Наследник

— Охренеть, — громко сказал Славик самому себе. — Не верю!

Домой на Ленскую он вернулся поздно, изрядно поддатым. Валентина Васильевна уже спала — постоялец мог припереться и в три часа ночи, дело молодое. Обнаружил на кухне накрытые тарелкой холодные голубцы, съел без хлеба, потом сразу рухнул на диван. И только на следующий день осознал, что жизнь круто переменилась.

Беготня по инстанциям продолжалась три с лишним недели. Славик пересилил стойкую ненависть к любому, самому невинному государственному крючкотворству и, отпрашиваясь с работы, честно стоял в бесконечных очередях, получал справки, заполнял формы и стойко продирался сквозь густые дебри отечественной бюрократии, отчего невзлюбил таковую еще больше. Впрочем, дело того стоило, почти месяц мучений и недовольные взгляды толстых конторских теток на «этого гопника» скоро забудутся, а результат — вот он! В наилучшем виде!

— Ты теперь жених, — постановила Валентина Васильевна, живо интересовавшаяся ежедневными сводками с полей канцелярских сражений и являвшаяся консультантом Славика в области общения с чиновниками. — Не понимаю, почему ты разругался с Олей, она мне нравилась...

— Я не чувствую себя способным брать ответственность за семью и детей, — с подчеркнутым пафосом сообщил Славик в ответ. Прозрачные намеки квартирной хозяйки, яро желавшей упорядочить личную жизнь постояльца, были делом обыденным, словно июльская гроза или отключение горячей воды летом. — Я ж разгильдяй, вы сами постоянно говорите!

— Взрослеть надо, — отрубила Валентина Васильевна. — Через два года тридцать исполнится!

— Через два с половиной, — уточнил Славик. — И я дорожу свободой. Кстати, я ведь съеду в следующем месяце...

— Хоть навещать будешь? Шесть лет прожили под одной крышей, — женщина немедленно расстроилась.

— Вы Сережу с моей работы помните? Он как раз комнату ищет. И опять же человек не чужой...

Эпопея закончилась восемнадцатого ноября — приодевшийся в новые джинсы и светлую курточку Славик, смахивающая на оживший комод могучая жилконторская мадам, пожилой капитан-участковый и обязательный Новиков В.Г. прошествовали под арку во двор и взошли на второй этаж дома номер 58 по набережной реки Мойки.

— На третьем этаже жил знаменитый танцор Михаил Барышников, — поджав губы сообщила тетя-комод. Словно намекала, какие звезды обитали в подведомственном ей доме. Славик жилконторской явно не глянулся, не смотря на чистые волосы и стеснительные манеры. Он не дурачился — Славику действительно было не по себе. Некая смесь боязни того, что сказка сейчас внезапно закончится и подсознательных опасений по отношению к «начальству» — участковый, это несомненно, начальство! Да и посматривает капитан скептически — чувствует неформала, глаз наметанный.

— Полная опись имущества, — Новиков В.Г. извлек из кейса очередную папочку, на этот раз пухлую. — Ключи, пожалуйста. Ключ-карту от ячейки в отделении «Альфа-банка» сможете получить завтра, у меня в офисе. Что же вы стоите, Вячеслав Михайлович? Открывайте.

— Но дверь опечатана, — заикнулся Славик.

— Не беда, — участковый мгновенным движением сорвал бумажки с косяка тяжелой металлической двери с глазком и пластиковой декоративной отделкой. — Отпирай. Потом будем сверяться с описью, а это часа на два...

В половине девятого вечера официальные лица отбыли, а Славик остался один на один со своей законной, частной и неприкосновенной собственностью.

Двухкомнатной квартирой на углу Мойки и Гороховой площадью семьдесят четыре квадратных метра. Приватизированной в соответствии со всеми правилами, и до окончания оформления документов на наследство терпеливо ожидавшей нового владельца. Квартирой в самом центре города и по нынешним временам стоящей безумных денег.

Нет, не так: БЕЗУМНЫХ!

— Живем, — только и сказал Славик, заново оглядевшись. — Мать ети, да что же это такое?..

Он аккуратно погасил везде свет, некоторое время повозился со сложными замками на двери и поехал домой, на Ленскую. По дороге купил пельменей и пива — Валентина Васильевна уехала на три дня в гости к дочери, готовить некому.

— Ячейка четыреста тринадцать, услуги оплачены на год вперед, — подтвердил менеджер банка. Выглядел он профессионально-доброжелательно, будто радовался Славику как родному брату, потерянному много лет назад и нежданно вернувшемуся в родную семью. Он и бровью не повел, увидев бородатого типа с косухе с заклепками и грязными руками — Славик забежал в банк прямиком с работы, благо рядом: цех на Сызранской. — Будьте добры, введите свою часть кода.

Менеджер уступил свое место перед ноутбуком и отошел в сторону, демонстративно отвернувшись.

— А, счас... — пришлось забираться в карман куртки за бумажкой. — Так, три-семь...

— Не вслух, пожалуйста, — оборвал Славика менеджер.

— Извините...

Двадцать минут спустя клиента оставили в пустой комнатке, где находились только стол на тонких металлических ножках и единственный стул. На столе громоздилась тяжеленная металлическая коробка, которую приволокли сюда двое служащих.

Сразу под крышкой лежали отпечатанные на лазерном принтере и упакованные в файлик совершенно непонятные документы. Несколько рядов цифр и латинских букв, затем какой-то график — в первом столбце названия крупных российских и европейских городов, в следующих даты, время по часовым поясам. Муть какая-то.

Что дальше?

Четыре большие шкатулки — самых обычных, «под Палех». Такие можно купить в любом сувенирном магазине или перед Спасом на Крови, где лохам-иностранцам впаривают ушанки, матрешек и прочую «чисто русскую» экзотику. Взглянем на первую.

— Гос-споди, — у Славика мигом выступил на лбу холодный пот.

Нынешнему владельцу ячейки стало нехорошо. «Ты вляпался!» — это была первая мысль. «Во что? — возразил другой голос, возникший в голове. — Новиков сказал, будто все законно, комар носа не подточит! Оспаривать наследство некому!»

Шкатулка была набита завернутыми в пергаментную бумагу «колбасками» — монеты. Много. Но не царские империалы (Славик видел такие и даже когда-то держал в руках), а совершенно непонятные. Некоторые явно арабские — очень характерная вязь. На других — лупоглазые изображения неизвестных мужиков в тогах и со скипетрами. Шрифт не латинский, скорее всего греческий.