Страница 10 из 18
Рапорты, которые нужно прочесть, сопоставить, сверить.
Выдержка из свидетельских показаний Риччи Джино, место рождения Пьяченца, тридцать два года: «Помню, я видел, как примерно в половине четвертого Луиза выходила из машины темного цвета…» Никакой зацепки.
Отчет патрульной машины номер три: «В пять часов Центральная направила нижеподписавшегося на улицу Томмазини, к дому 11…» Никакой зацепки.
Рамбелли Паола, называемая Паолиной, родинка на левой щеке, различимая на фотографии с удостоверения личности; шестнадцать ударов в живот осколком стекла. Родилась в Бари 22.07.1974, полицейское управление по месту рождения: Бари. Не привлекалась, не проходила. Полицейское управление по месту проживания: Анкона. Начальник оперативной группы: «Мы было подумали на жениха, у него не все дома, но парень находился в общежитии, и пришлось переключиться на…»
В полдень спускаюсь в буфет выпить кофе. Таблетки, которые я принимаю, чтобы ослабить действие валиума, совершенно отбивают аппетит. Прошу, чтобы мне налили кофе в термос.
В четыре часа звонит профессор:
– Ваш Волк-оборотень принадлежит к разряду сознательно импульсивных, которые вместо того, чтобы отторгать от себя пагубное наваждение, принимают его как должное, доводят до совершенства. Воля в нем не утрачивает своей функции высшей контролирующей силы; наоборот, соединяясь с болезненными, извращенными психическими процессами, подчиняет все прочие способности единой цели: осуществить желаемое наилучшим образом, исчерпать действие до конца. Но слабое место остается тем же самым: чувство вины. Ищите его.
Ранди Марина, удушение, кровоподтеки на обеих руках.
Никакой зацепки.
Берти Джованна, перелом шейных позвонков и укусы вдоль всей спины.
Никакой зацепки.
Фосенни Мануэла, удар бутылкой по голове.
Минералка Перони, Голубая Лента.
Никакой зацепки.
Я остро чувствую свое бессилие, хочется послать все к черту.
Взгляд Спаццали Моники устремлен на меня: подбородок спрятан в ладонях, в уголках рта – лукавые складки. От внезапного спазма руки у меня так дергаются, что кофе проливается на пол.
Грация, в дверях:
– Пустой номер, комиссар. Во всем городе только в одной прачечной вспомнили, как стирали одежду с подозрительными пятнами крови, но то был детский передничек, из приюта…
Донесения оперативной группы копятся на полу за письменным столом.
Главный комиссар полиции, по телефону:
– Мне сказали, что отчет об ограблении, произошедшем в пятницу, еще не готов… Ромео, чем вы заняты целыми днями?
На минуту забегаю к Бонетти.
– Ты почему не приходил вчера?
– Был занят.
– Молодец, продолжай дальше в том же духе, рискуй своей шкурой, пожалуйста. Сдается мне, что возможность излечиться тебя даже пугает…
Грация, в дверях:
– Пустой номер, комиссар. Ночной сторож помнит, что какая-то машина припарковалась за складом, но номер не разглядел…
По ночам – валиум, чтобы таращиться в потолок туманным взором.
По утрам – стимуляторы, чтобы проснуться.
В зеркале – незнакомое лицо.
Галли Марианджеле удалось вскарабкаться по откосу на железнодорожные пути, и все-таки он ее настиг, схватил за волосы (отчет патологоанатома: повреждения волосяного покрова затылочной части). Заломил руку за спину (вывих ключицы и смещение лучевой кости), потом разбил ей голову о рельсы (множественные переломы носа и скуловой кости, лобная кость вдавлена). Никакой зацепки.
Грация, в дверях:
– Пустой номер, комиссар…
Фумагалли Антониетта.
Никакой зацепки.
Ралли Джованна.
Никакой зацепки.
Рита.
Никакой зацепки.
Франческа.
Никакой зацепки.
Маринелла.
Никакой зацепки.
В субботу, поздно вечером, я сжимаю в кулаке пустую пачку из-под сигарет, тру глаза ладонями и в тишине почти пустого комиссариата испускаю истошный вопль во всю силу легких. Постовой распахивает дверь, хватаясь за кобуру пистолета.
– Боже мой, комиссар, что случилось?
– Ничего. Рылся в ящике, защемил палец.
– Наверно, было чертовски больно, раз вы так заорали… С вами точно все в порядке? Уже поздно, комиссар, почти одиннадцать… Может, вам лучше пойти домой?
Я еду домой. Припарковываю машину поодаль и, сунув руки в карманы, двигаюсь по тротуару еле-еле, на негнущихся ногах, так широко раскрыв глаза, как будто кто-то раздвинул мне веки.
Прохожу под фонарями – мелькают, сменяя друг друга, конусы тени и пирамиды света.
Я так пристально вглядываюсь в асфальт, расстилающийся впереди, что больше ничего не вижу.
Только слышу звуки.
Визгливый рокот мопеда, сухой треск раздавленной пластмассы: уличные шумы вокруг меня.
Зато чавканье моих резиновых подошв отдается в голове с каждым шагом.
Автомобиль трогается с места, волоча за собой непрерывный скрежет пробуксовывающей передачи.
Перестук высоких каблуков в двух шагах от меня; влажно чмокают открывающиеся губы, гнусавый голос трансвестита ребячливо тянет слова:
– Что такой надутый, дядя: не можешь покакать?
Дойдя до мигающего фонаря, я опять слышу за спиной шаги, и меня пробирает дрожь. Только и всего, что скрипят кожаные туфли, неторопливо, размеренно, – но я напрягаюсь, ускоряю шаг, в два прыжка достигаю своего подъезда, одной рукой хватаюсь за дверную ручку, другой нашариваю в кармане ключи. Боюсь обернуться, сам не знаю почему.
– Что вы имеете против меня, комиссар Ромео?
Мой пистолет заперт в ящике письменного стола. Паника охватывает меня, я просовываю указательный палец в кольцо с ключами, приспосабливая их под кастет. Инженер делает шаг вперед, мигающий фонарь на мгновение освещает его, потом гаснет. Он одет, как в прошлый раз: в пиджаке, при галстуке; синий костюм, рубашка в голубую полоску.
– Не могу взять в толк, откуда такое ожесточение. Почему вы хотите припереть меня к стене? Что я вам сделал? Что вам от меня нужно?
Я не понимаю. Мне страшно. Голос у меня садится, прерывается: