Хозяйка Судьба

«Нет, — мысленно покачал головой Карл. — Преследователь — слишком сильное слово».

Он выбил трубку, присыпал пепел сухой землей, сделал еще один — последний — глоток из бурдюка с вином, и хотел уже продолжить свой путь, когда на тракте появилась одинокая всадница. При виде стройной черноволосой наездницы в голубых и синих шелках и ее серой в яблоках кобылы, у Карла болезненно сжалось сердце. Но терпеть боль давным-давно стало для него настолько привычным, что ни один мускул не дрогнул на обращенном к дороге лице, однако отвести глаз от женщины он уже не смог. Так и сидел под деревом, глядя на дорогу и приближающуюся неспешной рысью всадницу.

Наконец, она достигла того места, где ожидал ее Карл, съехала с тракта и направилась прямиком к нему. Он встал и, шагнув ей навстречу, протянул руку, чтобы помочь спуститься из седла.

— Здравствуй, Карл, — сказала Стефания, принимая его руку, и соскальзывая с высокой кобылы на землю. Проделала она это настолько легко и грациозно, что, казалось, будто и не человек она вовсе, а пришедшая из старинных сказаний лесная фея. И так же, как феи осенних лесов, Стефания блистала незнакомой Карлу, изысканной, но несколько холодной красотой.

— Здравствуй, Стефания, — поклонился Карл, приглашая ее жестом в тень.

— Этот человек идет за тобой, или мне показалось? — спросила Стефания. Она не уточнила, кого именно имеет в виду, но Карл ее понял и без этого.

— Да, он идет за мной.

— Странно, — голос Стефании звучал холодно и едва ли не отчужденно. — Он не похож на шпиона и на наемного убийцу он не похож тоже.

— Ты имеешь в виду, что он великоват для того, чтобы быть «тенью»?

— И это тоже, — подобрав пышные юбки, она опустилась на землю, и посмотрела на Карла. — У него нет страха в глазах, Карл. Это важнее.

— Ты права, — кивнул Карл, садясь напротив нее. — Его зовут Март, он аптекарь из Семи Островов, — мозаика сложилась, и он мысленно покачал головой, представляя себе причины, побудившие Марта выступить в путь вместе с ним. — Он мой друг, и таким необычным образом проявляет свою обо мне заботу.

— Почему же он следует за тобой в отдалении?

— Потому что я вышел в дорогу один.

— У тебя больше нет друзей, Карл? Нет слуг и домочадцев? — казалось, она удивлена, возможно даже, обескуражена.

— Они у меня есть, Стефания, — тихо ответил Карл, не в силах оторвать взгляда от ее лица. — У меня все есть, милая. Нет только тебя.

Стефания подняла взгляд и посмотрела ему в глаза. Несколько мгновений длилось молчание, потом тень грустной улыбки коснулась ее изысканных губ, но это было единственное выражение чувств, которое он теперь увидел.

— Как ее зовут? — спросила после паузы Стефания.

— Дебора.

— Просто Дебора? — ее голос был ровен, лицо спокойно.

Стефания всегда умела находить то главное, что скрывалось за звуками слов. Не утратила она этой способности и теперь.

— Дебора Вольх, — ответил Карл.

— Кажется, — чуть нахмурилась Стефания, и это было уже второе чувство, которое отразилось на ее лице. — У Гедеона Чалого есть дочь. Ей должно быть теперь год или два.

— Уже тридцать один, — мягко сказал Карл.

— Значит прошло так много лет… — ее лицо снова было безмятежно. — Как ты жил все эти годы?

— Я шел, — сердце снова было полно боли и черной крови. Боль, ненависть… К кому? К чему? И ярость, которую было не на кого обрушить.

— Ты шел, — повторила она за ним. — Куда?

— Никуда.

— Тебе было жаль меня, Карл?

— Жалость неподходящее слово, — возразил Карл. — Мне тебя не хватало.

— Извини, — чуть улыбнулась Стефания, и ее лицо на мгновение ожило, так что Карл едва не задохнулся от чувства узнавания. Прежняя боль становилась новой болью.

— Извини, — сказала Стефания. — Я знаю, но женщины… Ты должен знать, какими мы можем быть.

Карл молчал, ему нечего было сказать.

— Это она? — неожиданно спросила Стефания, поднимая глаза к небу. Вот теперь в ее голосе появилось настоящее чувство.

