Волшебный колодец (сборник)

— Мать не так уж и не права! — Анатолий неожиданно берет сторону матери. — Я тоже за то, чтобы тебе пожить на Земле.

Ольга искоса глядит на него — она сейчас похожа на Алку, осуждающую ребят за отсутствие у них тяги к романтике. И голос похож на Алкин, когда она говорит:

— Шатро-ов!..

Русла Узбоя похожи на лунные трещины. И жара похожа на лунную. И воздух — сухой и горячий, как в разогретом скафандре.

— Петр Петрович, радиатор кипит…

Шофер останавливает машину, развернув ее против ветра. Дарин спускается по ступенькам, почва хрустит у него под ногами — комья глины рассыпаются от прикосновения каблуков. Глина обезвожена, сожжена солнцем.

— Страдающая земля, — говорит Дарин. — Трудно поверить, что все это плывет на водной подушке…

Шофер молча облизывает пересохшие губы. Пить! Все здесь просит воды, и все — каньоны, песчаные острова — намыто водой. Так где же она, вода?..

Воспаленными от солнца глазами Дарин смотрит в сизую дымку пустыни, потом на карту: шестьсот километров проехали они по каньонам, по белому снегу солончаков. И это если считать по прямой. А сколько поворотов, извилин!

— Вода здесь, — говорит он, показывая на рыхлую пропыленную землю. — Под ногами.

Догадку о море пол Каракумами подтверждали не только артезианский зондаж и каверны зыбучих песков. Подсчет водных ресурсов рек, сбегающих в Каракумы, говорил в пользу этой догадки. Только Сырдарья и Амударья несут воды в Арал. Сотни рек — Теджеп, Мургаб и более мелкие — пропадают в песках. Где их воды? В подземном море?..

Задача перед Петром Петровичем гигантских масштабов — определить границы и глубину скрытого моря. Карандашом он накладывает на карту знаки: к востоку от Каспия, к западу от Амударьи, к югу от Аральского моря. Еще надо поставить знак где-то в центре пустыни. Штурм подземного моря начнется сразу со всех сторон. Впрочем, штурм — не то слови.

У Дарина только шесть земеров — новых четырехместных машин.

— Едем, — говорит он шоферу.

— Куда теперь, Петр Петрович?

— В Лениногорск.

— В центр Каракумов?

— В центр.

Оба садятся в кабину. Вездеход идет по песчаным буграм — вверх-вниз. Солнце шарахается над ними, как желтый надувной шар. Шофер поглядывает в зеркальце над собой, видит огромный даринский лоб, нависший над картой, и думает, что такого пассажира OH еще не возил по Каракумам.

— Кто такой? — спросил он у завгара, когда тот велел ему расчехлить для поездки резервный новешенький вездеход.

— Бог земли и воды, — ответил завгар.

Не давая открыть рта для второго вопроса, висевшего у шофера на языке, прибавил:

— И огня!

Шофер все же спросил:

— Не слишком много для одного?..

Завгар без малейшей улыбки ответил:

— Не много. Это Петр Петрович Дарин.

— Из Северокарска?..

— Знаешь, а спрашиваешь, — буркнул завгар. — Сказано — бог!

Бог оказался, в общем-то, человеком: вместе глотали пыль, пили теплую опресненную воду, а когда шофер донельзя выбивался из сил, Дарин садился на его место и крутил баранку не хуже любого водителя автоколонны.

Только до разговоров Дарин не был слишком охотник. Шофер тоже попался не из болтливых.

— Давайте по самым глухим местам, — попросил Дарин, когда улицы города остались позади. Часа через два шофер откликнулся:

— Почему?

— Земеры сделают тут такое, — ответил Дарин, — что на тридцать километров в окружности невозможно будет вздохнуть от пыли.

Весь маршрут Дарин положил на карту синей извилистой линией. И теперь, когда они едут в Лениногорск, карта у Дарина на коленях.

— Петр Петрович, — спрашивает шофер, — почему у новых земеров такое название — «Вулканы»?

— Они вулканы и есть, — отвечает Дарин.

Километрах в ста ниже Лениногорска, осмотрев с вершины горы песчаное море, Дарин ставит на карте последний знак. Потом долго рассматривает в записной книжке ряды фамилий — членов экипажей машин. Дойдя до экипажа командного земера, вносит в список фамилию последнего кандидата. Тут же, из вездехода, связывается по радио с Ташкентом, с Северокарском и, выслушав ответ, дает диктограмму:

— Вызовите Шатрова в Лениногорск.

