Вокруг трона

Корабль снялся с якоря; Орлов остался в Ливорно, а отвезти пленницу в Петербург было поручено храброму Грейгу.

Он обращался с ней почтительно, по-видимому, доказывая этим, что видел в ней не простую авантюристку. Она была заключена в капитанскую каюту. При ней оставили двух из ее слуг. В Петербурге, куда она прибыла 24 мая 1775 г., допросить ее было поручено Голицыну. Он послал свое первое донесение через две недели. Этот документ рисует узницу женщиной среднего роста, худощавой, красивой брюнеткой с карими, немного косящими глазами, с удлиненным горбатым носом – вообще похожей на итальянку – говорящей по-французски и по-немецки и ни слова по-русски. Осматривавшие ее доктора нашли у нее грудную болезнь в сильной степени. Она называла себя Елизаветой и говорила, что ей двадцать три года и уверяла, что не знает ни своей национальности, ни места своего рождения, ни фамилии родителей. Воспитывалась она в Киле, в Голштинии, у француза Перэ или Перан и крещена была в греческую веру. В девять лет ее увезли из Киля: ее сопровождала туземная уроженка, Екатерина, и трое мужчин – какой национальности, она не знает. Она проезжала через Петербург. Ей говорили, что ее везут к родным в Москву. Таким образом она приехала в Персию, в Багдад, где ее принял в доме богатый купец, по имени Хамет. Персидский принц, Хами, тоже пользовавшийся гостеприимством этого Хамета, отвез ее в Испагань, окружая заботами и даже уважением и уверяя ее, что она дочь императрицы Елизаветы. Она прожила в Испагани до 1769 г. Потом она путешествовала по Европе со своим покровителем, переодетая в мужское платье в Астрахани, чтобы проехать по России. Она еще раз была в Петербурге, но останавливалась там всего на одну ночь. Принц Хами, отозванный неотложными делами на родину, расстался с ней в Лондоне, оставив ей много драгоценных камней и золота в слитках. Таким образом она очутилась в Париже персидской княжной. Она отрицала, что сама послала Орлову завещание императрицы Елизаветы. Она получила этот документа в Рагузе, неизвестно от кого, при письме, советовавшем ей отослать его командующему русским флотом. Она так и сделала, надеясь получить сведения о своем происхождении и о цели посылки. Она всегда слышала разговоры о своем рождении и правах, обусловленных этим документом; но никогда не верила всем этим рассказам. Орлов первый убедил ее.

К донесению, содержание которого приведено нами вкратце, Голицын приложил письмо княжны к Екатерине, где пленница просила – но тоном лица, требующего принадлежащего ему по праву и скорее способного оказать милость, чем получить ее – свидания с императрицей. Княжна писала: «Я могу доставить вашему государству большие преимущества. Я уже доказала это. Мне надо для этого только получить возможность уничтожить все россказни, которые пустили про меня. Письмо подписано: „Елизавета“. – Вот так продувная негодяйка! – воскликнула Екатерина, прочтя записку. – Дерзость письма превыше всякого ожидания. Я начинаю думать, что она сумасшедшая. – Голицыну было приказано добиться от узницы более искреннего, серьезного признания. Всем было известно, что она авантюристка. Следовательно, самое лучшее для нее было бы вступить на путь признаний, начав с указания на того, кто научил ее всей этой комедия. Но признания не последовало; императрица решилась, не ожидая его, сама навести справки, и вынесла из них убеждение, что самозванка – дочь пражского трактирщика. Екатерина говорила, что это она узнала от Гённинга, английского посла. Из депеш же последнего в английское министерство иностранных дел видно, что он сам был хуже осведомлен. Однако он заявил о своей уверенности, что эта особа комедиантка, к тому же еще плохо знающая свою роль. Впрочем, он вообще относился ко всему этому делу довольно равнодушно.

Через месяц, из повторного донесения Голицына, видно, что он недалеко подвинулся вперед. Когда узнице сказали о пражском трактирщике, она заявила, что, знай она, кто выдумал это, она выцарапала бы тому глаза. Допрошенный Доманский тоже не мог сообщить никаких сведений. Он высказывал готовность до конца жизни оставаться в тюрьме, лишь бы ему позволили жениться на молодой женщине. Когда с ней заговорили об этом браке, она сказала, что Доманский сумасшедший, не знающий даже иностранных языков, и для нее не бывший никогда ничем другим, как слугой. Фельдмаршал тщетно истощил все средства, чтобы сломить упрямство самозванки, доходя даже до лишения ее пищи и многого необходимого в жизни. Люди, день и ночь сторожившие заключенную, не могли подметить ни минуты душевной слабости или утомления ролью, которую она взяла на себя. Она снова пожелала написать императрице, и тон записки – на этот раз не подписанной – был гораздо скромнее. Она просила монархиню простить ей, если она оскорбила ее помимо воли, выслушать ее и быть ее судьей. Она прибавляла, что «положение ее способно заставить содрогнуться природу».

