Страница 25 из 31
После Должкова Иосиф с "Певуна" прибывший, поваром заступил. На каждый день. Стала тут харчевня на пределе возможного. Ну не было у этого еврея из Баку к готовке способностей и старания не было. Но в армии же солдат службы не выбирает. И когда Юра его из поваров согнал, а аншеф утвердил, все вздохнули облегченно. Потому что повара хуже Иосифа найти было трудно. Вот стартовик из него неплохой получился. А перед дембелем Иосиф выкинул номер, у начальства и бойцов неоднозначную реакцию вызвавший. Признался он, что пока целое лето территорию демонтированного "Певуна" охранял, то не только бороду отрастил. Изловчился еще и триппер поймать. И с этим трепаком целых четыре месяца поварствовал, таблетками зуд зажимая. А теперь домой желает ехать полностью излеченным, о чем и заявляет. Такие вот дела. Никакого периодического медконтроля. Армия"c. Ладно, трепак - гусарский насморк, но если бы он что потяжелее зацепил?
Затем поваром стал таджик Аскаров. Из старта. У того даже в личном деле записано было - до армии работал в ресторане. Подсобным рабочим на кухне. Уж и не знаю, какая была санитарная обстановка в ресторане, но в дивизионе через пару месяцев бойцы сами попросили
Аскарова убрать. После того, как несколько раз видели его портянки просушивающимися в кухне в самых неподходящих для этого местах.
Повар в тапочках работает, а неиспользуемая амуниция сохнет рядышком. Надо отметить, что готовил он в общем-то неплохо. Из той же перловки-шрапнели с кусками сала плов у Аскарова получался очень даже ничего.
После таджика в дивизионе наконец появился настоящий повар.
Володя, сержант-сверхсрочник. Он имел за плечами кулинарное училище, службу в армии поваром и заочно учился в городе в пищевом техникуме.
Вот тут-то мы и узнали, что такое настоящая готовка. Из тех же харчей выдавался продукт на порядок более вкусный. Все просто диву давались Вовиному искусству. По другому не назовешь. Однако в поварах Вова пробыл недолго, месяца два. Оно и понятно. На кухне ему все время крутиться нужно было, а в город когда? Общага пожалуйста, но и домой иногда хочется. Потому Вова двинул на повышение - в дивизионные начпроды. А Кадыра перевели в начхозы.
И вернулось бы все в пищевую непонятку если бы не удача. Это в августе было, а еще в мае в дивизион призвался молодой солдат-грузин. С винной фамилией Циклаури. Этот боец тоже "из ресторана" был, вроде Аскарова. Но расклад тут лег другой. Дома их семья кафе держала. Государственное, конечно, но фактически семейное. Вот этот воин все по кухонной части умел, потому что там и вырос. Собирался после армии семейное дело отца-хозяина-повара продолжить. Из стартовиков сам вызвался в повара, на привычную работу. Хотя нагрузка на повара не из малых. В 4-30 подъем и пахота до вечера. Готовил Циклаури армейский продукт хоть и похуже Вовы, ту же рыбу, скажем, но много лучше всех своих предшественников. Да еще в сочетании с той зеленью, что шла из огорода… Нормально. Даже очень нормально.
В солдатской столовой была отдельная комнатка-закуток для приема пищи офицерами. Дежурный офицер обязан был пробу снять и в журнале расписаться, ну и поесть, если хотел, а общежитовские постоянно столовались. Оплата - рубль в день - удерживалась из денежного содержания. Пайка из того же солдатского котла. Норма та же. Никаких привилегий. Разве что за чистотой посуды получше следили. Но это уже вопрос внутренний. Мне, вскоре после прибытия на "Планшет" подали однажды кашу на липкой миске. Стандартной, "ляминьтьевой". Такое бывало, когда с горячей водой напряг, соды или горчицы мало, да еще и в наряде рабочим по кухне боец нерадивый. Что до Fairy, полагаю, в армии и сейчас этого средства нет. Так вот, беру я эту миску с кашей, выхожу из закутка в общий зал. Роста мне бог не додал чуток, зато мощью голосовых связок не обидел. В конном строю эскадрона топот перекрыл бы - так ВВ говорил.
- На мойке!? Кто там сегодня рабочим?
- Я! - боец в окошке показался.
- Ну-ка, голову убери! - и через весь зал шварк эту миску прямо в окно мойки.
