Страница 3 из 18
1 Зачем спорить Открываем двери, освобождаем психику
ЗАМОК. Я не люблю спорить и не люблю людей, которые спорят. Почему бы не попытаться как-то мирно уживаться? К тому же в споре я всегда проигрываю.
Мы рождены не только ходить, но и спорить. Для этого нам не нужны благородные седины и внушительный голос великого оратора. Мы можем тихо высказать свое мнение у себя на кухне — и быть услышанными. Нам не нужны уроки красноречия. Нам не нужен словарный запас гарвардского профессора. Мы можем поговорить со своими работодателями или детьми на простом языке — и быть услышанными. Мы можем выигрывать споры в зале суда и в спальне. Но мы не сможем этого сделать, оставаясь запертыми в своих психологических каморках.
Иногда нас запирают там родители и учителя. Иногда мы запираемся там сами. Это не так и важно — главное, что двери заперты. Одни люди любят находиться в своих каморках. Другие просто не знают иного мира. Третьи не знают духовного пространства. Но многие стучатся в эти закрытые двери и умоляют их освободить.
Как же мы стали такими затюканными, покорными и тихими? Все очень просто. Нас с самого рождения приучали избегать конфронтации. Если мы открывали свой крошечный рот, чтобы подать голос, его спешно затыкали бутылочкой со смесью или пустышкой. Нас дрессировали, как дрессируют щенят: молчать! Тщательно прирученные, мы привыкли подчиняться, уступать, молча все сносить, держать свое мнение при себе. Мы считаем варварством обычай перебинтовывать ноги маленьким девочкам, который существовал в Китае еще в начале двадцатого века как дань неким идеалам физической красоты. Разве не ужасно, что ребенок не может бегать, прыгать и играть, а став взрослым — вести нормальную жизнь, потому что его стопы изуродованы и деформированы? Да, конечно. Но уродовать и деформировать души наших детей — это еще больший грех.
Нас учили не показывать свои эмоции. Мы ценим логику и умаляем страсть. Настоящие мужчины не плачут. Врачи дозируют сочувствие к пациентам. Адвокаты не должны проникаться симпатией к клиентам. Бизнесмены — люди холодные и рассудительные, как роботы. К тому времени, как молодые юристы впервые предстают перед присяжными, убедительная аргументация напрочь выбита из них профессорами, которые никогда не вели настоящих судебных процессов. Аналогичным образом мы однажды вступаем во взрослую жизнь, и оказывается, что наша способность успешно спорить на корню задушена родителями и сверстниками — теми, кто имел над нами власть.
К тому времени, как мы становимся взрослыми, само слово «спорить» вызывает тяжелые, негативные чувства. Родители и учителя, проповедники и священники всю жизнь оказывают на нас неимоверное давление. Они заставляют нас принять их мировоззрение, религию, философию, ценности, нормы, политику, мудрость. Общественные нормы создают рамки для мышления и духа, который не терпит вызова. Из нас лепят универсальных винтиков-шпунтиков и рабочих муравьев. Нас хотят видеть прилежными студентами, предсказуемыми потребителями и законопослушными гражданами. Любые проявления индивидуальности порицаются и пресекаются. Мы задыхаемся в аморфной одноликой массе. Мы поняли, что лучше подчиняться, приспосабливаться, притворяться, чем быть. А спорить?
Множество мужчин и женщин, чьи глаза давно потускнели от разочарования и крушения надежд, ведут, цитируя Торо, жалкую, пустую жизнь в тихом отчаянии. Многие из них чувствуют себя такими ничтожными, никчемными и презренными, что даже ни на секунду не задумываются о своей совершенной уникальности. Как тут осмелиться спорить?
Но человеческий дух подобен одуванчику, растущему в саду. Даже срезанный под корень и растоптанный, он возродится к жизни из одной-единственной пушинки. Да, вылезший из земли росток может казаться слабым и нежным. Но он жив. Господи, он жив, и он растет! Задача в том, чтобы отыскать у себя такую пушинку и взлелеять ее, взлелеять этот благословенный, полный жизненных соков росток, тянущийся к солнцу. Это я, это вы, это мы!
