Страница 13 из 25
4.
Проходит два месяца. Теперь я уже могу немного говорить по латыни, а Корнелия так же может сказать самое необходимое по-русски. Понятно, я всё ещё часто ошибаюсь, составляя латинские фразы, и Корнелия мило смеётся над моими ошибками. Она иногда тоже загнёт по-русски что-нибудь такое, что хоть стой, хоть падай. Но она не обижается, когда я смеюсь. Она вообще необидчивая.
Витька тоже понемногу зубрит латынь и уже может изъясняться на ней примерно в тех пределах, в каких изъяснялся я, когда Корнелия появилась у нашего костра.
Мы давно вернулись домой из отпуска и живём в городе, в который нас с Витькой, заядлых москвичей, забросила шальная судьба молодых специалистов.
Корнелия живёт с нами. Вернее, не с нами, а со мной, потому что у моей квартирной хозяйки нашлась ещё одна свободная комнатка. Витька же живёт в маленькой комнатушке в коммунальной квартире, и устраивать Корнелию у него, понятно, было невозможно.
Если говорить откровенно, я очень рад, что так получилось. Рад, потому что люблю Корнелию и давно уже не скрываю этого ни от себя, ни от неё, ни от Витьки.
Наверно, это плохо, что я не скрываю. Наверно, именно поэтому Корнелия так сдержанна и порой строга со мной. Пока она не была уверена в моей любви, она была совсем другой. Она была мягче и нежнее. Она глядела на меня порой такими глазами, какими можно глядеть только на близкого, дорогого человека. А с тех пор, как я сказал ей злосчастное это «amo» — люблю, — она совершенно изменилась.
Она становится теперь прежней только при Витьке. Вначале я не обращал на это внимания. Потом заметил и стал думать. Высокий, стройный, спортивный Витька, конечно, гораздо привлекательнее меня. Я на полголовы ниже его, и толще, и уже начинаю лысеть, а у Витьки такая пышная каштановая шевелюра, что и в небольшие морозы он может спокойно ходить без шапки. Я уж не говорю о том, что Витька — по-настоящему хороший парень, что он талантливый инженер. Наверно, будь я на месте Корнелии, я, не задумываясь, предпочёл бы Витьку.
Однако вскоре эти мысли я отбрасываю, потому что понимаю их нелепость. Не в том дело, любит или не любит Корнелия Витьку, а в том, что он не сковал её своим «amo» (даже если тоже любит её), а я — сковал. Всегда легче и проще только с другом, чем с другом, претендующим на большее.
И поэтому я твёрдо решаю не напоминать ей о своей любви. Ни разу. Не напоминать — чтобы и со мной она снова почувствовала себя свободно и просто. Не напоминать до тех пор, пока она сама не вспомнит об этом.
А если не вспомнит?.. Ну что ж... Значит, ей и ни к чему об этом вспоминать...
Мы с Витькой до сих пор ещё не успели купить Корнелии всего, что положено иметь девушке, хотя уже спустили все свои невеликие сбережения. Когда мы покупали ей зимнее пальто, мохнатую шапку и меховые ботинки, она удивлялась:
— На земле всё ещё пользуются такими тяжёлыми вещами?.. Я уже давно отвыкла от них.
Когда мы покупали ей осеннее пальто, она спрашивала; зачем два? Когда мы покупали ей боты и тяжёлые осенние туфли она тоже удивлялась: зачем столько? Она вообще не понимала, зачем современному человеку столько вещей. Она считала, что обилие вещей делает жизнь человека неудобной, скованной. Она помнила, что когда-то страшно давно, когда она была маленькой девочкой, её отец возил за собой несколько повозок разного добра. И это было очень неудобно. На корабле открывателей звёзд она поняла, что вещей у человека должно быть совсем немного — только самое необходимое. Но зато вещи должны быть универсальными.
Она очень удивилась, когда, ещё в Керчи, во время дождя, мы натянули свои плащи и заставляли надеть плащ и её. Она попросила нас выйти из машины, переоделась там и вылезла под дождь в своём серебристом костюме и ботинках без застёжек. Оказалось, что и костюм и ботинки не промокают. Она очень удивилась тому, что у нас с Витькой нет лёгких непромокаемых костюмов. Это ведь так удобно!
Её серебристый костюм оказался не только непромокаемым, Он оказался и согревающим. В конце сентября, когда мы с Витькой мёрзли в плащах и свитерах и собирались со дня на день надеть осенние пальто, Корнелия спокойно ходила по улицам в своём костюме и надевать пальто отказывалась. Она объяснила нам, что её костюм не только согревает в холодную погоду, но и охлаждает тело в жару. К тому же он не рвётся. И очень легко чистится. В таком костюме можно ходить до тех пор, пока он окончательно не надоест человеку.
Однако у нас на Земле не умеют пока что делать такую одежду, и поэтому нам приходилось покупать Корнелии всё новые и новые вещи. Удивляло Корнелию ещё и то, что на Земле сохранилось до сих пор деление одежды на будничную и парадную.
— Именно поэтому в ваших домах так много шкафов, — сказала как-то Корнелия. — Из-за шкафов в комнатах тесно, а в них висит одежда, которую носят редко.
Она рассказала, что на космическом корабле Гао, так же как и на его родине, никто не делит одежду на парадную и повседневную. Обычная одежда там настолько проста, удобна и красива, что людям не нужно искать для отдыха какую-то другую, ещё более красивую одежду. И поэтому одежды у людей там намного меньше, чем у нас, и никто не испытывает каких-то неудобств.
Моей квартирной хозяйке мы сказали, что Корнелия — итальянка, моя дальняя родственница по матери, что она приехала к нам на несколько месяцев погостить. Объяснять хозяйке настоящую историю Корнелии было бессмысленно — она бы ничего не поняла, не поверила и ещё, чего доброго, отказалась бы сдать комнату. Она тёмная старуха, моя квартирная хозяйка. Она с трудом читает и расписывается. Она только деньги умеет быстро считать.
Мы не могли сказать хозяйке ничего другого, потому что у Корнелии всё ещё нет паспорта и, естественно, нет прописки. И это последнее очень беспокоило мою хозяйку. Она боялась штрафа. Она успокоилась только тогда, когда мы с Витькой клятвенно заверили её, что любой штраф уплатим сами.
Конечно, паспорт Корнелии нужно было добывать. И мы с Витькой ходили к начальнику городской милиции и рассказывали ему всю эту необычную историю. Он слушал нас внимательно, не перебивая, а затем спросил: