Золотой эшелон

Такой же энтузиазм во всем, что касалось Советского Союза, разделяли и представители американской торговли вообще. Представитель фирмы, производящей мыло, заверил Росса, что его фирму весьма интересует предлагаемая Россом сделка. Важно, подчеркнул представитель фирмы, обеспечить твердую гарантию со стороны русских, а затем обращайся в чикагский банк — и никаких проблем. Да что там, мыльная фирма и сама готова ссудить Россу деньги на условиях еще более выгодных!

Вот почему Росс уже не мог не думать о потрясающих иконах, роскошных женщинах, издающих поэтические стоны, вжимая в него, Росса, свои неподдающиеся описанию формы. Думал он и о том, как вспухнет его банковский счет в Чикаго. В том, что именно на него, Росса, должна посыпаться вся эта русская благодать, он усматривал перст судьбы. В конце концов, в жизни есть своя логика — недаром он учил русский, что в свое время всем окружающим казалось полной бессмыслицей. Недаром его отец настаивал, чтобы он, Росс, закончил школу бизнеса. Казалось бы, одно с другим не связано — ан нет! Все получилось одно к одному. Если бы не его лингвистические и деловые способности, он не смог бы воспользоваться этим счастливым стечением обстоятельств. Да и кроме того, не ему ли, внуку русских эмигрантов, доверено судьбой везти на страдающую родину предков, осознавшую свою историческую ошибку и сейчас меняющую самую свою сущность, американское мыло? Может быть, грезилось Полю, он сможет увидеть и самого Горбачева.

В Москве все проходило как нельзя лучше. В аэропорту его встретили двое молодых людей и красивая, пусть не совсем молодая, женщина. Ему не пришлось стоять в очереди, тащить свои чемоданы, — и вот он уже в гостинице, в которой до периода гласности останавливались лишь номенклатурные работники. Сейчас же в этих царственных хоромах жили важные иностранные гости. Росс принял ванну, и, хотя вода была несколько желтоватого оттенка, зато ее было в изобилии. Махровыми полотенцами хотелось вытираться без конца; и даже мыло было — хотя такого странного куска мыла Росс еще никогда в своей жизни не видал. После ванны уставший Росс, чувствуя легкое головокружение после длительного перелета, прилег — и разбудил его телефонный звонок.

— Алло?

— Поль, привет. Это Вилли. Приветствую тебя на земле твоих предков. Хорошо, что приехал. Есть хочешь?

— Вилли! Откуда ты? Я не ожидал, что ты так быстро появишься.

В комнате было темно, и Росс пытался сориентироваться.

— Я в холле. Ты что же думал, мы дадим тебе бродить по Москве одному? Прямо сейчас мы займемся делом. Тебя уже ждут люди — журналисты, интеллектуалы. Мы поедем к нашему, приятелю.

— Я думал, мы сначала встретимся с твоим знакомым-кооператором. Не забывай, это деловая поездка.

— Не беспокойся. Москва — открытый город. Мы поедем все вместе. Так делаются дела в России. Одевайся, а я сейчас подойду.

Росс вышел из лифта и оказался в волшебном вестибюле, поразившем его великолепными хрустальными канделябрами, темно-красными гобеленами на стенах и старинной кожаной мебелью. И тут в его поле зрения попал Вилли, державший под руку двух великолепных блондинок. Вилли таял от восторга, а обе женщины казались только сшедшими со страниц журнала мод: великолепные волосы, темно-синие глаза, чувственный рот.

— Поль Росс. Познакомься с Наташей и Ириной.

Пожимая руки Наташе и Ирине, Росс пытался лихорадочно угадать, с которым из этих поэтических созданий спит Вилли. При виде роскошных бедер обеих блондинок сексуальная фантазия Росса сорвалась начисто с узды.

— Рад видеть тебя, Вилли. Мне здесь у вас очень нравится.

В машине Росс, к его удовольствию, очутился рядом с Ириной, а Наташа села рядом с Вилли на переднем сиденье.