Но как это сделать? Ключ к нашей свободе до неприличия очевиден.
КЛЮЧ. Нужно просто дать себе разрешение и открыть запертые двери.
Просто диву даешься, что все эти люди — мы с вами — сидят запертыми в своих каморках, крепко сжимая в руках ключ от собственной свободы. Ключ — это, конечно, разрешение, наше разрешение себе покинуть свои каморки, выйти из них — сделать всего один шаг — оглядеться вокруг, задать вопросы, потребовать уважения, поделиться креативностью, высказать мнение, поискать любви, воззвать к справедливости — быть.
ЗАМОК. Я боюсь спорить. Это только создает проблемы.
Как спорить с людьми, которых мы любим? Наши доводы становятся гнилыми, слова — уродливыми, пути к сердцу закрываются, и чувство любви сменяется обидой, а потом гневом. Как бороться с задирами, которые в детстве всегда одерживали над нами верх, а сейчас, как наши работодатели, вправе вышвырнуть нас и тысячи таких, как мы, с работы — обычно на Рождество? Как можно спорить с кем бы то ни было? Как можно ругаться с родными, портить отношения с друзьями, вызывать неприятие коллег по работе, злить работодателей и изолировать себя от общества? «Спорить себе дороже». Наш опыт это подтверждает. Разве мы не уяснили, что безопаснее тихонько сидеть, склонив голову, и, что называется, молчать в тряпочку? Разве в наших умах не отзываются эхом слова великого лидера индейского племени не-персе, известного нам как вождь Джозеф, который, капитулируя, со слезами на глазах заявил: «Я больше никогда не буду воевать»?
Этот страх, который лишает нас способности мыслить и действовать, — как с ним справиться? Я чувствую, как он сводит мне живот перед каждым выступлением в суде. Я чувствую его каждый раз, когда начинаю перекрестный допрос важного свидетеля, владеющего ситуацией гораздо лучше меня. Вдруг я потерплю неудачу? Вдруг я буду выглядеть некомпетентным? Как мне осмелиться спорить с таким экспертом? Не придется ли мне покинуть зал суда под укоризненные взгляды присяжных и злорадные ухмылки оппонентов, ставших свидетелями моего позора?
КЛЮЧ. Страх — наш союзник. Страх нам помогает. Страх — это энергия, которая преобразуется в силу — нашу силу.
Страх — это друг и враг, союзник и противник. Страх вызывает неприятные, болезненные ощущения. Я их терпеть не могу. Тем не менее страх бросает мне вызов. Он обостряет мои чувства. В присутствии страха я становлюсь внимательным, наблюдательным и настороженным, как воробей, то и дело оглядывающийся по сторонам. Даже здоровый олень, величаво расхаживающий по лесу, срывается с места от малейшего хруста ветки. Страх заставляет его обратиться в бегство. А иначе как бы он вырос до таких размеров? Олененок, который ничего не боялся и никуда не убегал, а стоял, уставившись огромными глазищами на охотника, сейчас красуется на крыле автомобиля в качестве победного трофея.
Я научился не стыдиться своего страха, а признавать его. Без страха невозможно быть смелым, ибо разве смелость не есть способность действовать наперекор страху? Можно ли назвать храбрецом солдата, который не понимает опасности, которой он себя подвергает? А безумца? А глупца? Кто смелее — маленький мальчик, впервые стоящий на сцене и исполняющий сольную партию перед учениками воскресной школы, или великая оперная дива, поющая в Метрополитен-опере?
Страх говорит о том, что я жив. Мертвые не боятся. Страх — это болезненное подтверждение моего существования. Преодолевая страх, я утверждаю свое «я». Самоутвердиться — значит набраться мужества открыть спор; собственно, все споры всегда открываю я. Самоутверждение, как однажды заметил Пауль Тиллих, — это «мужество быть». Как только мы признали свой страх, как только мы его прочувствовали и приняли, мы также провозгласили истину «Я существую!», и теперь можно начинать спор.