Страница 71 из 103
Loneliness. Part two
Святослав:
Мое сердце все ещё сжимается, стоит вспомнить ее там, в полицейском отделении. Маленькую, испуганную, с коротким ёжиком волос. Уже тогда мне хотелось броситься перед ней на колени, умоляя простить за все, что произошло с ней по моей, блядь, вине! Не нужно было вести себя как ублюдок! Больной эгоистичный ублюдок. От Таловой у меня сносило крышу так, что я не слушал никого вокруг- врачей, психологов, того же Сокола, что офигевал от моего к ней отношения. Ей нужна была доброта, поддержка, помощь специалистов. А я возомнил себя чертовым, мать его, лекарем- мозгоправом.
И, как оказалось, единственным, кому нужно было вправить мозги, оказался я. Когда Лера рассказала мне правду, я едва мог выдавить из себя хоть слово в ответ. Осознание того, какой я жалкий урод, испортивший ей жизнь, захлестнуло. Я уже знал, что она мне скажет - Соболь выяснил, что в клиниках лечилась именно ее подруга, та самая Гуля, а эта мягкосердечная дурочка Талова лишь привозила ту на очередную реабилитацию от зависимости. В последних два раза ушлая Гуля назвалась именем Леры, это и ввело нас в заблуждение изначально. У меня вообще складывается впечатление, что эту самую " Гулю" не только не радовала помощь Леры, а наоборот, злила, заставляла завидовать, невольно сравнивать себе с более успешной девочкой из детского дома, чем она сама. Тогда хоть немного понятны и все ее поступки, и отчаянно желание хоть как-то подгадить Лере. Возможно, не открытое, а подсознательное. Будто тонула сама - и изо всех сил тянула за собой Леру, что сдуру протянула ей руку помощи.
Вчера, когда увидел в глазах Таловой влюбленность, когда услышал, но сделал вид, что нет, её признание, я ещё раз убедился в правильности своего решения. Нужно отпустить её, пускай живёт, налаживает жизнь, учится, влюбляется. Пусть это все будет искренним и добровольным порывом для неё, а не мучительным отсутствием выбора, принуждением, как в случае со мной. Гребаным Стокгольмским синдромом.
Когда я забирал ее из участка, и весь мучительный день после, я не мог избавиться от глупой, бессмысленной надежды - а вдруг она беременна? Тогда можно наплевать на голос совести, бесновавшейся внутри. Тогда все и дальше будет идти своим чередом- она- моя жена, ждёт ребёнка. Любовь? Она уже влюблена в меня, не любит, а именно, влюблена. Конечно, я понимаю, что это- нездоровая больная влюблённость. Что после тех уродов, которых ее психика, чтобы не ранить себя ещё больше, не желает вспоминать, я- ее первый мужчина. Да ещё и в таких тяжёлых морально условиях. Естественно, она привязалась ко мне. Ебаный Стокгольмский синдром, а не любовь!
Но ребенка не было, когда я забрал ее из участка, то ей провели полное обследование. Она, конечно, не помнит этого, потому что спала под действием снотворного. Но факт есть факт- Талова не беременна. И мне хочется выть от этого, лезть на стену.
Я не улетел в Штаты, остался в своей городской квартире, глушить боль расставания алкоголем. Даже баб вызывать не хочется, после Леры всё не то, все не те.
В последние наши минуты я видел, как она потянулась ко мне сердцем. Это было даже и без признания понятно- раньше, когда она не доверяла мне, в ее взгляде был вечный огонек опасения, испуг. А теперь, поверив в то, что я - не монстр, каким меня ей рисовали, а просто властный и узколобый идиот, что я никого не убивал и уж, тем более, никаких измен не было ни с моей стороны, ни со стороны Алёны, она успокоилась, расслабилась.
Возможно, я ошибся. Нужно было и дальше дать ей право меня ненавидеть. Бояться. Так проще и легче- она бы думала, что ещё легко отделалась. Силилась бы забыть все то, что произошло. Возможно, ходила бы к психологу пару вечеров в неделю....
Х@р его знает...
***
Х@р его знает, как оно всё пойдёт. Потом, впоследствии. Конечно, она выучится, найдет себе парня своего возраста, семью создадут. Я стану гребаным дядей или кем я там себя видел всего пару лет назад? Удивительно, как все резко изменилось так, что теперь одна мысль о том, что раньше было едва ли не мечтой, приносит боль.
Пить не хочется. Я почти насильно вливаю в себя то ли виски, то ли какую-то другую бурду, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. Вливаю, чтобы не сорваться, не броситься к Таловой, не утащить ее к себе и уже никогда не отпускать