Страница 24 из 28
С Ликом я обрела не только дополнительные руки, но и свободные уши. Рассказывала ему о симптомах, объясняла все свои действия, рассказывала о лечении, а парнишка слушал с неподдельным интересом. Возможно, из него вышел бы хороший врач.
Нейт Кварл снова посетил палату, когда на улице стемнело. Справился о самочувствии маленьких пациентов, выслушал мой доклад и для верности осмотрел нескольких детей. Он остановился у кроватки с рахитичным мальчиком и измерил ему температуру.
— У Тилла сильный жар, — Кварл поцокал, вертя в пальцах термоскоп. — Если к утру не пройдет, дело плохо.
Так я и узнала, как зовут этого сироту.
— Слабые дети хуже переносят болезни, а у Тилла еще и рахит. Ему, как и всем остальным, надо давать рыбий жир и хорошо кормить.
Главный лекарь посмотрел на меня с нескрываемым скепсисом.
— Все начинающие лекари всегда подозревают у пациентов самые страшные болезни вместо чего-то вполне банального. Этот малыш просто недоношенный.
Потом забрал пронумерованные баночки с анализами, которые мы собирали всеми правдами и неправдами. Некоторые проверил на цвет, на запах, сказал:
— Сообщите, если заметите в моче кровь или что-то странное. Утром снова зайду.
И ушел.
Это была одна из самых страшных ночей в моей жизни. В мире, отстающем от моего родного на несколько веков, один на один с двумя десятками лихорадящих детей. Тем, у кого симптомы появились раньше всего, стало хуже: жаропонижающее не помогало или имело совсем короткий эффект, пульс на этом фоне частил, дыхание сбивалось. Кто-то не мог спать от боли и жара, я разрывалась на части.
— Бовилл с Кварлом сейчас на операции, другие разошлись по домам, — ворчал Лик. Он помогал мне всем, чем мог. Поил малышей, обтирал их влажной тканью, носил на руках.
Стоило подумать о лекарстве, что лежало у меня в сумке, как ладони становились мокрыми, а колени подгибались. Как набраться смелости и испытать его? И как не сделать еще хуже?
Но какой выбор? Среди этих детей есть очень тяжелые, это в нашем мире я сталкивалась с легкими формами скарлатины, когда можно было обойтись и симптоматическим лечением. Ну не дожидаться же, в конце-концов…
У меня не хватило смелости додумать страшную мысль. Я не сразу заметила, как подошел обеспокоенный Лик.
— Аннис! — мальчик пытался меня дозваться. — Что такое? Что с тобой?
Я улыбнулась через силу и погладила его по непослушным вихрам.
— Найди в моих вещах пенициллин, который мы купили в аптеке. Только никому не говори.
Лик нахмурился, но выполнил поручение без лишних вопросов. Сбегал и вернулся с заветной склянкой, передавая ее мне с ловкостью бывалого контрабандиста.
— Извини, если скажу что-то не то, — начал вдруг, опустив глаза, — но я чего-то не понимаю. Ты разговариваешь и ведешь себя не так, как знакомые мне деревенские девушки. То есть у тебя речь слишком правильная и какая-то заумная бывает, как у высокородных. Но при этом ты не умеешь читать и писать. Родители вряд ли отпустили тебя путешествовать по Рэнвиллю в одиночку, так может ты… — он опустил голос до шепота. — Сбежала?
— Сбежала? — оторопело спросила я. На самом деле я ожидала совсем других вопросов, мальчику удалось меня шокировать.
— Из-под венца! — выдал он таким тоном, будто разгадал мою самую страшную тайну. — Я случайно увидел край белого платья у тебя в мешке, когда искал лекарство. А белое у нас носят либо невесты, либо покойницы.
У меня аж сердце оборвалось. Вот гадство! Надо было сразу выбросить этот наряд.
— Не бойся, я никому не скажу. Я — могила, — он сделал вид, что завязывает рот на шнурок, а у меня дернулся глаз от похоронной тематики.
— Когда придет время, все расскажу, Лик, — я коснулась наклонилась над кроваткой с проснувшимся малышом. — А теперь иди спать.
— Я лучше с тобой побуду. Ты еле на ногах держишься, — пробубнил он.
— А как ты завтра мне помогать будешь, если не поспишь? — спросила строго и указала пальцем на дверь. — Иди давай, отоспись за нас двоих.
Лик еще немного поспорил, но в конце-концов сдался и угрюмо поплелся на выход.
Я выбрала двоих детей с самым сильным жаром и самой яркой сыпью: мальчика и девочку, которым было месяцев по шесть. Отсчитала несколько крупинок пенициллина согласно инструкции и развела водой. Тяжело было принять это решение и взвалить на себя ответственность. Как же трудно приходилось первопроходцам в медицине, когда они испытывали на других или на себе новые средства и методы, не зная, к чему они приведут.
Я по очереди напоила малышей лекарством с ложки, поносила на руках, дожидаясь, пока те заснут, и уложила в кровати. В палате в кои-то веки стояла такая тишина, что я услышала, как в висках стучит кровь.
За окном занимался тусклый рассвет. Я подставила табуретку к подоконнику, положила голову на руки и смежила веки. На колени прыгнуло что-то тяжелое, теплое и мурчащее. Вот отдохну пять минуточек. Или десять…
Открыв глаза, я чуть не заорала. В палате было уже светло, а передо мной крупным планом маячило усатое лицо нейта Кварла, он тыкал мне в нос тряпочкой с очень вонючим и едким запахом. От паров нашатыря брызнули слезы и сперло дыхание.
— Ты чего, милочка? — лекарь выглядел очень обеспокоенным. — Тебя никак не могли добудиться. Бледная была, как стена, и что-то неразборчивое бормотала.
Я ничего не соображала и почти ничего не помнила. Кряхтя и кашляя, провела ладонями по лицу, голова гудела так, будто по ней всю ночь стучали молотками. Тем временем Кварл показал палец.
— Сколько видишь? Четыре? Пять?
— Один, — прохрипела, и лекарь расслабился.
— Тьфу, напугала. Ты что, всю ночь дежурила? Пойди поспи нормально, нам работники нужны здоровые и полные сил.
Но я уже сползала с табуретки. От кроваток доносилось детское хныканье, нейра Бовилл поила маленькую рыжую девочку водой. Воспоминания о вчерашнем дне и ужасной ночи навалились, едва не придавив к полу.
— Как дети?! Все живы? — спросила, умирая от беспокойства.