Страница 19 из 108
— Pferd.[3]
Янсен брезгливо отстранился и с мрачным подозрением посмотрел на нас.
— Даже и не думайте, — сказал я. — Помещение было опечатано. Никто из нас сюда не входил. Сюда вообще не входил никто. А все содержимое зафиксировано в акте об эксгумации.
— Какое содержимое?
Томас достал портмоне, а из него акт, подписанный чиновником и самим Томасом, и передал его Янсену:
— Вот. Перевести?
— Не нужно.
Янсен внимательно прочитал акт и сунул его в свой бумажник.
— Закройте, — бросил он, кивнув на гроб, и двинулся к выходу. Возле машины по очереди указал на Артиста, Муху и Томаса, будто пересчитал: — Вы, вы и вы. Свободны.
А мне приказал:
— Садитесь. Нам нужно поговорить.
— Давайте поговорим здесь, — предложил я. — Есть разговоры, для которых кладбище — самое подходящее место. Здесь нельзя материться. Нельзя кричать. Вы католик?
— Я лютеранин.
— Значит, вам нельзя врать.
— А вам?
— Я православный. Но я тоже постараюсь не врать.
— Садитесь в машину и помолчите, — раздраженно распорядился Янсен.
Все-таки созерцание содержимого гроба не прошло для него бесследно. Спокойствия поубавилось, но не убавилось уверенности в том, что он знает, что делать. И это не нравилось мне все больше и больше.
«Мерседес» миновал тихую Фридхофштрассе, пересек по высокому мосту черную реку Лех, обогнул ярко освещенную пустую площадь с ратушей, шестнадцатый век, раннее барокко, и остановился возле небольшого, но по виду дорогого отеля. В углу уютного холла был небольшой малолюдный бар. Прапор с чемоданом шефа поспешил к конторке администратора, а Янсен прошел в бар, жестом предложив мне следовать за ним.
— Wollen sie?[4] — осведомился бармен.
— Jin mit Tonic,[5] — заказал Янсен и повернулся ко мне. — Вам?
— Тоник. Без джина.
— Вы не пьете? — слегка удивился он. — Почему?
— Не люблю, когда утром болит голова.
— Не обязательно пить много.
— А тогда зачем пить вообще? У нас говорят: только рот поганить.
— Странная логика, — заметил Янсен и принялся объяснять бармену мой заказ, дважды повторив слово «krank».[6]
Бармен посмотрел на меня с глубоким сочувствием.
Над стойкой бара работал телевизор с приглушенным звуком. Шли ночные новости. Картинка разительно отличалась от той, какую мы привыкли видеть на российских экранах. В этом немецком мире России не существовало. Бундестаг. Биржа. Переговоры в Рамбуйе. Злобная физиономия Милошевича: «Er sagt „nein“.»[7] Косово, этнические чистки. Зверства сербов. Еще зверства сербов. И еще зверства сербов. И с душевным облегчением воспринимался вид американских тяжелых бомбардировщиков В-52 и «невидимок» F-117, совершающих посадку на базу в Испании. Наконец-то. Они ужо наведут порядок.
Лишь в конце обзора мелькнул президент Ельцин, который что-то грозно сказал, потом премьер Примаков, который что-то гневно ответил. Опять чего-то не поделили.
Янсен расплатился за свой джин и мой тоник и сделал знак бармену поставить стаканы на столик в углу. Потом снял свой капитанский реглан, бросил его на спинку стула и кивнул мне:
— Располагайтесь. Здесь мы сможем спокойно поговорить. Господин Пастухов, вы знаете, о чем я хочу говорить.
— Догадываюсь. Но будет лучше, если вы скажете сами.
— О чем вы догадываетесь?
— Вы хотите сказать, что наш контракт расторгнут. И вы хотите получить назад ваши сто тысяч баксов. Надеюсь, не все, а ту часть, которую мы не отработали. Что ж, мы можем это обсудить.
— Нет, — возразил Янсен. — Я хочу определиться в свете того, что произошло.
— А что произошло? — удивился я.
— Вы не понимаете?
— Нет. По-моему, не произошло ничего.
— Почему вы хотите выглядеть глупей, чем вы есть?
— Потому что это проще. Вы никогда не пробовали выглядеть умней, чем вы есть? И не пробуйте. Для этого есть только один способ: все время молчать.
— Я хочу обсудить ситуацию в свете того, что мы узнали.
— А вот это правильно. В свете того, что мы узнали. А не в свете того, что произошло. Потому что то, что произошло, произошло полвека назад. И что произошло, мы не знаем. И вряд ли узнаем. А хотелось бы.
— Не умничайте!
— Опять не нравится. Тогда молчу.
— Контракт не расторгнут. Завтра вы возвращаетесь в Таллин и продолжаете выполнять свои обязанности по охране Томаса Ребане. Отправку в Таллин останков Альфонса Ребане возьмут на себя другие люди.
— Останков Альфонса Ребане, — повторил я. — Я не ослышался?
— Нет.
— Тогда объясните, о каких останках вы говорите.
— О том, что было в гробу.
— Продолжайте. Я слушаю. Вы видели, что было в гробу. Я тоже видел. Но я, может быть, чего-то не рассмотрел?
Янсен извлек из кармана бумагу с гербом города Аугсбурга и продемонстрировал ее мне:
— Это акт об эксгумации. Вы читаете по-немецки?
— Читаю. Но мало что понимаю.
— Я переведу. «Такого-то числа месяца марта сего года в ноль часов сорок минут по распоряжению мэра города Аугсбурга за номером таким-то надзирающим прокурором таким-то произведена эксгумация могилы номер такой-то на участке номер такой-то». Описание внешнего вида гроба. Материал: «Eichenholz». Дуб. «Сохранность хорошая, никаких следов ранее производившегося вскрытия не зафиксировано». И далее: «Alles Inhalt des Sarges war estnische Seite ubergegebt». «Все содержимое гроба передано эстонской стороне».
— И это все?
— Нет. «Надгробный камень из черного гранита с надписью „Альфонс Ребане“ передан эстонской стороне также». Вот теперь все. Что вы на это скажете?
— Что немцы — народ предусмотрительный.
— Это официальный документ, господин Пастухов.
— Вам-то с этого что? Вы собираетесь торжественно хоронить эту бумагу? Тогда все в порядке.
— Мы собираемся торжественно хоронить останки национального героя Эстонии. Надзирающий прокурор не взял на себя ответственности решать, каким именно было содержимое гроба.
— Он видел, — напомнил я.
— Он будет молчать.
— Видели могильщики.
— Они будут молчать. Все немцы будут молчать. Герр Мольтке заверил меня, что это их не касается.
3
Конь (нем. )
4
Что вы желаете? (нем. )
5
Джин с тоником (нем. )
6
Больной (нем. )
7
Он говорит «нет» (нем. )