Страница 8 из 67
СОЛНЕЧНОЕ УТРО
Ровно в шесть меня разбудила Пенелопа. Она стояла возле кровати и бесконечно повторяла тусклым голосом:
— Пора вставать. Пора вставать. Шесть часов. Шесть часов.
Я натянул на голову одеяло и попытался заснуть, но скоро понял, что при таком соседстве заснуть не удастся. Пенелопа может стоять целую вечность и вот так бубнить и мигать своим единственным глазом. К тому же я сам приказал ей разбудить меня ровно в шесть. Мы условились с Костей, что будем вставать теперь с восходом солнца. Внезапно вся моя постель поехала вбок, и я очутился на полу: тоже мое распоряжение, если я не встану в течение пяти минут. Спать можно было и на полу, но я не знал, на что еще способна Пенелопа:, у нее, судя по инструкции, нанесенной на ее спине, был запас «логических решений». Что это такое, я чуть было не испытал на себе. Только я успел вскочить, как Пенелопа сгребла постель своими рычагами, пошла с нею к двери. Я едва успел нажать желтую кнопку на плече исполнительной служанки, прервав цепь ее логических решений.
— Ты что хотела сделать с постелью? — спросил я, натягивая плавки.
— Ты сказал: если не встану, то хватай меня и волоки в лагуну.
Пенелопа принялась было наводить в спальне порядок, но я отправил ее будить Костю. Он сам попросил меня об этом. Его комнаты находились рядом с моими. Оттуда послышалось бормотание робота, затем заспанный голос Кости, умоляющий оставить его в покое. Я не стал дожидаться развязки.
К стенам нашего домика вплотную подходили заросли тропических растений. Я побежал по тропинке в сумеречном туннеле, холодные капли росы падали с листьев на спину. До берега лагуны было не больше двухсот метров, но я довольно долго петлял по зеленому лабиринту, иногда вырываясь на небольшие полянки с зеленым или голубым газоном, засаженные цветами, наткнулся на сетку теннисного корта и наконец пересек бамбуковую рощицу и очутился возле вышки для прыжков в воду.
Когда я, тяжело дыша, забрался на последнюю площадку вышки, еще стояло короткое прохладное утро тропического дня. Горизонт закрывала тяжелая стена серо-золотых облаков. Солнечные лучи прорывались в трещины стены и били по упругой поверхности океана, тоже золотисто-серого. Пассат толкал меня в спину. Пришлось покрепче схватиться за поручни. Внизу кто-то в голубой шапочке уже плавал посреди лагуны в сопровождении двух дельфинов. Несколько приматов моря с огромной быстротой пронеслись к выходу из лагуны, поравнявшись с черно-желтым буем, они сбавили скорость, развернувшись, выстроились в линию и опять ринулись, теперь уже в лагуну. Должно быть, они тренировались, готовясь к состязаниям. Серые, быстро движущиеся тела во всех направлениях пронизывали толщу воды.
Я вертел головой во все стороны, стараясь не пропустить ни одного предмета, запомнить все, что нас будет окружать много месяцев: разноцветные пятна китовых пастбищ, полей, засеянных водорослями. Меня привлекала туча морских птиц у северной части острова, какие-то движущиеся пятна у самой стены облаков, загораживающих солнце. У входа в лагуну кто-то взмахнул перламутровым крылом; наверное, пронеслась стая летучих рыб. Остров интересовал меня меньше, я воспринимал его как гигантское сооружение, замаскированное под атолл, другими словами — очень простую и не особенно остроумно выполненную машину. Только много позже и как-то незаметно величие и простота этого создания человеческого гения стали внушать невольное уважение. А сейчас я видел только океан, только утро в блеске и славе Гелиоса. Лучезарный бог вырвался из-за стены пылающих облаков и победно поднимался к зениту. Как в эти минуты я понимал древних поэтов, наделивших природу трепетными человеческими чувствами! Меня охватило радостное и в то же время тревожное чувство ожидания необыкновенного, как в детстве, когда я глядел на звездное небо и видел черные таинственные провалы в глубинах, где тоже жили галактики, солнца, планеты, а может быть, и люди.