Между тем грудная болезнь, замеченная врачами в самом начале, быстро прогрессировала. К больной привели священника. Когда он вздумал на исповеди спрашивать умирающую о ее роли и приключениях, она отстранила его жестом и закончила свою жизнь, говоря: «Читайте отходную; больше вам здесь нечего делать».

Она умерла 4 декабря 1775 г. в Петропавловской крепости. За некоторое время до того Алексей Орлов в письме предупреждал императрицу о могущей возникнуть для него необходимости отказаться от командования флотом ввиду негодования, возбужденного против него в Италии увозом самозванки. Он говорил, что жизнь его не безопасна в этой стране. Между тем в письме от 22 мая 1775 г., писанном рукой Екатерины, высказывается полное одобрение его образу действия. Мы не раз уже имели случай заметить: вдова Петра III вообще относилась снисходительно к авантюристам; но только в том случае, если они не становились поперек ее собственной авантюры, грозя помешать ее успеху, столь выгодному как для нее самой, так и для России.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ИНОСТРАННАЯ ЖИЗНЬ. ВНЕШНИЙ ДЕКОРУМ

Глава 1

Фавориты [110]

I. Первые преемники Григория Орлова. – Солдат, варвар и тенор. – Васильчиков, Зорич и Корсаков. – Политическая важность избранников. – Реванш аристократической партии. – Попытки воспитания. – Библиотека фаворита. – II. Прилежный ученик. – Екатерина в должности секретаря. – Артистические вкусы красавца Ланского. – Его смерть. – Неутешная возлюбленная. – Утешения. – Ермолов. – Вечная молодость. – III. Мамонов. – Торжество французского влияния. – Безукоризненный придворный. – «Красный кафтан». – Ревность фаворита. – Измена. – Драма в Зимнем дворце. – Девица Щербатова. – Свадьба. – Раскаяние изменника. – Вечная иллюзия. – Возвышение Зубова.

Надеюсь, никто не припишет мне оскорбительного намерения внести в эту главу какой-либо другой интерес, кроме чисто исторического, какого требовала вся моя работа. Я не могу вычеркнуть из истории Екатерины Григория Орлова и его соперников, точно так же, как невозможно вычеркнуть из истории Людовика XV мадам Дюбари. Кроме того, скрыть существование этих фаворитов – значило бы идти прямо против желания великой государыни, потому что ей самой никогда не приходило в голову скрываться: напротив, она желала, чтобы ее избранников видели и восхищались ими. Мы, конечно, до восхищения не дойдем, но терять их из виду, считая за незаметные величины, значило бы заведомо искажать историческую истину: они слишком велики, занимают слишком много места; набрасывать на них покрывало, как на постыдные слабости нашего бедного человечества, значило бы оскорблять саму Екатерину, низводя их роль на ступень слишком унизительную, как для нее, так и для них. В письме, писанном в 1775 г. императрице, Сиверс, намекая о слухах, дававших – уже так скоро – преемника Потемкину, совершенно свободно высказывает пожелания и надежды, которые связывает с выбором нового фаворита. Он желал бы, чтобы последний не имел никакого влияния на дела правления. А именно это никогда не было желанием Екатерины. Она всегда стремилась к тому, чтобы избранник ее сердца, или просто товарищ удовольствий, принимал как можно больше участия и даже играл первую роль не только в ее жизни, но и в стране, которой она предписывала законы. И мы уже видели выше, что некоторые из этих избранников играли роль, у которой нельзя отнять исторического значения. Это были наиболее выдающиеся. Надеюсь, что и другие окажутся тоже достаточно интересными.

110

Барсуков. Биографические сведения о Зориче, в «Авроре», 1871; Шубинский. Исторические очерки; Храповицкий. Журнал «Политическая переписка» в Архиве французского Министерства иностранных дел; Корреспонденция Екатерины, в Сборнике И. Р. И. О.; Переписка Безбородко, там же XXVI; «Русская старина», 1873 и «Русский Архив», 1873; «Документы» в Сборнике И. Р. И. О., XIX и в «Русском Архиве», 1872, 74, 80; Гаррис. Diaries; Kotzebue. Reputation de Castéra; Корсаков. Сведения о Зориче, в I кн. «Русского Архива» за 1879 г. «Записки» Кастера, Долгорукого, Энгельгардта; Гарновского, Массона, Мехэ-де-ла-Туш, Рибопьера, Вейкарта и т. д. Мещерский. Биография Зорина. «Русский Архив», 1879.