Красный газ

9

Зыбкие огни вагон-городка Яку-Тур вынырнули из бурана неожиданно и близко. Во всех вагончиках-«балках», поставленных длинными рядами над замерзшей рекой, горел свет. На окраине поселка надсадно гудел движок электроподстанции, дверь магазина-фактории хлопала на ветру. Я не раз бывала в подобных вахтовых поселках. В горячке последних лет освоения газовых месторождений Севера, когда правительство заключило контракты с западными странами на поставку в Европу уренгойского газа, Заполярье стало задыхаться от нехватки квалифицированных бурильщиков, сварщиков, монтажников. Эти специалисты ценятся дороже инженеров, и одним только длинным северным рублем их не заманишь в тундру. Им сразу подавай и благоустроенную квартиру, и детский сад, и школу для старших детей, и даже кинотеатр для жены! Но некогда, некогда строить в тундре города с паровым отоплением, больницами, театрами и детскими садами! Некогда! Запасы Уренгойского газового месторождения превышают 7,5 триллиона кубометров газа, это океан газа, и в январе 1984 года он должен, обязан хлынуть в Европу, а в такой горячке – не до благоустроенных поселков, конечно. И тогда была введена другая система работы – вахтовая. Со всей страны, из всех нефте- и газодобывающих районов вот уже пятый год самолетами возят в ямальскую тундру рабочие бригады на 15-дневную вахту. Из Азербайджана, Татарии, Башкирии, Молдавии. Рабочие прилетают в такие, как Яку-Тур, вахтовые поселки. Ночь – на отдых, а наутро – в тундру, на буровые или на сварку газопроводов – на 15 суток. Там – 16-часовой рабочий день, разогретые на примусе консервы на обед, короткий сон в вагончике. Спят, конечно, не раздеваясь, кто тут думает о постельном белье, смешно! И снова на работу, до прилета очередной 15-суточной вахты. Конечно, и заработки у этих вахтовых работяг – дай Бог каждому, им платят по 800–900 рублей в месяц, это пять моих месячных окладов. Но государству все равно выгодно: не нужно строить в тундре города и поселки со всем комплексом цивилизации. Главное – чтобы в вечную мерзлоту уходили, как гвозди, все новые и новые плети бурильных труб и тысячи тонн глинистого раствора – прижать до открытия газопровода рвущийся наружу газ. И чтобы через болота, топи, тайгу и тундру, через сибирские и европейские реки и горы катил на Запад газопровод.

А деньги – ерунда, деньги – бумага, можно работягам и тысячи платить, зато потом, с января 1984 года, наша страна будет ежегодно поставлять в Европу до 40 миллиардов кубометров газа и зарабатывать на этом до десяти миллиардов долларов в год!..

Правда, после пятнадцати суток работы в открытой и иссеченной ветрами тундре, когда глинистый раствор и солярка въедаются в тело, когда промерзают душа и печенки, даже святой коммунист, добравшись до вахтового поселка, не утешится одной бутылкой водки и не сохранит верность своей тоскующей где-нибудь в Молдавии жене или невесте.

Бабы на вес золота, пусть даже ненки в их грязных чумах или проститутки, вышедшие в тираж на черноморских курортах. А где водка и бабы, там поножовщина – там, конечно, и мы, милиция, уголовный розыск…

Яку-Тур был типичным вахтовым поселком привилегированного, так сказать, типа – рядом, в полутора километрах, стоял ненецкий рыбосовхоз «Путь к коммунизму». Там работяги всегда могли раздобыть отличную закуску под водку – строганину[5] и ненецких девочек. Потому у крылец некоторых вагончиков-«балков» были свалены впрок, как дрова, заледенелые рыбины…

Наш вездеход подкатил к вагончику-«балку» с вывеской:

«КОНТОРА ЯКУ-ТУРСКОЙ ЭКСПЕДИЦИИ СЕЙСМОРАЗВЕДКИ»

Рядом с вывеской, на стене вагончика, висел красочный плакат:

«ДАДИМ РОДИНЕ ЕЩЕ МИЛЛИАРД КУБОМЕТРОВ ЯМАЛЬСКОГО ГАЗА!»

Возле вагончика сопели невыключенными двигателями два гусеничных вездехода и «КрАЗ». Водители не выключают зимой двигатели грузовых машин, иначе их кострами нужно отогревать, чтобы завести.

