Роковой выбор

Она смотрела на меня с изумлением.

Я чувствовала себя сильной и храброй, дочерью своего отца, наследницей английского трона. Если мне достанется корона, я буду очень важной особой – важнее Уильяма. Семейство Вилльерс всегда знало, кому следует угождать, и в данном случае им приходилось послужить мне.

Я полагаю, Уильям сказал Элизабет, что мне известно об их отношениях; следовательно, она могла подумать, что это была месть с моей стороны. Но она не могла в присутствии придворных отказаться повиноваться мне. Уильяма же не было рядом, чтобы освободить ее от этого поручения.

Она улыбнулась, но я знала, что эта улыбка была притворной.

Ее изобретательный ум изыскивал какой-нибудь способ уклониться от моего поручения, но я была не намерена позволить ей это.

– Вас будет сопровождать эскорт до пакетбота и по дороге в Уайтхолл. Там вы вручите письмо моему отцу. Вы должны передать его ему в руки. Приготовьтесь отправиться завтра утром.

Сомневаюсь, чтобы она видела меня такой величественной, какой я могла выглядеть, когда я напоминала себе о своем положении; только Уильям подавлял меня, и мысль о том, что я была вне пре– делов его досягаемости, придала мне мужество, в котором я так нуждалась.

– Я буду готова отправиться завтра утром, – отвечала она кратко.

Я поразилась, как легко все это обошлось, и пристыдила себя за свою обычную покорность. Стоило мне только напомнить им своим видом, кто я, и все они тут же изъявили свое почтение.

Я торжествующе улыбнулась, хотя и ощутила некоторую дрожь, подумав о возвращении Уильяма и о том, что он скажет, узнав, что я отослала его любовницу. Но в тот момент я чувствовала себя победительницей.

Ночью я написала два письма отцу. В первом, которое я пересылала с Элизабет, не было ничего важного, а во втором, которое я вручила надежному курьеру, я излагала отцу всю историю и просила его задержать леди Вилльерс в Англии.

На следующее утро Элизабет уехала.

Только тогда я осознала всю отчаянность моего поступка и с волнением стала ожидать возвращения Уильяма.

Он отсутствовал почти неделю. Я увиделась с ним на следующий день после его возвращения, и, к моему удивлению, отношение его ко мне нисколько не изменилось.

Я ждала. Скоро он обнаружит, что произошло, поскольку несколько человек знали, что я отправила Элизабет с поручением в Англию. Я очень нервничала, сама не понимая, как я осмелилась так поступить.

Шло время, однако муж даже не заговаривал со мной об Элизабет. Могло ли быть, чтобы он не знал о ее отсутствии? В таком случае, связь между ними была не столь уж прочной. Я поторопилась с выводами.

Прошло около десяти дней, но об отъезде Элизабет никто не сказал ни слова. Никто из моих придворных дам не упоминал о ней. Они знали, конечно, что я выслала Элизабет. Обычно они знали о моих делах не хуже меня самой.

Однажды Джейн Зулстайн пришла ко мне в некотором возбуждении.

– Ваше высочество, сегодня я видела Элизабет Вилльерс, – сказала она.

– Видели ее? – воскликнула я. – Где?

– Во дворце. Она быстро прошла мимо. На голове у нее был шарф, так что было трудно разглядеть ее лицо, и она шла, опустив голову. Она направлялась в апартаменты Бентинков.

– Вы, наверно, ошиблись, – сказала я.

– Нет, ваше высочество, я уверена, что это была она.

Я была потрясена. Апартаменты Бентинков находились рядом с покоями Уильяма, и сестра Элизабет, Анна, была женой Бентинка. Если Элизабет находилась в Голландии, это было единственное место, где она могла скрываться.

Мой отец должен был принять во внимание мое письмо. Он был сердит на Уильяма за его обращение со мной и в любом случае сделает все, чтобы помочь мне.

В течение нескольких дней я пыталась убедить себя, что Джейн ошиблась. Она обозналась, увидев похожую на Элизабет женщину, входившую в апартаменты Бентинков.

Я поняла, что случилось, когда пришло письмо от отца.

