Страница 18 из 33
— Сколько вам лет, молодой человек?
— Двадцать.
Мастер Фабиан не сумел скрыть потрясения.
— Вы выглядите старше… Но это не имеет значения! В вашем возрасте уже поздно учиться ремеслу.
— Я полагаю, хорошему никогда не поздно учиться.
— И вы будете жить в моем доме! — вырвалось у мастера против воли.
Впервые в черных глазах что-то дрогнуло.
— Я на этом не настаиваю.
Сказано это было таким тоном, что мастер Фабиан ощутил холод смерти вдоль спины.
— Давайте договоримся так. Определим срок. Скажем, полгода. Если на Самайн вы скажете мне, что дело безнадежно, — я не стану с вами спорить. Я уйду, возместив вам хлопоты.
Предложение было самым разумным из того, что он услышал.
— У меня будет одно условие.
Ворон ждал. Только одно? — читалось в его жуткой улыбке.
— Я не желаю брать ваши деньги, — твердо закончил мастер Фабиан.
Похоже, Ворон ожидал чего-то другого, но и это его не удивило.
— Как вам будет угодно.
Гость поднялся, давая понять, что договор заключен и разговор окончен.
— Доброй ночи.
— Простите, — растерянный мастер снова начал теребить свои очки, — у меня… еще один вопрос к вам…
Черная фигура замерла.
— Как мне называть вас? Ворон… это не имя… согласитесь…
— Меня зовут Дамон, — сообщил не оборачиваясь гость после небольшой паузы и удалился.
Мастер Фабиан не нашел сил встать. Ему казалось, что это все сон, и он вот-вот проснется. Ведь невозможно представить, что в его мастерской только что был вольный барон Ворон. И что он, Фабиан, принял его в ученики. Он вообще не мог представить этого молодого бандита с замашками аристократа в мастерской с инструментом в руках…
Как ни странно, пешим ходом маленький отряд продвигался не намного медленнее, а кое-где и быстрее: эльф вел их лесными тропами между двух основных трактов, и порой приходилось затрачивать немало усилий, что бы провести по какому-нибудь особо затруднительному месту последнюю оставшуюся лошадь или и вовсе делать порядочный круг.
Но трудности были не только в этом. Хвоистый лес выглядел вполне обычным только для того, кто в лесу никогда не был. Даже Гейне чувствовала что-то неладное, а что уж говорить о Райнарте и тем более эльфе. Какое-то странное гнетущее чувство, чем-то похожее на впечатление от оставленной деревни, давило на затылок, заставляло приглушать голоса. Одинокая птица попробовала было исполнить привычную партию, но, смущенная, не закончила и первой трели, словно испугавшись своей наглости. Стояла полная тишина, нарушаемая лишь шелестом листвы под ветром, однако тишина эта была вызвана не вторжением человека. Судя по следам, зверья здесь почти не осталось и дальше все обещало стать только хуже. Не сговариваясь и не обсуждая, они стали предельно экономить провизию, а воду даже из самых полноводных и бурных ручьев брали лишь после того, как Эледвер или Райнарт ее проверяли.
Несколько раз эльфийский перстень снова начинал светиться, и что бы не ввязываться в лишнюю драку, герои заблаговременно обходили возможного противника.
Один раз орки прошли совсем близко, — так, что и не обладая по-эльфьи острым взором можно было рассмотреть все детали. Гейне впервые поняла, о чем говорил Райнарт, потому что впервые собственными глазами увидела кочевье, хотя собственно кочевьем это было назвать трудно: орки тоже шли налегке, взяв только то, что могли. Под охраной вооруженных до зубов мужчин шли их женщины — мелкие, юркие, их почти невозможно было толком рассмотреть из-за поклажи, которой каждой пришлось нести.
Опираясь на рогатый, увешанный хвостами, клыками, лентами и бубенцами посох, шел шаман. На мгновение остановившись он повел головой, втягивая воздух широким носом. Райнарт плавно перетек за выступающие корни, свободной рукой просто вмяв отнюдь не протестующую принцессу в мох, покрывавший выступающий из недр, заросший густой порослью огромный валун, на котором они лежали, и останавливая эльфа, уже складывающего пальцы в отводящем знаке.
