Роза песков

Глава 1

Глава 1

Первое, что почувствовала Наталья Леонидовна при пробуждении – тяжелый и весьма неприятный запах прогорклого жира и дыма, а последнее, что она помнила – это запредельная боль и треск ломающихся ребер.

Сознание и ощущения тела возвращались рывками. Тепло… Сухо… Странно… Дышалось тяжело, тело болело и чувствовалась легкая тошнота, но мысли были достаточно ясные. Рядом раздавались какие-то странные звуки. Открыв глаза, она испытала дикую панику, и первая мысль была: «Ослепла!». Потом, слегка привыкнув к темноте, стала смутно различать какие-то пятна. И, наконец, догадалась – ночь! Просто ночь!

Испуг выплеснул в кровь такую дозу адреналина, что она резко села и попыталась осмотреться, однако темнота была так густа, что кроме еле выделенного очень слабым светом снаружи треугольника где-то вдалеке, разглядеть что-либо было невозможно.

Оттуда, от этого треугольника шел слабый сквознячок, доносящий запах травы, влаги и дымок далекого костра. Зато ощущения были более чем странные. Понятно, что после такой аварии легко было и помереть, однако, даже труп не положат на жесткий мех. Откуда в морге мех? А если это больница, то должны быть простыни!

Пошарив в потемках рукой, Наталья нащупала какие-то непонятные скомканные шкуры, решив все же выяснить, где она находится, позвала: «Эй! Люди! Есть кто живой?!».

Вот только собственный голос вызвал у нее состояние близкое к истерике – он был совсем не ее! Да и черт бы с ним с голосом, но сами слова, которые она произнесла звучали как шаманское заклинание! Вместо привычного и понятного «Эй, люди…» получилось что-то вроде:

-- Хой! Магатор! Ари кагта салма?!

Она вскочила на четвереньки, запутавшись в тряпках, скатилась с какого-то низкого помоста, упала не на пол, а на жесткий вонючий ковер, чувствуя тело чужим и непривычным. Попыталась встать, но голова так закружилась, что, резко выдохнув, она снова упала на колени и поползла к тому самому светящемуся треугольнику. Слегка привыкшие к темноте глаза подсказывали ей, что там – выход.

Доползти Наталья не успела, слева из темноты послышался приглушенный голос, произносящий совершенно неудобоваримые сочетания звуков, которые Наталья, однако, прекрасно поняла.

-- Нариз-роха, ты пить хочешь? Сейчас подам, детка.

Наталья так и замерла, опасаясь шевелиться, опасаясь привлечь к себе внимание, опасаясь вообще всего на свете – ей казалось, она сошла с ума. Она не просто понимала, что ей говорят, но и откуда-то знала, что «роха» означает «любимая дочь». Что Нариз-роха – это она. Это она и есть чья-то любимая дочь! Тело скрутило мощным спазмом, ее вырвало прямо на ковер, и Наталья почти с облегчением ускользнула в обморок.

Очнулась она быстро, ощущая под собой те же комковатые шкуры. Теперь помещение освещал слабый свет живого огонька. Решив не делать резких движений, Наталья медленно перекатилась на бок, сощурила заслезившиеся глаза и попыталась осмотреться.

Довольно большое круглое помещение, неровные стены которого больше всего напоминали куски войлока разных оттенков, набитые на массивный деревянный каркас. От центрального столба, подпиравшего всю конструкцию, к ней спешила темная фигура с дредами, слабо позвякивая при ходьбе и заботливо приговаривая:

-- Вот, детка, шаман тебя осмотрел – велел этим поить.

К лицу Натальи была протянута белая пиала с каким-то мутноватым пойлом, резко пахнущим незнакомыми травами и корвалолом.

Фигура повернулась так, что очень слабый свет крошечного огонька осветил ее лицо, и Наталья увидела, что перед ней стоит женщина лет сорока с медно-смуглой кожей, очень узкими глазами непонятного цвета и сросшимися на переносице, густыми бровями.

