Страница 14 из 122
Сержант Тукин давным-давно понял, что надеяться можно лишь на себя самого. Поэтому он и возился с Ральфом, словно зеленопузый курсант-салага. Ральф постепенно привыкал к дохлой пантере и не шарахался от нее, как вначале. Надежды, правда, было мало. Но Тукин не хотел упускать и самой малейшей возможности подзаработать.
И потому, когда на следующий день объявили общую тревогу и всех погнали на поиски неизвестных, Тукин не доверился узкоглазому Киму, прихватил пса с собой. Ведь должно же было и ему когда-то повезти!
Правда, и на этот раз не обошлось без мелких неприятностей. Один из новичков, залезая в машину, сорвался и каблуком левого сапога засветил сержанту под правый глаз, другой ногой салага попал прямо в живот своему доблестному командиру. Тукин скрючился. Но тут же залепил новичку такую затрещину, что настроение его надолго повысилось. Да и провинившийся стал смотреть на него несколько уважительнее.
Весь этот суматошный день Ральф только понапрасну путался под ногами у сержанта и прочих ребят из отряда. Но вел он себя спокойно, не скулил, не ныл, не дергался, как ошпаренный, на поводке. Только раз, когда они проезжали вдоль той самой тропы, где днем устроили настоящее побоище эти прохиндеи из местных банд, Ральф вдруг снова прижался к ногам сержанта и с тоскою заглянул в его светлые глаза. Тукин погладил пса. Но взял на заметку и этот случай.
Палатки они разбили ниже. Ночь была неспокойной. И попробуй засни, когда в окрестностях, среди этих диких лесов и гор, бродят какие-то жуткие твари, которых и усмотреть-то невозможно. Заснешь, а они тебя и прихватят! Или ножом в спичу! А может, еще как. К утру все были разморенные, понурые. Да никому толком и не хотелось связываться с незнакомцами — а ну их, пусть себе бродят!
Сержант засветло объяснил каждому что к чему, дал свой участок местности. Их дело — хоть какие следы найти. А прошаривать леса цепями пригонят какоенибудь другое подразделение, покрупнее да немногочисленнее. Ну а не найдут, так на нет и спроса нет! Только сержанту Тукину очень хотелось найти.
Часа четыре он безрезультатно лазил по склонам, заглядывал под вывороченные корни деревьев, не забывая перекликаться по-условленному с ближайшими своими подчиненными и временами докладывать обстановку в центр по рации. От пса пользы не было. Но Тукин был упрям.
К исходу пятого часа он обратил внимание на то, что Ральф начал вести себя странно. Стоило его повести вперед, по направлению к высоченной сосне, как он упирался всеми четырьмя лапами, поскуливал, норовил вырваться. От радостного предчувствия сержанта прошибло потом.
— Ну чего ты, сучонок хренов, — прошептал он совсем тихо Ральфу, — учуял, что ли? Ну?! Ну, давай, веди!
Пес никуда сержанта вести не собирался. И тогда Тукин поступил наоборот, он ослабил поводок, чтобы проверить себя. Ральф рванул назад. Но Тукин, не пустил его туда. Тогда Ральф потянул влево, потом вправо — он готов был бежать на все три стороны, но только не к сосне.
— Молодец, Ральфушка, — приласкал его Тукин.
И поволок пса за собой. Чем сильней упирался тот, тем больше был доволен сержант, тем уверенней себя чувствовал. Он снял с предохранителя автомат, висящий на правом плече. Положил палец на спусковой крючок. Было страшновато идти одному. Но Тукин не хотел дожидаться своих ребяток, не хотел он и делиться по праву принадлежащим ему и только ему солидным кушем. Он уже чувствовал, как карманы оттягивают тугие пачки купюр, как жжет сердце через нагрудный кармашек кредитная карточка.
Рассмотрев вход в пещеру, Тукин понял — этот тип должен быть там. Он выпустил из руки поводок, чтобы не тянуть за собой упирающегося пса, лишнюю тяжесть и помеху. Ральф, словно за ним гналась стая гепардов, помчался в сторону палаток.
Усмиряя нервную дрожь, сержант Тукин достал фонарь, еще плотнее прижал к телу автомат и шагнул в пещеру.
Он сделал всего три или четыре шага, прежде чем яркий сноп света армейского фонаря вырвал из тьмы странную фигуру. Какой-то непомерно большой человек в сером изодранном балахоне сидел, привалясь спиной к земляному своду. Сидел прямо на растрескавшейся сырой глине. Голова его в непонятном и нелепом головном уборе была свешена на грудь, и потому лица Тукин не видел. Но он понял, что никакой это не человек! И даже не человекообразная обезьяна или еще какая тварь, о которых постоянно травят байки по телеку и в газетах. Больше всего поразили сержанта руки или лапы, он не знал как назвать. Они лежали на коленях и производили жуткое впечатление — Тукин даже не смог сосчитать, сколько на каждой пальцев, сколько черных поблескивающих отточенных когтей. Такими же страшными были и нижние конечности.
Тукин невольно отшатнулся, попятился к выходу. Но все же он нашел в себе силы, остановился. Он заметил, что существо сильно дрожало. И понял — с этой тварью что-то неладное, она или больна, или сильно ранена. Никакого оружия рядом с сидящим не было. И Тукин решился. Не спуская ствола автомата с груди существа, он как-то неуверенно крикнул:
— Эй ты, а ну встать! Давай, давай…
То, что показалось Тукину головным убором, вовсе не было им. Сержант это сразу понял, когда существо медленно подняло голову. Ничего более страшного и уродливого Тукин не видал на свете. Его даже передернуло. Он чуть было не нажал на спуск от неожиданности. Усеянное мелкими и крупными пластинами лицо существа постоянно меняло выражения, но при этом все равно казалось неестественной маской, жуткой и чудовищной.
На любое движение сержант без промедления ответил бы выстрелом. Но существо не двигалось. Оно лишь смотрело на Тукина одним-единственным глазом. И был этот большой круглый глаз напоен такими переполнявшими его болью, страданием, безнадежностью, что Тукин чуть не выронил автомат. Нет, он не мог стрелять в эту тварь. Да не то что стрелять! Он не мог себя заставить отвернуться, выйти, крикнуть своим…
Эта тварь, это обессиленное существо вызывало в сержанте страх и отвращение. Он готов был ненавидеть уродливого пришлеца. Но не мог… Он не мог даже пойти и выдать эту страдающую, умирающую тварь. Все мысли о причитающемся ему куше растворились, развеялись в туманно-розовой дымке. А наяву оставались лишь сконцентрированные в одной маленькой точке боль, страдание, безнадежность. Тукину стало не по себе.