Страница 14 из 20
В окне дома вспыхнул светильник. Сигнал предназначался ей, и Юдифь наконец решилась. Неслышной тенью она скользнула под кров, который сулил ей спасение или погибель. За дверью было темно, как в склепе, но она все-таки нащупала руку, протянутую из мрака, и шагнула вперед. Ее провели темным коридором в комнату, где мерцал слабый огонек. Юдифь с трудом разглядела фигуру женщины, стоящей у окна.
– Ты принесла? – раздался из темноты встревоженный голос.
– Да, – едва слышно отозвалась Юдифь.
– Тогда идем.
Светильник вспыхнул ярче, осветив лицо женщины, в которой вдова императора без труда узнала благородную даму Хирменгарду, дочь коннетабля Виллельма и супругу графа Гонселина Анжерского. Впрочем, Хирменгарда была лишь проводницей в тот мир, куда Юдифь стремилась попасть.
Чьи-то невидимые руки отодвинули в сторону сундук, и взору императрицы открылся провал, ведущий вниз, возможно, даже в преисподнюю. Впрочем, из открытого люка пахнуло сыростью, а отнюдь не серой, наверное, поэтому Юдифь последовала за Хирменгардой почти без страха. Спустившись по крутым ступенькам вниз, они двинулись по узкому тоннелю. Юдифь шла по этому пути не в первый раз, но, пожалуй, никогда еще ее сердце не билось так гулко и часто. По ее расчетам, они уже миновали стену и ров и находились сейчас вне пределов Парижа.
Кто и когда прорыл этот потайной ход, Юдифь не знала, но если судить по внутренней кладке, то сделано это было очень давно. Тоннель закончился большим залом, в средине которого стояла статуя Великой Матери, той самой, у которой они сегодня пришли испрашивать совета. У ног статуи в огромной медной чаше пылал огонь, а подле этой чаши кружилась в танце обнаженная женщина. Кажется, она была в трансе, и Юдифь не осмелилась окликнуть ее.
Внезапно ведунья остановилась, дрожь прошла по ее телу, и она открыла глаза, почти осмысленно глянув при этом на вошедших.
– Белый Жеребец и Белая Кобыла, – произнесла она довольно громко. – Я видела их.
– Свершилось? – с надеждой спросила Юдифь.
– Нет, – покачала головой ведунья. – Все еще только предстоит.
Юдифь и Хирменгарда сбросили с себя одежду и подошли к чаше. В двух шагах от полыхающего огня стоял столик из дерева и кости, а на столике – золотое блюдо, украшенное тонкой резьбой. Юдифь положила на это блюдо локон светлых волос.
– Это его волосы? – строго спросила ведунья. – Ошибки не может быть?
– Я посылала к нему в ложницу свою служанку. Она все сделала, как я ей приказала.
Ведунья опустила в горящую чашу руку и плеснула на золотое блюдо огнем. Локон вспыхнул, и через мгновение на блюде осталась лишь щепотка пепла.
– Нужна кровь, – тихо сказала Хирменгарда, протягивая Юдифи острый жертвенный нож.
– Из руки? – спросила та, оборачиваясь к жрице.
– Рана должна быть как можно ближе к сердцу.
Юдифь приподняла левую грудь и провела ножом по упругой коже. Капли крови пролились на золотой поднос, образовывая причудливый узор.
– Крест? – испуганно спросила Хирменгарда.
– Лилия, – строго поправила ее ведунья. – Точно такая же должна быть у него на груди или на спине.
– И что тогда? – спросила Юдифь хриплым голосом.
– Белая Кобыла отдастся Белому Жеребцу, и золотой дождь удачи прольется на всех, кто кровно с ней связан, – ответила ведунья.
Огонь в чаше при словах ведуньи вспыхнул так ярко, что Юдифь невольно отшатнулась, и на ее тень, отброшенную на стену, вдруг пал силуэт большой хищной птицы.
– Сокол, – тихо сказала ведунья. – Я была права.
Юдифь вошла в большой зал королевского замка, когда там уже находились графы и капитаны. Карла пока не было. Видимо, он проспал начало совещания, которое сам же и назначил вчера вечером ближним людям. Возможно, его задержала Тинберга, но тогда следовало бы признать, что дочь графа Герарда Вьенского делает успехи.
Для Юдифи не было секретом, что сын не любит свою жену. Этот брак состоялся по воле императора Людовика, пожелавшего привлечь на свою сторону сильного человека, однако счастье Карлу он не принес. Но если у Тинберги не хватает ума, чтобы пробудить чувство в сердце мужа, это вовсе не означает, что она не способна разбудить его плоть. Кроме коннетабля Виллельма, графа Вельпона, графа Бернарда Септиманского, графа Адаларда Парижского в зале присутствовали капитаны Раймон и Гарольд Рюэрги, а также викинги во главе с ярлом Воиславом.
Викинги были молоды и хороши собой. Во всяком случае, графиня Хирменгарда, сопровождавшая императрицу, слишком долго и пристально разглядывала одного из них, чем вызвала даже некоторое замешательство среди мужчин. Юдифи пришлось подтолкнуть графиню локтем в бок, дабы напомнить ей, как следует вести себя замужней женщине во время королевских приемов.
Карл появился, когда терпение Юдифи готово было уже лопнуть. Выглядел он смущенным и, проходя мимо матери, бросил на нее виноватый взгляд. Капитан Гарольд Рюэрг прикрыл за опоздавшим государем двери, и на этом инцидент можно было считать исчерпанным. Карл первым опустился в кресло и кивком предложил присутствующим последовать его примеру. Юдифь сидела во главе стола, рядом сыном, графы, капитаны и викинги расположились вдоль стола на широких лавках.
Все было почти так же, как и при императоре Людовике, за исключением того, что первое слово сказал все-таки коннетабль Виллельм:
– Епископы Драгон и Венелон встретились с Людовиком Баварским и подписали с ним предварительный договор, который государю Карлу еще предстоит скрепить своей печатью. Нейстрия, Франкия и Аквитания остаются за Карлом, но Фрисландия и Бургундия отойдет к Людовику. Впрочем, у тебя, государь, еще будет время подумать.
Виллельм вскинул на Карла подслеповатые глаза, но тот никак не отреагировал на слова коннетабля. Юдифь тоже промолчала. Союз с Людовиком был слишком выгоден для Карла, чтобы всерьез скорбеть о потерянных территориях, которые еще нужно будет вырвать из рук жадного Лотаря.
– А что думает по этому поводу папа Евгений? – осторожно полюбопытствовал граф Бернард Септиманский.
– Папа поддерживает императора Лотаря, но архиепископы Агобард Лионский и Эббон Реймский с папой не согласны. Они считают, что лишь полюбовное соглашение между всеми сыновьями покойного императора спасет империю от смуты. Агобард Лионский даже отправился в Рим, дабы уговорить папу и умиротворить воинственно настроенного императора.