«Почти настоящее».

— Возможно, — ответил Карл, тоже посмотрев в небо. — Я не могу различить отсюда. Слишком высоко.

На самом деле, он не был уверен, что смог бы отличить настоящую птицу от оборотня, даже летай она много ниже, а на такую удачу, чтобы орлан подлетел к нему совсем близко и оставался рядом так долго, как надо для уверенного узнавания, он и вовсе рассчитывать не мог. И все-таки, сердце говорило, «да», а своему сердцу он привык доверять.

— Слишком высоко, — повторил он.

— Я тоже не могу, — с сожалением в голосе сказала Стефания. — Но хотелось бы думать, что это она.

— Ты знала, — Карл не спрашивал, сомнений после ее слов остаться не могло.

— Да, — не отрывая взгляда от высокого неба, сказала Стефания. Ее голос звучал ровно. — Я хотела тебе рассказать, но, видимо, не успела.

— Жаль, — что еще мог сказать Карл?

«Судьба».

— Не жалей, — Стефания опустила взгляд, и теперь ее синие глаза снова смотрели в глаза Карла. — Что случилось, то и случилось. Ведь так?

— Это мои слова, — признал Карл.

«Судьба».

— Твои, — ее губы чуть дрогнули, намекая на улыбку. — Куда ты направляешься?

— Я иду к Воротам Саграмон.

— Зачем?

Зачем? Отличный вопрос. Зачем он идет к Саграмонским воротам? В чем смысл этого поступка?

Однажды Иннокентий Мальца спросил своих учеников, рассевшихся перед философом на застеленном соломой земляном полу: «Откуда мы знаем, что то, что мы знаем, истинно?» Возник диспут, но профессор в него не вмешивался, позволив студиозусам говорить все, что они хотели и могли сказать. Он лишь сидел молча на скамье, поставленной на невысокий помост, кутался в свой изношенный плащ, едва ли способный согреть немощное тело — стояла зима, и было очень холодно — смотрел и слушал, и, возможно, обдумывал услышанное. Во всяком случае, много времени спустя, кое-что из сказанного в тот день Карл нашел в последней книге Мальца. Впрочем, философ подверг наивные разглагольствования студиозусов столь изощренному анализу и интерпретации, что узнать исходные мысли было совсем не просто, но память не подвела Карла и на этот раз.

Сам он в споре не участвовал. Он так же, как и мэтр Мальца, молча наблюдал за другими диспутантами, слушал их внимательно, однако ему самому нечего было сказать. Означало ли это, что Карл не умел облечь свои мысли в подобающие случаю слова? Или, что у него наблюдался недостаток самих мыслей, или его воображение было недостаточно развито? Вероятно, нет. Дело было в другом. Мнение Карла было удручающе тривиально, чтобы высказывать его вслух. В этом смысле, Карл мало чем отличался от тех простых людей, которые, как и животные, жили, полагаясь лишь на свои чувства, и не задавались вопросами, само существование которых отнюдь не вытекало из опыта их жизни. Тепло и холод, боль и довольство, солнце, луна и земля, вода и огонь — что могло быть материальней и естественней этих сущностей? Какие сомнения в правдивости знания, дарованного человеку его пятью чувствами, могли возникнуть, пока хозяин этих чувств оставался в тех пределах, где ничто не подвергало сомнению тяжелый опыт поколений? Следовало ли, в таком случае, заменять устоявшуюся картину мира, сложными теориями, в которых сущее представало то грезами богов, то эманациями тонких сущностей?

Диспут длился с полудня до полудня и завершился самым естественным образом, когда истощившиеся физически диспутанты просто не могли уже продолжать его далее, но истина, которая, по уверениям мудрецов, должна была родиться в споре, так им и не открылась. Возможно, ответа на вопрос Иннокентия Мальца не существовало вовсе.

«Вероятно, — подумал тогда Карл. — Существуют вопросы, ответы на которые, следует искать не разумом, а душой. Что говорит сердце, то и есть истина».

Эта давняя история вспомнилась теперь Карлу неспроста. Стефания задала вопрос, который и сам он не раз и не два задавал себе за прошедшие четыре месяца. Зачем? Для чего он теперь идет к Воротам Саграмон, и должен ли он вообще туда идти? Много вопросов. Однако, на самом деле, всего один, зато из тех, ответить на которые разум бессилен. Существует ли для него, Карла Ругера, свобода воли?