Метров с шести-семи, но попал четко. По пути каша разлетелась, конечно. Маленько бойцов обедавших забрызгала. Зато после этого ни разу липкой посуды на моем столе не было.
Тут что надо отметить. Говорят, лошадь объезжают с одного раза. И другим вещам она быстро обучается. С людьми сложнее. Я вот примерно с пятого курса самонадеянно о себе полагал, что могу любого человека одними только словами обгадить с ног до головы вдоль и поперек, причем не применяя прямых оскорблений. В армии оказалось - это не совсем так. Реципиент должен быть подготовленным. Дозревшим, в смысле интеллекта. Потому с офицерами получалось, а с солдатами не всегда. Тем более с теми, что из Средней Азии. Приходилось опускаться до мата. Стройотрядовская тренировочка помогала, хотя до
Германа мне было очень далеко. Но иногда и матом дело не заканчивалось.
Простая процедура, подъем. В обычном режиме дивизиона дежурный офицер обязан на нем присутствовать. Для Дедушек Советской Армии по подъему мухой взлетать - снижение статуса. Небось не сирена воет, а дневальный кричит. Полежим, повыпендриваемся. Голову одеялом замотаем. Пусть зелень видит - деды свое отвскакивали, теперь имеют право не спешить. Но когда это надувание щек превосходило разумный предел в три минуты, приходилось вмешиваться. Сначала подходил и тряс дежурный сержант. Если он был из стариков, то тем дело и кончалось. Если же сержант был из молодых, только после учебки, те деды, что покруче, его игнорировали. Тут уже подходил я, голос на мат не тратя. Просто пинал сапогом снизу, через сетку кровати и матрац. И не больно, и сигнал доходчивый. После этого боец поднимался. Дедушки - воины послужившие, знали, что последует, если не встанешь. А следовало вот что. Я открывал его тумбочку, брал мыльницу, выкинув мыло, шел к умывальникам. Наполнял мыльницу водой, откидывал одеяло и выливал все бойцу в койку. Заправленная постель иногда и за день до конца не просыхала. Так что при отбое дедушке было о чем вспомнить. Но до такого у меня доходило всего раза три.
Обычно все ограничивалось первым этапом, по Василию Аксенову: "Один продемонстрировал начало приема, другой - начало контрприема. И они разошлись довольные собой и друг другом".
Скажу без балды и хвастовства. Воины меня уважали. Панибратства я не допускал, держал дистанцию. Но поговорить со мной можно было о чем угодно. Я тоже на два года призван, т.е. чем-то был такой же, как они. Тоже дембеля ждал. С другой стороны, по службе был ничем не слабее других офицеров. А по другим знаниям и бытовому умению много и поболе. Как кирпич класть, кто покажет? Профессор. А штукатурить как? Он же. Или шифер правильно стелить. Бредень двенадцатиметровый по ночам на дежурствах связал, чтобы было с чем на пруду развлечься.
Все нетронутые лимоны в ДОСах попрививал, только один не прижился.
По математике и физике тем, кто в ВУЗ готовился, помогал.
Фотографировал, проявлял и печатал. На баяне играл - когда требовалось, мы его в клубе заимствовали. Приемы борцовские иногда показывал. Еще стол тот, теннисный… Опять же, мои двадцать два подтягивания на перекладине никто перекрыть не мог. Даже Г-в делал только девятнадцать. Но, правда, он и потяжелее был килограммов на десять, ему труднее.
Нет, действительно, хорошо бойцы ко мне относились. Перед дембельским отъездом даже специально в общагу заходили попрощаться, если я в то утро с наряда отдыхал. Нож свой любимый, перочинный я раза четыре на позиции терял - всегда находили и возвращали. Хороший нож, шестипредметный, Павловского завода спецпартия. Только вот карманы он любил рвать. В последний раз вернули с переделанной рукоятью. Облицовку поменяли, новую заметной сделали, ярко красного цвета. И инкрустацию из латуни. На одной стороне ракета, на другой зеркала антенн от будки. Андрюхин земляк сваял, Джичоев. Дембельский вариант. Чтобы мне память осталась. Дизайн не так чтобы уж шибко хорош, но все же… Жаль, утопил я его лет через пять, на Истре рыбача. Двух дедков, по последнему льду рядом ухнувших, вытаскивал.