— You speak Russian a little? — спросила Ирина. И он, глянув в ее бездонные глаза, выдохнул:

— Yes, — затем, уже по-русски, сказал: — Когда я изучал русский, я думал, что он мне пригодится лишь для чтения старых книг. Я никогда не предполагал, что смогу говорить на этом языке с красивой женщиной в Москве.

И в тот самый момент, как он произносил эти слова, он подумал: как странно — по-английски он никогда бы не смог произнести такую сентенцию в первый день знакомства с женщиной. Да, по-русски, да к тому же еще и с Ириной, это было и легко, и приятно.

Ирина счастливо улыбнулась, придвинулась ближе к нему и сказала:

— Ваши уроки пошли вам впрок. Вилли, ты никогда не говорил, что твой друг такой очаровательный. Я представляла себе толстого капиталиста с сигарой.

Автомобиль Вилли катился по московским улицам, а Росс снова почувствовал, как ему хорошо здесь, в стране своих предков, где женщины еще не превратились в мужчин, где бизнес и удовольствие можно смешивать, и где чувство приключения пронизывает каждый момент твоей жизни.

К сожалению, это была единственная сцена, которую он мог потом отчетливо воспроизвести в своей памяти. Остальное все было кусочки, отрывки, впечатления, не связывающиеся в стройную картину. Ярче всего он помнил вечеринки, где были девочки и еще девочки, и где он пел похабные песни на языке, который, как он думал, был лишь языком возвышенной поэзии. Его пребывание в Москве представляло собой цепь бесконечных пьянок — то в одной квартире, то в другой. Он никогда не думал, что может выпить такое количество жидкости — не говоря уж об алкогольных напитках. В остальном же он смутно вспоминал каких-то интеллектуалов, с которыми его знакомил Вилли, но среди этих интеллектуалов каким-то образом оказывались цыганки, с которыми он танцевал и которые выглядели удивительно похожими на евреек. Конечно, он не забыл, что сделка была заключена: он должен был привезти один или два контейнера мыла в Одессу, и как можно быстрее. Однако детали сделки как-то расплывались. Он помнил, например, что говорил с каким-то очень, очевидно, важным человеком, в старомодно выглядевшей гостиной, стены которой были увешаны иконами. Человек тот был чудовищно толстым, волны жира так и выпирали из-под шелковой рубашки, слишком ему тесной. Все, что было на нем — часы, галстук, ботинки, — было западного производства, безумно дорогое, но несколько старомодное. Он помнил еще, что у этого человека был какой-то странный акцент, и по-русски, и по-английски, но он не мог вспомнить ни единого слова из их разговора. Но сделку он заключил именно с ним, и он помнил, что запили они ее армянским коньяком.

С другой стороны, он мог отчетливо вспомнить каждое слово другого разговора, странно смешавшегося в его памяти с первым — возможно, потому, что и этот разговор происходил в комнате, увешанной иконами. Здесь, после того как Хардинг представил Росса как человека, собирающегося «умыть матушку Россию», пожилой человек, его собеседник, вскочил и процитировал громким голосом:

Затем, расхаживая по комнате, этот человек продолжал:

— Разве это не замечательно, дорогие сограждане? Мы всегда думали, что сначала нам придется избавиться от наших голубых мундиров, чтобы вымыть Россию. Наш же американский друг предлагает сделать это наоборот. И знаете что? Возможно, он прав. Кто может поручиться, какой эффект произведет американское мыло на русскую психику? Возможно, это мыло очистит и наши души? В конце концов, обращая наших предков в христианство, их ведь тоже загнали в воды Днепра…

Этот человек был крайне похож на Карла Маркса, — правда, на нем были голубые джинсы, черная кожаная куртка и зеленый свитер. А возможно, это была лишь шутка, интеллектуальная метафора, но в голове Поля эти две сцены полностью слились — почему-то это вызывало у него тревогу. Казалось бы, простая, понятная сделка превратилась в духовную миссию — к чему он отнюдь не готов. Ему все-таки надо будет связаться с Москвой и все это дело выяснить.