Оруджев откинул металлическую дверцу кабины, и яростный ледяной ветер снова ожег нам лица. Всего каких-нибудь десять метров от вездехода до вагончика, но, чтобы пройти их, нужно было грудью ложиться на ветер, и ощущение было такое, будто ты просто голая на этом ветру – лицо, шея, колени замерзли мгновенно. Я снова мельком подумала о бежавших зеках: как могли они в такой буран пройти пешком больше 140 километров от лагеря до Салехарда?

Оруджев буквально отодрал дверь вагончика – с такой силой прижимал ее к «балку» этот сумасшедший ветер – и пропустил меня внутрь. За первой наружной дверью была вторая, обитая войлоком для утепления, а из-за нее слышалась нестройная песня, выпеваемая хриплыми мужскими голосами:

– Эй, баргузин, пошевеливай ва-а-ал, плыть молодцу недалечко…

Я открыла обитую войлоком дверь, и мы оказались в спасительном тепле и густом папиросном дыму, утяжеленном резким запахом спиртного. В небольшой комнатенке конторы яку-турской сейсморазведки за дощатым столом сидело на лавках, видимо, все руководство экспедиции – человек двенадцать мужчин и три женщины. Все были явно пьяны. На столе было штук десять уже пустых бутылок с бело-зелеными наклейками «СПИРТ ПИТЬЕВОЙ, 96 %», граненые стаканы, в которых плавали окурки, а на расстеленной на столе газете «Тюменская правда» – ломти жирного, давно оттаявшего муксуна. Мой наметанный глаз машинально отметил, что грязные жирные пятна обезобразили напечатанный в газете портрет Андропова…

При нашем появлении песня оборвалась, вся компания повернулась к нам, хмельно покачиваясь погрузневшими от выпитого спирта телами. Невысокий мужичок с прозрачными, плавающими глазами оторвался от лавки и шагнул нам навстречу. Было видно, как он усилием воли заставляет себя держаться прямо.

– С-слушаю вас, т-товарищи…

– Фамилия? – брезгливо сказала я ему.

– М-моя? М-малофеев…

– Должность?

– М-моя? З-з… заместитель начальника п-по хозчасти. П-прошу к столу… – Он качнулся, но оперся рукой о чье-то плечо.

– Я следователь Уренгойского уголовного розыска Анна Ковина. Мы приехали по делу об убийстве Воропаева. Где труп?

– Может, сначала это… водочки с дороги? – сказал из-за стола кто-то. – За помин его души, а?

Теперь я поняла, что эта пьянка – поминки по погибшему начальнику. И, судя по количеству пустых бутылок на столе, начались эти поминки давно, скорее всего – с самого утра.

– Я говорю: где труп? – сухо повторила я.

– А труп ч-чего? – качнулся Малофеев. – Т-труп в гробу, где ж ему еще б-быть? Н-на улице, з-за конторой…

– Его надо в Киев, самолетом. У Воропаева там семья, – добавил кто-то.

Оруджев повернулся ко мне, спросил:

– Где будет осмотр трупа? Сюда занести?

Дико не хотелось выходить снова на мороз, в буран, но не вносить же труп сюда, на стол этой пьяной компании.

10

РАДИОГРАММА

Уренгой,

начальнику Уренгойского управления уголовного розыска майору Зотову

Выполняя Ваше указание, сегодня, 10 декабря 1983 года, произвела в поселке Яку-Тур наружный осмотр трупа бывшего начальника Яку-Турской экспедиции сейсморазведки В. Воропаева и опрос его подчиненных. Кроме того, совместно с начальником охраны лагеря № РС-549 майором Оруджевым и при участии служебно-разыскных собак произведен, несмотря на буран, подробный осмотр места происшествия. В результате вышеназванных следственных действий удалось установить:

Рано утром 6 декабря Виталий Воропаев, 37 лет, по национальности русский, возвращался в поселок Яку-Тур из расположенного в полутора километрах ненецкого становища рыбосовхоза «Путь к коммунизму» от своей сожительницы – ненки Саване Пырерко. Допрошенная Пырерко (19 лет) показала, что В. Воропаев исчез из ее чума, когда она спала, т.е. примерно между 5 и 8 часами утра 6 декабря. При допросе Пырерко назвала приметы одежды Воропаева, похищенной его убийцами. Шапка меховая, пыжиковая, светло-коричневая; куртка брезентовая на волчьем меху, с брезентовым капюшоном; брюки-комбинезон синие, меховые; унты из собачьего меха с черной оторочкой.