Магия, которая наоборот могла еще больше взбудоражить шамана, и в самом деле не понадобилась: орки благополучно прошли дальше. Подождав пока совсем стихнут шаги заднего охранения степных жителей, и дав время им отойти на достаточное расстояние, Райнарт поднялся первым.
— Видел? — мрачно обратился он к Фориану.
Тот, похоже, опять понял его без пояснений, а вот Гейне начинало порядком надоедать, что она в этих разговорах выглядит этакой простушкой.
— Мы все не слепые! — съязвила она.
— Среди них почти нет детей, — Райнарт не поддержал тон, — И то, это подростки, которые скоро займут место в клане.
— Они плодятся, как грызуны, — продолжил Эледвер, опережая очередной вопрос, — Если у этого клана нет детей, это значит, что они идут издалека и здесь только те, кто смог выдержать поход…
— Или только те, кто родились, — закончил Райнарт, — и то и другое не сулит ничего хорошего.
Очевидно, что единого лидера у них нет, так что это не нашествие, а просто бегство, когда отдельные кланы снимаются с места и идут на исконно враждебные им земли либо через них — в негостеприимные и непривычные для них фьорды. Но орки не побегут из своих степей неизвестно куда, в непролазный лес, только потому, что стало мало дичи, а территории они делили друг с другом и кочевниками-людьми постоянно. Орки всегда преданно служили очередному воплощению своего создателя, будучи нерушимой опорой Черного трона. Невозможно представить, что могло заставить их покинуть привычные места поселения, пуститься в опаснейший путь малыми группами на свой страх и риск, пожертвовав молодежью. И тем более не хотелось думать, что могло случиться, если они перестали рождать себе подобных, ведь несмотря на резкость слов, Эледвер был прав: орки живучи, приспосабливаются ко всему и необычайно плодовиты.
Отряд упорно продвигался вперед, хотя добавилась еще одна трудность — погода словно сошла с ума: дикая жара сменялась едва ли не морозной ночью, штормовой ветер пригонял с собой чудовищный ливень, а у горизонта стояло солнце. Природа ни дня не пребывала в покое, но после переправы у водопада, они словно пересекли невидимую черту. Покой омертвевшего леса обрушился внезапно и обернулся не передышкой а новым испытанием. Деревья еще стояли, трава еще зеленела, однако это было состояние покойника, которого еще не коснулось тление, но к жизни вернуть уже невозможно. Эльф выглядел так, как будто его мучила сильнейшая головная боль.
— На всей нашей границе так же, — произнес он тихо, и в его обычно безмятежных глазах на миг промелькнуло нечто живое и искреннее: скорбь.
Дальше стало попадаться нечто еще хуже: то, что все же смогло выжить, приобрело уж совсем невообразимый вид. Обглоданные остовы деревьев покрывал бледно голубой ковер лишайника с вкраплением пушистых ядовито-желтых пятен. Буйным цветом, выше человеческого роста разрослись хвощи, среди которых кружили хороводы «ведьминых кругов», и даже самая мерзкая поганка, по сравнению с этими грибницами казалась милым желанным дополнением к яичнице. Редкие осколки былого леса, исчахшие, согбенные, лишенные всех соков и красок сиротливыми островками мелькали среди зарослей, затянутых густыми коконами паутин, расставленных их расплодившимися и разжиревшими хозяевами на всякого рода гнус. Пару раз проскальзывали какие-то непонятные твари, которых рассмотреть не удавалось, да и не очень-то хотелось!
Теперь место для ночлега приходилось вначале тщательно выжигать, а только потом Эледвер ставил охранную черту, и то Гейне постоянно дергалась, опасаясь, что какому-нибудь особо шустрому клещу удалось до нее добраться. Их единственная лошадь долго и мучительно издыхала, вероятно отведав чего-нибудь. Гейне тихо плакала, смотря в огромные укоряющие глаза, и гладила тонкую изящную шею, пока Райнарт не покончил с затянувшейся агонией…
Дело дошло до того, что все трое, уже с нетерпением ждали Пустоши, стремились к ней, как к чему-то надежному, привычному и хорошо известному, и увидев просвет — вздохнули с облегчением.