Страница 8 из 19
Клодий и сам понимал, что в каждой деревне солдат не поставишь, а против этих "драконов" нужны бойцы отборные, не уступающие им в лютости, и едва не сплюнул от досады.
Надо было как можно быстрее выполнять миссию и возвращаться докладывать.
– Строится! Выступаем! – скомандовал он.
Ни у кого из солдат, не то что ослушаться – секунду промедлить – не возникло желания.
Монашек вернулся на гостиный двор уже на закате. Ткнул лопату у входа, вошел. С посеревшим лицом рухнул на лавку и долго сидел так, свесив меж упирающихся в дерево рук голову с растрепанными буйными каштановыми кудрями. Потом превозмог усталость и потрясение, начал разбирать вещи братьев – все десять сум ему было не унести.
Дышал он при это часто, то и дело переводя вздох. Были ли среди спутников его друзья, любимые наставники – кто знает, но и случайных знакомых, с которыми только что делил хлеб за одним столом, – хоронить своими руками не дешево обходится.
Отобрав все ценное и нужное в свою суму, парень замешкался, явно не зная, что ему делать дальше. Ночь на дворе, да только, когда он хотел что-то спросить, девчонка, еще днем всячески его завлекавшая, шарахнулась, как от чумного.
Юноша потерянно топтался. Видно, весь запал его вышел на похороны, и сейчас он держался уже на самом пределе. Взгляд, по-детски беспомощный, шарил вокруг, губы дрожали – вот-вот заплачет…
И, мало помалу осознавал, что гнать его, конечно, не будут – только не по доброте душевной, и не из-за монастырской тени за спиной, а что бы лишний раз дракону дорогу не заступить. Для селищан – он уже что-то вроде живого мертвеца, которому срок не вышел в могилу лечь: кто его знает, какая беда от него выйдет…
Последним усилием парень подобрался, гордо и решительно шагнул за порог, видимо рассудив, что голое поле да дремучий лес – роднее, чем такая милость! Судя по тому, что монашек догнал отряд трибуна на второй день пути, и по его сизому от усталости лицу, – он шел и по ночам.
Заметив уныло бредущую фигуру в монастырском одеянии, Клодий приказал позвать его. Монашек неуверенно, но с заметным облегчением обернулся на окрик. Его подвели к трибуну.
– Мое имя Клодий Север, трибун. Ты идешь в Обитель Обретения?
– Да, – парень невольно сглотнул.
– Не пойдешь ли с нами провожатым, инок? – спросил Клодий.
Послушник мог быть полезен не только как проводник, но и как источник информации.
От такого предложения, светлые глаза юноши раскрылись на пол лица, – все-таки его сильно задело отношение деревенских!
– Господь в своей милости да не оставит нас! – ответил он приложив сложенные ладони ко лбу, на котором ярко выделялась глубокая затянувшаяся корочкой ссадина от когтя дракона.
Юноша бодро зашагал рядом с чалой кобылой трибуна, явно оживившись и повеселев.
В окружении солдат он снова воспрял духом.
– Как тебя зовут? – первым делом поинтересовался Клодий.
– Лей, – назвался монашек, не упомянув ни деревни, как здесь было принято, ни имени отца, как у западных варваров, ни рода, как у самих лациев.
– Что же, далеко до Обители?
Юноша задумался, прикидывая, и ответил:
– Дорога тут не самая лучшая. Но вашим ходом за декаду дойдем. Может на пару дней меньше.
Клодий и сам знал, что они подходят не с самой удачной стороны – почти вдоль границы с дикими племенами, но Обитель Обретения, основанная выходцами из Пелопса, пользовалась большой славой. Настолько большой, что ее адепты уже появлялись и на побережье Понта и Тетиса, а сама Обитель слыла святыней у почитателей Безымянного Демиурга, благодаря тому, что ее основатель получил откровения едва ли не из его собственных рук. Но такие сроки его устраивали, тем более, что за это время он успеет вытянуть из мальчишки все возможное и о драконах, и о воинствующих монахах, которых тоже следовало взять на заметку.
Сулла Грецинн не изнывал от тоски в дороге. Надменный вид путешествующего господина не давал подступиться к нему особо любопытствующим, но сам он держал глаза и уши открытыми.
Последние сказали ему, что так называемые драконы – явление уже вполне привычное.
О них не болтали, суеверно считая недобрым знаком, зовущим беду, но удивления они не вызывали: их боялись, как опасаются наводнения, живущие на реке, на них досадовали – как на проливной дождь…
Да, пожалуй, вот оно – драконы были стихийным бедствием: неизбежным, неумолимым, но одновременно как бы не совсем обязательным. Настигнет оно тебя или нет не угадаешь, а когда настигнет спасаться уже поздно…
Грецинн только досадливо хмурил брови – происходящее не могло не беспокоить.
Безмерно раздражала так же необходимость торчать у затерянного в лесной глуши озера в ожидании неизвестно кого. Он – всадник, легат и республиканский магистрат, без малого сенатор, вынужден смиренно ждать, когда соизволит появиться какой-то варварский шаман! Но – долг превыше всего!
Лагерем стали неподалеку от деревушки, – да и то сказать: так, хуторка, на котором жили толи рыбак, толи лодочник с семейством.
Меряя шагами высокий берег, легат успел в очередной раз проклясть все и вся, когда раздался негромкий грудной женский голос:
– Я вижу слово лация действительно твердо.
Сулла резко обернулся и заметил стоявшую под акацией невысокую женщину в свободном платье из крашеной в синий шерсти с распущенными темно-русыми волосами.
Она была одна и спокойно стояла, внимательно рассматривая посланца. Сулла Грецинн ответил таким же откровенным взглядом: просто одетая, вся мягко округлая, с натруженными руками, но в тоже время в ней ясно ощущалась привычка скорее повелевать, чем подчиняться. Она, пожалуй, даже была довольно привлекательна, хотя пора ее уже клонилась к закату…
От нее он не стал скрывать свое настоящее имя и положение.
– Всадник Сулла Валерий Грецинн, прокуратор.
– Мое имя Гвиар и я служу Богине здесь на острове Виртринн, – говорила она довольно правильно.
Сулла подавил раздражение: не стоит винить их за задержку. После того, как консулы Пульхр Липид и Тит Випсаний Плавт педантично истребляли в северных провинциях всякого, кто хоть как-то походил на друида, было бы опрометчиво требовать от них безоговорочного доверия.