Дополнительными опросами местного населения установлено, что гр. Саване Пырерко, числясь членом рыбацкой артели совхоза «Путь к коммунизму», участия в работе артели не принимает, а живет на нетрудовые доходы от проституции, сожительствуя с рабочими и инженерно-техническим составом вахтового поселка Яку-Тур. При обыске ее чума обнаружено около 3 (трех) тысяч рублей деньгами, а возле чума – несколько ящиков пустой стеклотары из-под спирта, водки и одеколона. Поскольку продажа спиртного ненецкому населению запрещена законом, не вызывает сомнения, что спиртные напитки в изобилии приносили с собой клиенты вышеназванной Саване Пырерко, которые посещали ее как группами, так и в одиночку.

Сообщаю подробности происшествия:

Труп убитого Воропаева был обнаружен сегодня, 10 декабря 1983 года, рано утром местным жителем, бригадиром ненецкой рыбартели «Путь к коммунизму» Яхано Тохо примерно в двухстах метрах от становища, от чума Пырерко. Таким образом, В. Воропаев, навестивший Саване Пырерко в ночь с 5 на 6 декабря, отсутствовал на работе четыре дня, что, безусловно, должно было вызвать беспокойство его подчиненных. Однако заместитель Воропаева по хозяйственной части Родион Малофеев и другие подчиненные показали, что, поскольку в период с 6 по 9 декабря все работы в экспедиции были остановлены из-за сильного бурана, они не хотели беспокоить своего начальника Воропаева, полагая его пребывающим у Саване Пырерко.

Бригадир артели «Путь к коммунизму» ненец Яхано Тохо (возраст 63 года) показал, что сегодня, 10 декабря, утром (точное время назвать не может, т.к. часами не пользуется, но, по моим подсчетам, в 6.30–7 утра) он выехал из стойбища на собачьей упряжке в поселок Яку-Тур, чтобы купить в магазине-фактории табак, муку и чай. На пути к поселку его собаки остановились перед сугробом, уселись в снег и стали выть, а вожак стал царапать сугроб передними лапами. Соскочив с нарт, Яхано Тохо разрыл сугроб и обнаружил замерзшее тело В. Воропаева. Труп, по словам Яхано Тохо, был абсолютно голый, заледенелый, отрезанные уши примерзли к груди. В паху вокруг отрезанного «хотэ» заледенела корка крови.

Уверенный в том, что это «духи тундры по приказу великого бога тундры Нума» казнили Воропаева за разврат, Яхано Тохо не притронулся к трупу, а примчался на собачьей упряжке в Яку-Тур, где сообщил о своей находке заместителю Воропаева Родиону Малофееву. Малофеев вместе с шофером Малышко и другими работниками экспедиции немедленно отправились в тундру по следам собачьей упряжки Яхано Тохо (старик, боясь «духов тундры», сопровождать их отказался), где и подобрали труп Воропаева.

Произведенный мною наружный осмотр трупа показывает, что из-за сорокаградусных морозов признаков разложения на трупе нет. Телесные повреждения: отрезанные уши и половой орган – нанесены острым холодным оружием. Этим же, по-видимому, оружием потерпевшему Воропаеву нанесен смертельный удар в сердце. На запястьях и на плече Воропаева имеются четко обозначенные синяки, что может свидетельствовать о попытках жертвы к самообороне. По моим предположениям, В. Воропаев покинул чум Саване Пырерко рано утром 6 декабря, намереваясь вернуться на работу. Буран не остановил его, поскольку накануне он и Саване Пырерко выпили вдвоем три бутылки чистого питьевого спирта. В двухстах метрах от чума Воропаев встретил убийцу или убийц, по всей видимости, заключенных, бежавших в эту ночь из лагеря № РС-549.

Однако для окончательного определения времени гибели Воропаева и для определения очередности произведенной над ним экзекуции необходимо прислать в Яку-Тур опытного судебно-медицинского эксперта.

Что касается осмотра места происшествия, вынуждена отметить, что никаких следов преступника или преступников на месте преступления не обнаружено.

Жду Ваших дальнейших указаний.

Старший лейтенант милиции, следователь Анна Ковина

Поселок Яку-Тур,

10 декабря 1983 года

5

Строганина – свежемороженая сырая рыба, нарезанная тонкими ломтиками. Строганина из осетрины, муксуна, нельмы, да еще с гранатовым соусом, – изумительная закуска под водку