Заклинатель

– На что ты смотришь? – мягко спросила она.

– На тебя. А что, мешаю?

– Наоборот, мне нравится. Сразу кажется, что я все делаю правильно.

– Ты прекрасно готовишь.

– Совсем не умею.

– А по-моему – прекрасно.

Энни боялась, что по возвращении на ранчо бытовые хлопоты грубо вторгнутся в их идиллию. Но, как ни странно, этого не случилось. Энни не покидало состояние блаженного покоя. Том сразу же пошел к лошадям, а она осталась просматривать накопившиеся без нее сообщения. Самое важное было от Роберта: он называл номер рейса Грейс и время ее прибытия в Грейт-Фоллс. Еще Роберт сообщал, что встреча с Венди Ауэрбах прошла на редкость удачно – Грейс так понравилась ее новая нога, что она собирается принять участие в марафоне.

Даже после разговора с ними обоими по телефону непривычное состояние душевного покоя не исчезло, а еще больше укрепилось. То, что она провела пару дней в горах, в хижине Букеров, не вызвало у Роберта никаких подозрений. Энни и раньше частенько отправлялась куда-нибудь одна. Скорее всего он расценил эту ее вылазку как желание уединиться и обдумать, чем заняться в будущем. Он просто спросил, как она провела время в горах, и Энни ответила: очень хорошо. Так что ей даже не пришлось лгать.

– Что-то ты пристрастилась к бивуакам, к жизни под открытым небом. Вижу, твой новый девиз – назад к природе. Я даже стал беспокоиться.

– И что же именно тебя беспокоит?

– А вдруг ты захочешь совсем туда перебраться – тогда мне придется срочно переквалифицироваться и стать специалистом по тяжбам из-за скота.

Положив трубку, Энни задумалась, почему ни его голос, ни голос Грейс не пробудили в ней ожидаемого чувства вины. Видимо, все ее душевные силы были сосредоточены сейчас на другом: на том, что у них с Томом осталось всего несколько часов, и они пролетят как один миг.

Энни готовила для Тома свое фирменное блюдо – спагетти, которые ей так и не удалось довести до должной кондиции в день памятного ужина. Купленные в Бьютте корневища базилика прекрасно принялись. Когда она срывала зелень, подошел Том, обняв ее за талию, поцеловал в шею. От прикосновения его губ у Энни перехватило дыхание.

– Хорошо пахнет, – сказал Том.

– Что именно? Базилик или я?

– И то, и то.

– А знаешь, в древности траву базилика использовали при бальзамировании.

– Ты говоришь о мумиях?

– Да. Базилик препятствует разрушению тканей.

– А я думал, он помогает обуздать плоть.

– И это тоже – так что, смотри, много его не ешь.

Порезав траву, Энни бросила ее на сковородку, где уже тушились помидоры и лук, и медленно обернулась. Ее лоб оказался точно напротив его губ, и Том нежно поцеловал его. Опустив глаза, Энни засунула большие пальцы рук в карманы его джинсов и вдруг поняла: без этого человека она не сможет жить.

– О, Том, я так люблю тебя!

– И я люблю тебя.

Они выключили свет и зажгли свечи. Спагетти удались на славу. Том спросил, разгадала ли она фокус с веревочкой. Энни ответила, что нет, не разгадала.

– Она у тебя с собой?

– А как же!

Энни вытащила бечевку из кармана. Том попросил ее поднять палец и внимательно следить за его действиями, потому что он покажет фокус только один раз. Она повиновалась и старательно следила за сложными движениями его рук, пока узел не затянулся на их соприкасающихся пальцах. А потом Том легонько потянул за край бечевку, и не успела та развязаться, как Энни уже поняла, в чем тут дело.

– Дай я попробую, – сказала она и в точности воспроизвела все движения Тома – бечевка легко соскользнула с пальцев.

Откинувшись на стуле, Том улыбнулся, и в этой улыбке было столько же печали, сколько и любви.

– Ну вот, теперь ты знаешь.

– Оставить веревочку у себя?

– Она тебе больше не нужна. – И Том сунул ее в карман.

Пришли все, хотя Грейс очень надеялась, что почти никто не придет. Можно было ожидать и еще каких-нибудь непредвиденных зевак – слишком уж разрекламировали это событие. Грейс окинула взглядом толпу у ограды большого манежа: мама, Фрэнк, Дайана, Джо, близнецы в одинаковых шапочках из Голливуда, даже Смоки не поленился прийти. А вдруг у нее не получится? Нет, получится, твердо сказала себе Грейс. Она не допустит провала.

Оседланный Пилигрим стоял посередине манежа. Том поправлял поводья. Конь выглядел великолепно, хотя Грейс никак не могла привыкнуть к виду ковбойского седла. Однако, поездив на Гонзо, она поняла преимущества этого седла перед своим старым английским: в нем она держалась увереннее, и потому именно оно было сегодня на Пилигриме.

Этим утром они с Томом постарались и расчесали последние спутанные пряди в гриве и хвосте коня: теперь они блестели как шелковые. Если бы не шрамы, подумала Грейс, то хоть сейчас на выставку. Пилигрим всегда чувствовал важность момента и умел себя продемонстрировать. Неужели прошел уже почти год с тех пор, как она впервые увидела его на фотографии, присланной из Кентукки.

Том несколько раз спокойно провел коня по кругу. Грейс стояла рядом с матерью и глубоко дышала, стараясь превозмочь волнение.

– А что, если он только Тому разрешает садиться на него? – прошептала она.

Энни обняла ее за плечи.

– Девочка моя, если бы Том сомневался в Пилигриме, он ни за что не позволил бы тебе даже приблизиться к нему.

Да. Это правда. Но от этого она нервничала не меньше.

Том отпустил Пилигрима и теперь шел к ним. Грейс выступила вперед. Новый протез почти не затруднял движений.

– Ну как, ты готова? – спросил Том. Грейс, судорожно сглотнув, только молча кивнула, боясь, что голос подведет ее. Но ей не удалось скрыть свое волнение, и Том, подойдя ближе, шепнул:

– Послушай, Грейс, можно все отложить. По правде говоря, я никак не думал, что соберется столько зевак.

– Все хорошо. Пусть смотрят.

– Ты уверена?

– Да.

Том обнял ее за плечи, и они пошли вдвоем к стоявшему на рыжем песке Пилигриму. Увидев, что к нему направляются, конь навострил уши.

Сердце Энни отчаянно билось; ей даже казалось, что стоящая рядом Дайана слышит его стук. Она и сама не понимала, за кого она волновалась больше – за Грейс или за себя. То, что происходило сейчас на манеже, было очень для нее важно, означало одновременно и начало и конец, – но конец чего и для кого? И чему начало? Нет, она пока смутно себе все это представляла. Все эмоции сплелись в один клубок, закружили ее, и, пока все кружится, она не в состоянии понять, что ее потом ждет, ее и всех их.