Он ожидал приезда Элизабет. Он уверял меня, что, если бы она приехала, ей не позволили бы вернуться. Но дело в том, что она не приехала. Он навел справки, и выяснилось, что, прибыв в Харвич и сходя с пакетбота со своим спутником, она остановилась и сказала, что забыла какую-то вещь и должна вернуться за ней. Ее спутник предложил сделать это сам, но она отказалась. Она покинула его, и больше он ее не видел. В дальнейшем обнаружилось, что она незаметно сошла на берег и затем села на другой пакетбот, отправлявшийся в Голландию.

Это объяснило многое. Глупо было надеяться, что мне удастся перехитрить эту женщину.

Одна из сестер Вилльерс недавно вышла за месье Пюисара, сына маркиза де Тоар, и они жили в Гааге. Элизабет жила у них и время от времени наведывалась во дворец, чтобы увидеться с Уильямом.

Как они были умны! Какие они были хитрые! И как смеялись над моими слабыми попытками расстроить их планы.

Самое странное заключалось в том, что Уильям никогда не упомянул обо всей этой истории, и его отношение ко мне нисколько не изменилось.

ВИЛЬГЕЛЬМ И МАРИЯ

Примерно в это время в Голландию приехал чело век, которому суждено было оказать на меня большое влияние. Я достигла такого периода в моей жизни, когда я находилась в неопределенности. Я жаждала идеального брака. Многие черты в Уильяме восхищали меня, но я была глубоко уязвлена его обхождением со мной. Я не могла разобраться в своих чувствах к нему; все они смешались и перепутались. Долгое время в моей жизни кумиром был для меня отец. Теперь этот облик потускнел. Я была в растерянности. Мне было необходимо руководство, и я получила его от Гилберта Бернета.

Бернет был исключительно одаренный человек. Он блестяще знал латынь и греческий, изучал историю и правоведение. Его отец предназначил ему духовную карьеру, и он прошел курс богословия.

До приезда его к нам он вел жизнь, полную приключений, и его обширный опыт воспитал в нем терпимость.

Это был в высшей степени необычный человек, в особенности, если принять во внимание его звание. Он был высок, с карими глазами и густыми почти черными бровями. И, несмотря на серьезность его интересов, он был весельчак.

Даже Уильям принял его приветливо, так как Бернет не одобрял происходившего в Англии и считал меня и Уильяма будущими монархами.

Он был убежден, что мой отец сам рыл себе яму, и находил, что Уильям и я должны быть готовы взять на себя бразды правления. По его мнению, этого недолго оставалось ждать. Этот человек сблизил меня с Уильямом и помог мне понять моего мужа лучше, чем я когда-либо его понимала. И я думаю, что он повлиял в таком же смысле и на Уильяма.

Гилберт Бернет умел говорить о серьезных вопросах шутливо, не уменьшая в то же время их серьезности.

К своему большому удивлению, в беседах с ним я обнаружила, что разбираюсь в теологии, так как во время своего уединения я много читала. Теперь я могла рассуждать об этих вопросах с пониманием, что произвело на Гилберта впечатление. Он сообщил об этом Уильяму, и я уловила после этого в отношении мужа ко мне оттенок уважения, почти неуловимый, но все же заметный.

Мой отец был недоволен присутствием Гилберта Бернета в Гааге, и по этому поводу между нами велась длительная переписка.

Отец более чем когда-либо желал, чтобы я приняла католичество. Теперь уже можно было почти наверно знать, что я унаследую корону, а он не мог вынести мысли о том, что его преемница сведет на нет все его усилия насадить католицизм в Англии.

Его безрассудство пугало и раздражало меня. Я любила его по-прежнему, но мне казалось, что он вел себя как капризный ребенок.

Мои письма к нему начали удивлять меня. Я долго считала себя необразованной. Теперь я поражалась легкости, с какой я могла выразить мои чувства в длинных письмах к отцу, который, хотя он и не соглашался с моими взглядами, оценил мои познания.

Я много говорила с Гилбертом Бернетом. Все это время мне очень не хватало Анны Трелони. Я привыкла делиться с ней своими чувствами, которые я могла поведать только ей одной. С Гилбертом Бернетом все было по-другому. Конечно, мы не сплетничали с ним, как с Анной, – удивительно, сколько можно узнать из сплетен, – но мои беседы с Гилбертом просвещали и утешали меня.