Сверху река казалась веткой, брошенной на берег, на острова. Русло двоилось, троилось — ветка давала отростки в стороны. Там, где солнце сквозь деревья падало на поверхность, вода блестела, как серебро Воздух, прохладный и невесомо-прозрачный, тоже казался влагой, наполнившей с краями долину. Река на дне ее играла и нежилась в ярком свете.

— Чудо! — Ольга смотрела на реку, на долину. — Толька, какое чудо!

Анатолий молчал, он был согласен с Ольгой.

— Говорят, — продолжала она, — будто нельзя родиться заново. Можно! После Венеры на Земле!

Они встали до солнца. Они хотели увидеть рассвет, и увидели его — от розовой искры на дальней вершине до распахнутой синевы, наполненной солнцем. Теперь они спускались, помогая друг другу на крутизне. Тропку они оставили — зачем она им, если интереснее идти прямиком, через лес.

Спустились к реке.

— Наперегонки? — предложила Ольга.

Через минуту они плывут. От колючей горной воды захватывает дыхание.

— Держись! — брызнула Ольга горстью радужных брызг.

Анатолий встряхнул головой — брызги ослепили его. А Ольга уже далеко.

— Где ты научилась так плавать? — кричит он.

— В Кубани!

Потом они лежат на берегу, на теплой от солнца гальке. Говорит Ольга:

— Страшная планета, не спрашивай меня о Венере, Толя! И солнце над ней страшное — косматое. Если взглянуть на него так просто, в иллюминатор, оно кажется синим. И огромным! Словно падает на тебя. Испугаешься… А Венера — чудовище. Мы не видим ее, хотя находимся рядом с ней. Мы ее чувствуем. Порою она стучится в борт корабля. Ты читал «Солярис» Лема? Не читаешь фантастики… Есть что-то похожее между Солярисом и Венерой. Особенно выбросы. Наша станция на стокилометровой высоте над поверхностью планеты. Но выбросы — гигантские столбы пыли — дотягиваются до нас, словно пальцы чудовищных рук. Когда мы пускаем планер сеять хлореллу, мы дрожим за биологов. Но пробы воздуха надо брать, надо делать работу… Что происходит внизу, на поверхности, мы не знаем. Только электроника рассказывает нам урывками о жизни планеты. Роботов хоть не пускай. Через пятьсемь минут их заносит песком. Мы пробовали к роботам привязывать зонды на вольфрамовой нити и этим растягивать связь до получаса. И знаешь, что получалось? Нить начинала светиться, как в лампе накаливания, перегорала. Каждая песчинка несет заряды. Нижние слои атмосферы — океан электричества. Возможна ли жизнь на такой планете? Честно сказать — не знаем. Но откуда столько углекислоты в атмосфере? И похоже, что углекислота органического происхождения… В то же время Венера притягивает к себе как пропасть. Увидишь ее вблизи — безотчетно тянешься к ней. Здесь и тайна, и свирепый характер планеты, и желание покорить ее — победить. Никакие машины не одолеют ее. Разве что земеры…

— Земеры?..

— Ах, твоя любимая тема!.. Молчи! — Ольга прикрывает губы Анатолия рукой. — И я помолчу. Подремлем на солнышке. Мы ведь так рано встали…

Ольга отняла руку от лица Анатолия, положила себе под голову, закрыла глаза. Только шум бегущей воды нарушал молчание осеннего леса. Синие пихты дремали, грезили прошедшим кавказским летом.

В поселке Анатолия ждала телеграмма. Дарин просил немедленно приехать в Лениногорск.

— Ну вот, — говорила Ольга, провожая Анатолия к вертолету. — Безумный век! То ли дело двадцатый. Я читала в путеводителе, что от Пхии до Лабинска в то время ехали целый день. Видел заброшенную дорогу на берегу реки? По ней ходили полуторки. Знаешь, что такое полуторки? Ну, все равно… Главное, что они шли целый день. И я с тобой была бы весь день, а теперьменьше часа.

— Я же ненадолго, — успокаивал ее Анатолий.

— Откуда ты знаешь?

— Это разведывательный рейс. В крайнем случае он продлится неделю, пусть десять дней.