Под носом было что-то вроде ковидной маски, потому голос звучал чуть приглушенно. Тонкие длинные косички в количестве штук пятнадцати-двадцати рассыпались по какому-то вылинявшему халату. Морщин у глаз почти не было, зато в этих косичках даже в полумраке отчетливо были видны седые пряди.

Думать пока Наталья не могла от слова совсем потому, поддерживаемая крепкой рукой, послушно села, приняла пиалу и начала пить. Терпковатое питье оказалось не таким уж и противным, а главное -- смыло мерзкий привкус рвоты во рту. Дохлебав до конца, Наталья машинально произнесла на совершенно незнакомом ей языке классическую фразу попаданок всех времен и народов:

-- Я ничего не помню.

Женщина всплеснула руками, опять издав странное тоненькое звяканье, ойкнула и метнулась к выходу. Чувствуя слабость в теле Наталья все же предпочла сесть и осмотреться. В тусклом свете огонька вещи вокруг выглядели одновременно и сказочно, и очень реалистично.

В круглом шатре находилось то самое, довольно большое ложе, на котором она сейчас сидела. Шкуры разных животных, подушки в количестве чуть ли не десятка штук, некоторые поблескивали люрексом, а некоторые, просто окрашенные в довольно безумные цвета, свалены кучей у войлочной стены.

Поперек этой кровати, там, где у нормальных людей лежат подушки, тянулся колбасой длинный валик, а с потолочной конструкции свешивались какие-то длинные тряпки. В данный момент собранные толстым витым шнуром, они были стянуты в пучок и крепились к стене, но если шнур развязать – получится что-то вроде полога.

По левой от нее стене, прямо на полу, затянутом чем-то вроде грубого килима, валялся бурый тюфяк – там спала, похоже, эта женщина. То, что впотьмах казалось треугольником, сейчас выглядело как выход из шатра с занавеской вместо нормальной двери. Края откинуты и крепятся внутри войлочного жилища.

Наталья не понимала, как обозвать это помещение, но почему-то в голове вертелось слово «юрта». Ни в каких юртах она отродясь не бывала, поэтому не представляла, правильно ли это.

Вдоль правой стены валялись прямоугольные плоские подушки, образуя что-то вроде полукруга. В центре этих подушек, едва приподнимаясь над полом, стоял совсем низкий столик. Ближе к распахнутому выходу, шеренгой – несколько сундуков и тюков.

Слабый свет давала укрепленная на центральном столбе тускло поблескивающая боком лампа Алладина. Вот точно такая, как нарисована в мультфильме – медная соусница с витой ручкой и удлиненным носиком. Это от нее шел сильный запах прогорклого жира.

Наталья прислушалась – в ночной тиши раздавался невнятный, все нарастающий шум, звон бубенчиков и чужие голоса.

Женщина вернулась не одна – с ней вошёл в юрту невысокий сухонький старичок с глазами-щелочками, жиденькой седой бородкой, тянущейся почти до пояса, и выбритой налысо головой.

Одет он был в дорогой тяжелый халат, расшитый по подолу и краям рукавов массивными золотыми загогулинами. Мягкая глянцевая ткань была столь пластична, что обтекала тощее тельце.

«Такой бы халат роскошно смотрелся на восточной красавице», -- подумала Наталья. Сопровождал старика выбритый налысо полноватый подросток в халате, совершенно однотонном и даже на вид более дешевом, нагруженный чем-то вроде плетеного короба. Короб он поставил на пол, и стало видно толстощекое смуглое лицо, круглое как блин и узкоглазое.

Наталья молча смотрела на людей, слабо понимая, кто есть кто. Старикашка сложил руки на поясе и слегка поклонился, подросток согнулся почти пополам.

-- Нариз-роха, – обратился старичок, – твоя нянька говорит, что проклятый Хирг лишил тебя памяти?

Наталья тупо молчала, опасаясь оторвать взгляд от собственных коленей. Низкое неудобное ложе, на котором она сидела, заставило ее согнуть ноги и полы халата, в который она была одета, как и все участники этой сцены абсурда, разошлись на тощих подростковых коленях. Подростком она была столько лет назад, что уже и не помнила, как выглядело ее тело.