Страница 2 из 8
Это то, что касается покаяния. Теперь об отрешенности. Почему веры в Бога не бывает без жертвенности? Даже в язычестве вера без жертвы невозможна. Жертва — это символ отрешенности от человеческого счастья, поэтому и жертвовали всегда самое лучшее. Оторви от себя то, что дорого, и подари другому. Ты должен ощутить боль от расставания с тем, что тебе приятно. Здесь дело не в количестве. Ну, а кроме этого, можно сесть на жесткий пост, уединиться — все это может помочь ощутить в себе Божественное и измениться. Пойми простую вещь: твоя душа набрала инерцию потери Божественного. Эта инерция передается детям и внукам. Если бы у тебя было проклятие, оно бы остановило эту тенденцию. Но раз через людей очищения не дали, включается болезнь. Если болезнь включается на поздних сроках, когда инерция уже набрала силу, то она становится неизлечимой или заканчивается смертью. Я заметил еще более любопытную особенность. Есть грехи, которые не тормозятся даже смертью».
Я вижу удивление в его глазах и продолжаю: «Грех это утрата Божественного в себе, уменьшение количества любви в душе. Обычно со смертью тела, которое заставляет нас грешить, душа очищается от грехов. Но если грех уходит глубоко внутрь, тогда могут быть уничтожены все родственники. Если еще глубже, может быть истреблен город, народ или все человечество. Представь себе дерево. Человечество — это ствол, большие ветви — это народы и государства, средние ветки — это города, маленькие ветки — это родственники, отдельный человек — это листик. К осени в листике накапливается яд, листик падает на землю и распадается. Если яд пойдет в ветви, то дерево могут срубить и под корень. И если один святой может спасти город, то один грешник может стать причиной истребления целого города. Причем его греха никто не заметит, потому что грешим мы не телом, а душой. Чем сильнее человек поклоняется материальному и духовному счастью, тем с большей силой он будет убивать в себе любовь к Богу. Поэтому общество, поклоняющееся своим желаниям и благополучию, подвигает к гибели не только отдельных граждан, но и себя целиком.
Здесь есть еще один очень интересный момент. Человеческое развитие всегда идет по синусоиде: развитие переходит в деградацию, приобретение сменяется потерей, а Божественное идет непрерывно и только в сторону увеличения. И если человек пытается уменьшить интенсивность любви, то этот процесс сразу же тормозится. Человек живет и накапливает инерцию отречения от Бога, то есть грехи. Смерть обычно эти грехи сбрасывает. Если же они остаются- в душе, то дальше накапливаются уже в обществе, и тогда общество или народ должны погибнуть, чтобы остановить этот процесс. По этой схеме вымирали целые цивилизации, а из подсознательного устремления к Творцу появлялись новые народы и цивилизации».
Человеческое счастье — это исполнение желаний. Есть желания, связанные с настоящим и которые исходят из прошлого, и есть желания, обращенные к будущему. Желания — это энергия. Есть два потока энергии, которые идут навстречу друг другу: мужское и женское начало, прошлое и будущее, ревность и гордыня.
Нужно последовательно снять зависимость от этих двух форм желаний, и тогда обретешь Божественное.
Формула понятная и доступная. В прошлом у меня было безумное поклонение человеческой любви и красоте. Я с детства чувствовал в себе огромные возможности, все мои желания исполнялись. Мне нужно было куда-то стремиться и чему-то поклоняться. Общество учило меня, что поклоняться надо человеку. Любовь к другому человеку — это высшее счастье. Человеческая красота — это то, к чему надо стремиться. Я верил в это, и моя энергия многие годы шла в этом направлении.
Так вот, я всегда поклонялся красоте и человеческой любви. И, наверное, поэтому судьба толкнула меня от живописи к целительству, чтобы я тысячи и тысячи раз видел, к чему приводит такое поклонение. И потом, когда я читал Ветхий Завет, я интуитивно понимал, что есть высший смысл в том, что нельзя изображать Бога. Когда язычник отливает себе идола, отвечающего за какую-то территорию, это, как ни странно, логично. Местный божок отвечает за участок леса или озеро, он находится во времени и пространстве.
