Девушка из Пантикапея

Такого с ней раньше не бывало. Но я ещё боялся верить этой перемене, боялся радоваться. Вдруг завтра утром всё это исчезнет так же неожиданно, как и появилось?

Но я боялся зря.

Ночью Корнелия сама пришла в мою комнату. И разбудила меня. И сказала, что она всё решила, что она остаётся, потому что не может без меня.

...Лишь потом, через много дней, когда мы стали потихоньку приходить в себя от первой, оглушающей волны счастья, Корнелия объяснила мне, что уличный эпизод ей на многое открыл глаза. Она поняла, что не может жить без меня и вообще без современных людей нашей земли, которые стали ей близки и понятны за эти месяцы.

Она сама вспомнила о том, что ей надо написать заявление. Она сама пошла потом за паспортом. Ей выдали обыкновенный советский паспорт. Там был указан вполне обычный год рождения — 1941-й.

Там была указана вполне современная национальность — итальянка. И там была написана совершенно русская фамилия Сергеева.

Это моя фамилия. Это я Сергеев. Мы решили, чтобы Корнелия сразу выписывала паспорт на эту фамилию. Всё равно из паспортного стола мы сразу пошли в загс. А зачем менять только что полученный паспорт?

В этот день Корнелия сказала мне:

— Я должна сообщить обо всём Гао. Он ждёт ответа.

— Нам можно будет услышать его? — спросил я. — Мне и Виктору. Витька ведь давно ждёт твоего разговора с Гао...

Корнелия задумалась. Потом тихо сказала:

— Хорошо. Вы увидите его. И вы и Вера. Она ведь тоже ждёт этого разговора... Только он не должен видеть вас. Мне кажется, ему это будет больно...

И вот мы с Витькой и Верой уже сидим в комнате Корнелии, и она вынимает из тумбочки блестящий ящичек и слегка поворачивает его ручку. Блестящая белая плёнка бесшумно сползает с ящичка.

Под плёнкой он такой же белый и блестящий. Только теперь ясно видна полоска, разделяющая его на две половины.

Корнелия легко снимает одну половину и ставит её на тумбочку блестящей поверхностью к себе. Тонкий, едва заметный провод тянется от этой половины к другой половине ящичка. Эту другую половину Корнелия ставит на стул и сама садится на другой стул, рядом, так что блестящий экран на тумбочке находится прямо против неё.

Я не инженер, но даже я хорошо понимаю, что на тумбочке стоит экран.

Корнелия усаживает меня, Витьку и Веру на тахту.

— Сидите сбоку, — говорит она. — И молчите. Иначе Гао заметит вас.

— Может, ты всё-таки позовёшь его на Землю? — снова предлагаю я. — Наш народ встретил бы его, как героя.

— Я попытаюсь, — отвечает она. — Но я знаю, что это бесполезно. Гао не нужны почести. Он не ценит их. Если он прилетит — он прилетит сам. Уговорить его невозможно. Но я скажу ему, что попала в гостеприимную и справедливую страну.

Корнелия вынимает из ящичка четыре плоских белых уголка, чем-то похожих на игрушечные детские пистолеты, и откладывает их в сторону.

— Что это? — спрашивает Вера и показывает глазами на уголки.

— Усыпляющие лучи, — говорит Корнелия, — Это очень сильное и доброе оружие.

Потом она нажимает крошечные кнопки, слышится лёгкий треск, и экран на тумбочке начинает светиться.

— Теперь молчите. — Корнелия грозит нам пальцем. — И не двигайтесь.

Мы молчим и не двигаемся. Мы сидим так пять минут, десять, пятнадцать. Мы ждём. И Корнелия ждёт и глядит на экран, который по-прежнему продолжает бесшумно светиться.

Где-то в космосе мчатся в эти минуты волны, ищут корабль, возвращаются обратно.

Наконец в центре экрана появляется расплывчатое тёмное пятно. Оно густеет, растёт, заполняет собой весь экран, и мы видим вначале большие, продолговатые тёмные глаза, потом совершенно ровный, без горбинки, нос, большие губы, морщины на лбу. Мужественное лицо человека как бы висит в воздухе над тумбочкой. Оно не плоское, как в кино. Оно не привязано к экрану. Оно незаметно выходит из него, как горельеф. Мы видим это лицо почти в профиль. Оно не глядит на нас. Оно глядит на Корнелию. Оно медленно улыбается, это лицо. И Корнелия улыбается ему в ответ.

— Ave, Cornelia! — медленно, тяжело произносят толстые губы.

— О-оу, Гао! — протяжно говорит Корнелия.

Я понимаю, как они приветствуют друг друга. Гао приветствует Корнелию на латыни, а она его — на его родном языке. Мы ведь делаем то же самое, когда хотим проявить своё уважение к иностранцу. Как всё-таки одинаковы люди, даже выросшие на разных планетах, если; конечно, они вообще люди!..

Гао задаёт вопрос, и Корнелия отвечает — долго, и горячо, и смущённо. Она даже краснеет под конец своей тирады, и я догадываюсь, что она сказала Гао самое тяжёлое для него то, что она стала моей женой. Потом говорит Гао — тоже долго, но спокойно, медленно, как бы советуя что-то. Иногда он слегка улыбается. У него понимающая и всепрощающая улыбка мудрого человека.

Он нравится мне, этот Гао! Он мне очень нравится. Он говорит с Корнелией долго. Минут сорок мы сидим на тахте, боясь шелохнуться. Мы ничего не понимаем в этом разговоре. Мы слышим только длинные, протяжные фразы, в которых почти нет звуков шипящих и больше гласных звуков, чем согласных. Наконец они прощаются. Я вижу это по их взглядам, по их улыбкам.

И вот уже лицо Гао уходит в экран и расплывается, и тёмное пятно убегает к середине экрана, а затем исчезает. Лёгкий треск под пальцами Корнелии — и экран снова белый и гладкий.

— Что он сказал тебе? — спрашивает Витька.

— Он желал мне счастья, — отвечает Корнелия. — Он советовал мне быть терпеливой в общении с людьми.

— А где он сейчас? — спрашиваю я.

— Его корабль сейчас движется вокруг соседней планеты. Вы называете её по имени римской богини — Венерой. Товарищи Гао спускаются на шарах и обследуют эту землю. Он говорит, что там ещё нет людей и очень жарко. Но один материк возле южного полюса вполне пригоден для жизни. Там много воды и чистый воздух, богатый кислородом. Видимо, открыватели звёзд спустятся туда и там останутся. Они могли бы спуститься давно, но ждали моего решения. Потому что теперь они долго не смогут поднять корабль в небо. Им нужно будет много лет работать, чтобы снова сделать это. А лететь оттуда на маленьком шаре — очень долго...