Анаис

В пятидесятые годы курсы X еще существовали. Уже не требовалось, чтобы отец пал смертью храбрых, если ты настолько патриот, что можешь уплатить за пансион. Главой заведения был назначен некий мсье Чалоян. Его связи в палате депутатов оказались достаточным оправданием для экзотической фамилии. Он построил два теннисных корта, бассейн и площадку для верховой езды на ста гектарах совершенно закрытого парка. Девочки не будут чувствовать себя неловко, когда им придется бывать в роскошных отелях Ривьеры.

Анаис поступила туда, когда ее отец, который не был ни вдовцом, ни алкоголиком, получил назначение на пост консула в небольшой стране Латинской Америки. Он все еще жил там, когда Анаис, четыре года спустя, появилась на авеню Анри-Мартен.

Две очаровательных медных кроватки в комнатах, большой письменный стол из грушевого дерева, красивые древние гравюры на стенах и личный платяной шкаф для каждой пансионерки. Все было чистенько и содержалось в порядке: мсье Чалоян оставлял на два часа после уроков за неубранную кровать или беспорядок на столе.

Анаис попала туда в тринадцать, словно муха в стакан с молоком – противная черная точка на безукоризненной внешности и безупречной репутации заведения. Через три недели странная девочка была застигнута, когда рылась в шкафу своей соседки. Что вы здесь делаете? Ничего? Как же, как же! А миленькие кружевные платочки мадмуазель С.? Куда они делись неделю назад? А золотой крестик мадмуазель Т.?

Анаис не помнила, куда она их дела. Для нее удовольствием было брать, а не хранить.

Она стояла перед столом господина директора, который, с непроницаемым лицом, старался разобраться в ее путаных объяснениях. «Удовольствие», – думал он. Конечно, удовольствие. У девочек в этом возрасте бывают странные идеи, прихоти. Чего только не варится в этих головках.

Мсье Чалоян был гораздо меньше удивлен и взволнован, чем старался показать. Он прекрасно знал этих «кипучих» девочек. Ах, эти сюрпризы подросткового периода! Маленькое недоразвившееся тело, порхающее перед зеркалом в ванной комнате, словно мотылек возле лампы. Чудесный и нелепый возраст. Восход солнца первых округлостей. Из чего будет состоять наступающий день?

Мсье Чалоян пригрозил исключением из пансиона и позором, который падет на маленькую воровку, на ее семью, на мсье представителя самой Франции.

«Что вы на это скажете, мадмуазель?»

Ей, конечно, было нечего сказать, и мсье Чалоян это прекрасно знал. Однако он настаивал: «В этих стенах никогда не было воровок. Вы первая, мадмуазель. Этот скандал навредит здесь всем!»

Все так же стоя в принужденной позе, Анаис не особо думала обо всей этой истории. Если бы ее не застукали, никакого скандала не было бы. Может быть, она и стибрила у одной платочки, у другой крестик, но в глубине души она не была в этом уверена. Ей просто нравилось рыться в вещах своих товарок. Из любопытства. Чтобы узнать об их вкусах, заглянуть в их потайную жизнь. Она не смела заговорить с ними. Она была робка. То, что она делала, называется воровством, да, но такова была ее манера знакомиться с людьми, тайно присваивать образчик их жизни.

В данный момент Анаис думала лишь о том, чтобы не переминаться с ноги на ногу перед столом директора, потому что это еще больше разозлило бы мсье Чалояна. Но неисправимая девчонка охотно свистнула бы у него вон ту красивую ручку, до которой как раз так легко дотянуться: если бы страшный директор отвел глаза, ручка наверняка бы исчезла.

В пятый, в шестой раз мсье Чалоян спросил у воровки, «что же теперь с ней делать». Словно она могла ответить! Это ведь ему решать, разве нет? Какая-нибудь мыслишка должна у него быть.

Анаис вышла из кабинета, а директор так и не объявил ей о ее судьбе. Товарки набросились на нее с расспросами: «Ну? Что он с тобой сделает?» Опять тот же вопрос, а Анаис по-прежнему не знала, что ответить: но кара обрушится на нее, завтра или через час. Там, за горизонтом, в наивраждебнейших пределах закона и власти, собиралась гроза. Подружки ликовали. Они не были злы. Отнюдь. Просто когда скучно, радуешься несчастью других.

Послезавтра была пятница. Пансионерки обычно возвращались в семьи до вечера в воскресенье. Те, кого не могли забрать родители, отправлялись на экскурсию. Мсье Чалоян отсылал их под надзором двух классных дам, которые два дня выгуливали их за городом. Это была лучшая усталость, лучшее лекарство от глупых мыслей и причудливых желаний периода созревания.

Анаис же оставили в пансионе, запретив выходить.

«Как, и все?» – удивились товарки. Никакого наказания в назидание другим? Никакой казни на лобном месте? Они ушли, раздосадованные, не сказав ни слова Анаис. Они были готовы простить ей воровство, но не то, что она избежала ужасного наказания, о котором каждая мечтала. Престиж мсье Чалояна оказался поколебленным.

Анаис провела субботу в классе, трудолюбиво переписывая десять первых уроков из учебника морали и гражданственности. После полудня ей стало казаться, что наказание не столь легкое, как говорили ее товарки. Она смотрела в окно на залитую солнцем листву. Осень зажгла парк мощным и ярким огнем. Сорока уселась на макушку кедра и разглядывала все это золото вокруг, не зная, что выбрать в таком изобилии. Девочка подумала, что весь сегодняшний день, да и завтрашний тоже, жизнь будет проходить так далеко от нее, за этим стеклом. Но обычно мир существует, не зная, что на него смотрят, бедняжка Анаис.

Она писала потихоньку. Она тянула время.

На закате дня явился директор и, не говоря ни слова, все с таким же непроницаемым лицом, перелистал тетрадку Анаис. Та затаила дыхание и уже жалела, что писала не так быстро. Она могла бы закончить работу за день. Кто знает? Может быть, мсье Чалоян отменил бы наказание. Он положил тетрадь на парту и сказал: «Довольно. Идемте со мной!»

Они прошли через длинный коридор на втором этаже: мужчина впереди, девочка на шаг сзади. Стук каблуков о паркет ударялся рикошетом о голую стену. Мсье Чалоян, конечно, был великаном, но и она, хрупкая тринадцатилетняя Анаис, заставляла своими шагами вибрировать тишину.