Я совсем забыл про своего друга, а между тем он стремительно поднимался ко мне, подтягиваясь на руках и перепрыгивая через пять ступенек, прямо возносился ввысь, как невесомый. В этой стремительности не было ничего необыкновенного — медлительный Костя иногда проявлял чудеса энергии. Но вот он вскочил на площадку, и я увидал его красное, потное лицо, ссадины на лбу, прищуренные глаза и понял, что произошло что-то из ряда вон выходящее.
— Пенелопа? — спросил я, стараясь сдержать улыбку. Костя сверкнул глазами:
— Ах, он еще смеется! Натравил эту безмозглую дуру и скалит зубы…
Обыкновенно я прыгал только с десяти метров, а на этот раз впервые ринулся с пятнадцати, не чувствуя страха, распластав руки, как крылья. Летел и улыбался, представив себе удивленную физиономию моего друга. Вынырнув и поглядев вверх, я увидел на вышке Костю, сидящего на корточках. Он погрозил мне кулаком и, сбежав вниз, прыгнул с пятиметрового трамплина, сделав тройное сальто.
Вынырнув, Костя долго кашлял, пяля на меня горящие нетерпением глаза. Наконец сказал:
— Хлебнул водицы, — и, засияв, добавил: — Какой прыжок!
У Кости импульсивный характер, у него необыкновенно легко меняется настроение. Но такого еще не бывало! Простить мне так скоро ссадину на лбу и даже по достоинству оценить мой прыжок! Я скромно сказал:
— Да, прыжок, видимо, получился сносно. Только, кажется, я недостаточно прогнулся?
— Ха-ха! Ничего себе сносно! Да ты шлепнулся, как камбала с утеса. Вот я действительно крутанул сальто. Пять оборотов!
— Три от силы.
— Пять! И даже с половиной! А как вошел в воду? Гвоздиком!
К нам подплыли три дельфина и остановились, разглядывая нас большими умными глазами.
— Доброе утро! — Костя шлепнул одного из них по спине.
В то же мгновение все они скрылись под водой и больше не подплывали к нам.
— Обиделись, — проворчал Костя, плывя бок о бок со мной. — Ну что я такого сделал?
Я сказал, что, видимо, они не терпят грубого и фамильярного отношения к себе.
— Никакой фамильярности, просто дружески ударил тихонько по плечу. — Костя фыркнул, выплевывая воду, я быстро поплыл к противоположному берегу.
И по его тону, и по поведению было видно, что он крайне недоволен собой. Меня же не оставляло приподнятое, солнечное чувство. Я только улыбнулся Костиным огорчениям. Вечно с ним что-нибудь приключается.
«Наверное, сказывается наследственность, — думал я, медленно плывя вдоль берега лагуны. — Ведь он сам первым страдает от своих необдуманных поступков. Надо как-нибудь незаметно подсунуть ему запись лекций психолога Вацлава Казимежа. Конечно, и я мог бы кое-что ему посоветовать, да разве Костя примет во внимание мои рекомендации!..» В ту пору мне казалось, что я полон всевозможных добродетелей, прямо фонтанирую ими, как артезианский колодец.
От педагогических мыслей меня оторвал дельфин: озорник ткнул носом в мою пятку. Ему было не больше года, совсем маленький дельфиненок. Он вынырнул метрах в десяти и пронесся рядом со мной, обдав брызгами. В кильватер за ним промчалась целая ватага невесть откуда взявшихся таких же сорванцов, издававших пронзительный свист.
За моей спиной послышался смех. Обернувшись, я увидел мокрое улыбающееся лицо молодого человека в голубой купальной шапочке. Он сказал:
— Сейчас им влетит. Харита засадит их на «балкон» минут на десять. Представляешь, каково этим вулканическим созданиям просидеть хотя бы минуту на одном месте! Но с Харитой шутки плохи, она запретила малышам появляться среди двуногих во время их утренних довольно неуклюжих манипуляций в воде. Могут быть неприятности, и виноваты, конечно, будут не они: уж слишком мы неповоротливы в их родной стихии.
Симпатичного юношу в голубой шапочке звали Петя Самойлов. С нескрываемой гордостью он сообщил, что уже второй год работает здесь китодоем. О своей научной практике он сказал как-то вскользь, с легким презрением:
«Между делом приходится торчать в лаборатории. У меня довольно пустяковая тема: фитопланктон». Но о китах он говорил с увлечением и прямо-таки с трогательной теплотой.