне, тихой скороговоркой что-то приказал.

Как в тумане, я взял свой плащ, увидел, что он весь в грязи после приключений на складе, и попытался его очистить. Хотел было воспользоваться ножом, чтобы отскрести грязь, но тот застрял в ножнах. Когда же я в конце концов вытащил его, то увидел, что лезвие покрыто засохшей кровью.

Я вспомнил глаза того человека, которого убил. Тогда я не сознавал этого, стремясь освободить Ульф-Агара, но боги не забыли и заставили меня вспомнить. И я понял, что это дело рук Локи, и почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота.

Нос Мешком усмехнулся мне, поднимая рундук и помогая Стейнтору с другим. Подмигнул, когда быстро проходил мимо. Двое других сделали из двух копий и плаща носилки, чтобы унести Ульф-Агара.

Вот тебе и герой саги: сижу, дрожа, среди суетящихся викингов, стараясь не выблевать баранину и дикий чеснок на собственные, покрытые коркой соли сапоги.

Подошел Эйнар с длинным саксом в мягких кожаных ножнах и горстью кожаных ремешков. Он отдал нож мне, потом расстегнул пояс на моей рубахе, задрал ее кверху и развязал завязки моих штанов.

Я ухватился за них, но он, усмехаясь, жестом велел мне подчиниться, под общий хохот и гиканье. А потом показал, как надо привязывать сакс к внутренней стороне бедра, под самыми ятрами. Весь красный от стыда, я остановил его и сам, как мог, проделал это, сознавая, что мой член съежился под взглядами.

― То-то женщины будут глазеть на тебя, когда сядешь, ― прогрохотал Скапти.

― Но не когда поднимешься, ― ввернул Квасир Плевок из толпы, и все заржали ― тем самым резким, кровожадным смехом людей, готовых уставиться в рыжебородое лицо Тора.

Я натянул штаны, и Эйнар кивнул. Оглядел всех и поднял руку. Почти мгновенно викинги притихли, даже ногами никто не шаркал. По знаку Эйнара все вышли, не осталось и брошенного обрывка ремня ― словно здесь никого и не было.

Подошли Хринг и Скапти с носилками из копий и плаща, сделанными, как я думал, для Ульф-Агара.

С ними были Эйвинд, Кетиль Ворона и Гуннар Рыжий. Эйнар посмотрел на меня и сказал:

― Ложись и прикинься мертвым, Орм. Но сперва давай сюда амулет, что у тебя на шее.

Сбитый с толку, я послушно лег, был закутан в два плаща, замотан с ног до головы вместе с двумя длинными обнаженными клинками. Эйнар усмехнулся и, прежде чем закрыть мне лицо, сказал:

― Помни, лежи неподвижно, Орм сын Рерика. Есть много способов убить кабана.

Я почувствовал, как мне на грудь что-то положили, потом меня тряхнули, поднимая. Я услышал, как ветер свистит и колотится в дома Бирки. В ноздри лезли запахи пота, мочи и крови, давила шерсть, звуки притуплялись, становясь тишиной, и ночь делалась все жарче ― сухая тьма стискивала меня, как пылкая женщина.

Радости было мало ― носилки раскачивались, самодельный саван грозил задушить, воздух сквозь ткань был плотным, как кашица. Пот ел глаза; край одного лезвия, клянусь, впивался мне в бедро каждый раз, когда носильщики спотыкались. Легкие будто съежились, а сердце колотилось о ребра, как дверь на ветру.

Остановились. Кто-то что-то сказал, не разберешь ― ветер. Потом Эйнар мрачно произнес:

― Один из наших умер... Он был за Христа, сами видите. Пусть ваш маленький монах скажет, что с ним делать, мы справим все, как надо.

Ответ был угрюмый, почти грубый. Я услышал, как Эйнар сплюнул.

― Это случилось не больше часа назад ― в этом самом городе, который, как считается, вы стережете. Где вы были тогда, когда люди с драккара вытащили свои мечи и секиры и бесчинствовали на улицах?

Стражник хмыкнул и умолк. Тут вмешался второй.

― Заколот, что ли?

― Проткнули, как свинью, ― грустно подтвердил Скапти.

Я почувствовал, как плащ отвернули. Стражник крякнул. Я изо всех сил стискивал веки, чтобы они не дрожали. Меня завернули обратно. Гуннар Рыжий свирепо прохрипел:

― Гляди, что делаешь, ты!..

― Никаких обид, приятель, ― поспешно откликнулся стражник. ― Я помню этого малого. Жаль... Проходите ― хотя вряд ли вы чего добьетесь от этого монаха, в нем маловато радушия, какое подобает всем последователям Христа.

― Благодарствуем, ― ответил Эйнар, и тело понесли дальше.

― Скажите в дверях, что Стен пропустил вас! ― крикнул вслед стражник, и Эйнар снова его поблагодарил.

Отойдя на некоторое расстояние, он прошипел:

― Где Эйвинд?

Никто не знал. Бормоча ругательства себе под нос, Эйнар повел нас наверх, к дверям палаты, возле которой был еще один стражник. Он изложил ту же историю, воспользовался именем Стена, и вдруг ― вспышка слепящего света, когда плащ отбросили. Я чуть не потерял палец ― так они спешили достать мечи.

Эйнар поднял руку.

― Тихо! Будто вы форель ловите руками в речке. Хватаем монаха, даем ему тумака ― не больше, запомните, он повалится, как мертвый, потом кладем его на место трупа и постараемся, чтобы стражники не увидели в темноте, что с нами выходит на одного больше, чем вошло.

Это был хороший и дерзкий план, поэтому все были согласны. Но, как сказал Гуннар Рыжий, планы подобны летнему снегу на запруде и живут не дольше.

Что и случилось, когда мы прокрались в комнату, где Эйнар, Иллуги и я обедали. С того часа, казалось, минул век, но тарелки все еще не убрали.

Там слуги в мягких шлепанцах прибирали со стола.

― Так-разэтак...

Только это и было сказано. Четверо, остолбеневших, рты разинуты. Нас шестеро; слуги еще скользили по блестящим половицам, а наши сапоги уже оцарапали пол, и сталь вонзилась в глотки.