Страница 49 из 55
“В 1919 году Ермаков Харлампий командовал базковской сотней восставших казаков против Соввласти. Из Красной Армии ехал для переговоров к повстанцам военный комиссар с тремя красноармейцами. Ермаков с сотней захватил их в плен и доставил в штаб повстанческих войск и таковые были уничтожены” (А. Д. Александров).
“Взяты в плен под хутором Токиным один комиссар и два красноармейца, причем один красноармеец был убит во время схватки, а комиссара и второго красноармейца отправили в Верхнедонский округ, о дальнейшей судьбе его я не знаю” (Г. М. Топилин).
Все эти свидетельские показания касаются одного: судьбы комиссара Лихачева, который ехал, конечно же, не на переговоры, а на разведку и подавление мятежа.
Материалы “дела” Харлампия Ермакова вкупе со свидетельствами Павла Кудинова убеждают в том, что источником информации, касающимся этого крайне важного боевого эпизода в романе “Тихий Дон”, был Харлампий Ермаков, лично пленивший комиссара Лихачева.
Пленение комиссара Лихачева было только началом боевых действий против его карательного отряда, удерживавшего Каргинскую.
В романе “Тихий Дон” повествуется, что уже не “тридцать два человека татарцев”, а “десять сотен казаков повел Григорий на Каргинскую. Предписывал ему штаб во что бы то ни стало разгромить отряд Лихачева и выгнать его из пределов округа, с тем, чтобы поднять все чирские хутора Каргинской и Боковской станиц. И Григорий 7 марта повел казаков” (3 — 4, 152 — 153). Описание боя завершается итогом: “В сумерках налетом забрали Каргинскую. Часть лихачевского отряда с остальными тремя орудиями и девятью пулеметами была взята в плен Из Каргинской Григорий повел на Боковскую уже три с половиной тысячи сабель” (3 — 4, 153 — 154).
Об этом было так же рассказано в очерке Кудинова:
“Отряд хорунжего Ермакова перешел в наступление, выбил красных из занимаемых ими хуторов Токина и Чукарина, до утра преследовал отступавшего противника в направлении ст[аницы] Каргинской”.
В своих показаниях от 2. 2. 1927 г. Харлампий Ермаков рассказывает об этом бое так:
“Я участвовал со своей сотней в бою под станицей Каргинской, где было взято пехоты 150 человек, 6 — 7 орудий и пулеметов. Некоторые из красноармейцев были приговорены местной властью к расстрелу, как напр [имер] Климов Ив. Кириллович и Сырников, первый в х[уторе] Базки, а
второй в х[уторе] Лученский, которых должны были по пути расстрелять, но я создал такую обстановку, что они остались живы”.
Как видите, документально подтверждается глубинная связь текста “Тихого Дона” с тем, что рассказывал Харлампий Ермаков М. А. Шолохову.
С особой явственностью это ощущается в эпизоде, когда в бою под Климовкой Харлампий Ермаков (и Григорий Мелехов) зверски рубил матросов, а потом бился в истерике по этому поводу.
Эпизод с убитыми Харлампием Ермаковым матросами неоднократно возникает в его “расстрельном” “деле” как одно из главных обвинений. Как уже говорилось выше, в краткой справке для высшего руководства ОГПУ, на основании которой Ермаков был приговорен к расстрелу, было сказано: Харлампий Ермаков “отличался особой жестокостью ко
всем сочувствующим Советской власти, по показаниям свидетелей — лично зарубил 18 пленных матросов”. Хотя свидетели в том же “деле” показывали, что матросов Харлампий Ермаков зарубил в бою.
Достоверность этого эпизода в “служивской” биографии Харлампия Ермакова подтверждены и свидетельством Павла Кудинова о том, что “возле хутора Климовка порубил Харлампий Ермаков матросов в бою, а потом бился у меня головой об стенку”, и свидетельством самого Шолохова.
Объясняя, почему он написал Харлампию Ермакову письмо с просьбой о встрече 6 апреля 1926 года, М. А. Шолохов говорил К. Прийме, что это — “творческая необходимость… Надо было поскорее кое-что “застолбить” в сюжете, набросать важные сцены, написать в третью книгу романа целые главы, определяющие генеральный план “Тихого Дона” в целом… Помню, однажды Ермаков, рассказывая, вспоминал страшный бой с матросами возле хутора Климовка. Казалось бы, что это — лишь частный случай из множества других боевых столкновений. А я эту кровавую сечу воспринял, как бы это этичнее сказать, как неоценимую находку — поворот в развитии образа Григория в его трагических поисках правды…”.
И, действительно, “кровавая сеча” под Климовкой — поворот в развитии действия романа и в развитии характера Григория Мелехова.
Сцена эта написана в романе с невероятной художественной силой.
По показаниям свидетелей, Харлампий Ермаков убил в бою под Климовкой девятнадцать матросов. Григорий Мелехов зарубил в бою под Климовкой четырех. Но экспрессия, которая с силой звучит в этой сцене, определяется не количеством убитых, а мощью художественного таланта автора.
“Это художественный вымысел”, — говорил Шолохов о своем герое. И когда соотносишь мощь этой нарисованной художником сцены о переживаниях потрясенного содеянным человека с сухим рассказом свидетеля о том, что Харлампий Ермаков зарубил в бою восемнадцать матросов, или сообщением Павла Кудинова о том, как “бился головой” Харлампий Ермаков после этого эпизода, — понимаешь всю правоту слов писателя. Конечно же — Григорий Мелехов — не фотография, не сколок с Харлампия Ермакова, но — творение ума и таланта писателя. И тем не менее — в основе художественного вымысла лежит реальный факт, рассказанный человеком, его переживания.
Конечно же, Шолохову помогало то обстоятельство, что, судя по всему, Харлампий Ермаков был отличным собеседником. Константин Прийма приводит слова М. А. Шолохова, подтвердившего ему, что “в давние годы писал Ермакову и, работая над романом “Тихий Дон”, встречался с ним много раз, что Ермаков очень много знал, был необычайно памятлив и умел эмоционально рассказывать о пережитом”.
В декабре 1977 года М. А. Шолохов беседовал в Вешенской с норвежским исследователем “Тихого Дона” Г. Хьетсо. Это была одна из последних встреч в его жизни. Встреча с норвежским исследователем состоялась три года спустя после выхода книжки Д* “Стремя “Тихого Дона”. Однако М. А. Шолохов считал ниже своего достоинства вступать в спор, а уж тем более — оправдываться в том, в чем он не был виноват. Его беседа с Г. Хьетсо, записанная К. Приймой, пронизана спокойной, незыблемой уверенностью в своей правоте.