Но когда мы понимаем, что есть Единый Творец Вселенной, который за пределами всего, любое Его изображение в наших глазах превращает Его в языческого божка, и это уже не единобожие, это возврат к язычеству. Если мы попытались Творца изобразить, материализовать, то мы должны приписать ему и половые признаки. Он должен представляться нам мужчиной или женщиной, то есть принадлежать к одному из потоков времени, и, значит, он уже не будет являться целым. Опять возврат к язычеству. Поэтому Бога видеть нельзя. Наше материальное сознание и зрение не могут этого выдержать. Поэтому даже Моисею Бог являлся в ослепительном сиянии.
Бог не только за пределами пространства и времени, Он создал этот мир и присутствует в нем, в виде духовного (нематериального) и физического (осязаемого) аспектов. Но ощутить их абсолютное единство можно, только выйдя за пределы пространства и времени. Бог создает время, которое делится на два потока. И мы, взаимодействуя с ними, ощущая их противоположность как мужского и женского начал, не должны забывать об их вторичности. Если часть заслоняет целое, общее единство разрушается.
Я подумал о том, что происходит с западной цивилизацией. Ее кризис, несомненно, связан с кризисом Католической Церкви, а этот кризис связан с культом Девы Марии. Того, о чем говорил Христос, его последователи не смогли понять и выдержать. И первичный мощный единый импульс стал слабеть и в конце концов распался на два потока. Поклонение в католичестве женскому началу, причем именно земной женщине, реальной и осязаемой, рано или поздно должно было усиливать языческую тенденцию. И нынешнее поклонение золотому тельцу, повсеместно распространенное в западной цивилизации, вполне логично связано с кризисом католичества.
«Итак, — думаю я, — есть два потока времени, есть два типа желаний, нужно снять зависимость от них, и тогда будет любовь и гармоничное развитие».
Недавно я получил любопытное письмо. Молодая женщина пишет, что десять лет занималась по моей системе. «Я за это время могла бы завести семью, родить детей и стать счастливой, — пишет она. — А так, все эти годы я унижала себя. И теперь у меня женские заболевания, нет семьи, и недавно я вышла из психиатрической больницы».
В моей системе она увидела только запрещающие знаки, но ведь они нужны для того, чтобы найти правильный путь и не погибнуть при большой скорости.
Я никогда не считал, что женщину нужно унижать, — унижаться должны человеческие ценности в душах женщины и мужчины. Когда мы принимаем их унижение, у нас одна дорога — к Богу, и принятие боли должно подталкивать и усиливать любовь, а не гасить ее. Я всем пациентам постоянно повторяю: если вы утратили ощущение Божественного и не видите высшей воли в происходящем, в момент боли и обиды вы будете кого-то уничтожать. Если удержитесь от ненависти к другим, будете убивать себя. А если в момент душевной боли оттолкнуться от человеческого и пойти к Богу, тогда никого убивать не надо. Поэтому этапы постижения Божественного достаточно просты. Перестав верить в Бога, мы перестаем верить другим людям, начинаем бояться и ненавидеть их, потом мы не верим в себя, боимся и ненавидим уже себя. А потом мы болеем, умираем и постепенно вновь обретаем веру в Бога.
Что такое уныние? Это неверие в себя, это отказ от движения, это ограничение своей энергии. Унижение нашего человеческого счастья нужно для обретения Божественного. Эта дама восприняла идею унижения как главное звено, забыв о том, что унижение должно подталкивать нас к любви. Болезнь, неприятность, обида — это унижения принудительные. Сексуальные ограничения, пост, сдерживание удовольствий — это добровольные ограничения, которые также должны подталкивать нас к любви, а значит, к выбросу энергии и радости. Эта женщина, сама того не подозревая, совершила ошибку, о которой говорилось еще в Священном Писании. Христос учил, что во время поста не надо лицемерно нагонять на себя тоску, символизирующую мучения и отрешенность. Люди в ограничениях уже видели страдания. И действительно, если человек не видит Божественного, то даже добровольное ограничение, кроме скорби и уныния, ему ничего не даст.