ЯОн

Она сказала, чтобы я сам выбирал зал, и дату, и все, что мне заблагорассудится, ей это все равно. И вообще, все это ее не интересует, и этот голландец тоже, и нечего к нему ревновать. Он, наверняка, уже умер от передоза, или просто валяется пьяным на тротуаре в Амстердаме, или сделал где-то магистра по какой-нибудь науке, что еще хуже. И как бы там ни было, вообще, он тут не при чем. Это — все то время в Момбасе. Три месяца человек сидит и смотрит на тебя, представляя себе поцелуй.

Твой человек

Когда Реут сказала, что хочет, чтоб мы расстались, я был в шоке. Такси как раз остановилось у ее дома. Она вышла и сказала, что не желает, чтоб я к ней поднимался, и что, к тому же, даже не очень-то хочет об этом разговаривать. И, вообще, у нее нет больше никакого желания обо мне слышать, и все возможные поздравления по случаю нового года или дня рождения она просит меня оставлять при себе. Она захлопнула дверцу такси с такой силой, что водитель бросил ей вслед пару теплых слов. Я остался сидеть сзади, в полном оцепенении. Если бы мы ссорились раньше или еще что-нибудь, я бы, наверное, был больше готов к такому повороту, но ведь вечер прошел прекрасно. Да, фильм, конечно, звезд с неба не хватал, но так все действительно было спокойно. И тут вдруг этот монолог, и хлопанье дверцей, и хоп! — все наши полгода вместе — в урне для мусора.

— Ну, и что будем делать? — спросил водитель и глянул в зеркало. — Отвезти тебя домой? А он у тебя есть вообще? К родителям? Приятелям? В массажное заведение на Аленби? Ты — начальник, тебе и карты в руки.

Я не знал, что мне с собой делать, только чувствовал, что все это не честно. После расставания с Гилой я поклялся никого больше не подпускать к себе слишком близко, чтобы потом не убиваться. Но вот появилась Реут, и все было так хорошо, что мне это просто не приходило в голову.

— Правильно, — хмыкнул водитель, заглушил мотор и опустил спинку сиденья. — Зачем это ездить, когда здесь так приятно. Да и мне-то что, солдат спит — счетчик считает.

И тут по селектору назвали этот адрес: «Еврейский легион 9, кто неподалеку?» Именно его я уже слышал раньше, и он крепко врезался мне в память, как будто кто-то его там процарапал гвоздем.

Когда мы расставались с Гилой, все было точно также в такси, точнее, такси увозило ее в аэропорт. Она сказала, что это конец, и действительно, больше ни слова я от нее не услышал. Тогда я тоже остался в подобном же состоянии, одиноко застрявший на заднем сидении. Тогдашний таксист болтал без умолку, но я не слышал ни единого слова. Однако адрес, прозвучавший по селектору, я как раз хорошо запомнил: «Еврейский легион 9, кто берет?» И вот сейчас, может быть, это вышло и случайно, но я все-таки велел водителю ехать, мне нужно было узнать, что там находится. Когда мы подъезжали, я заметил удаляющееся такси, и в нем, на заднем сидении, силуэт маленькой головы, похожей на голову ребенка. Я заплатил водителю и вышел.

Это был чей-то собственный дом. Я отворил калитку, пошел по дорожке, ведущей к входной двери, и позвонил в звонок. Это было довольно глупо. Что бы я стал делать, если бы кто-нибудь мне открыл, что бы я ему сказал? Мне нечего было там искать, и тем более в такое время. Но я так был рассержен, что мне было абсолютно все равно. Позвонил еще раз, долго трезвонил, потом начал со всей силы барабанить в дверь, как в армии, когда мы обыскивали дома, и никто не открывал. В голове у меня все смешалось: мысли о Реут и Гиле сплетались с другими расставаниями, и все это вместе превращалось в какой-то ком. И этот дом, в котором не открывали дверь, что-то в нем меня раздражало. Я стал обходить его в поисках окна, через которое можно было бы заглянуть внутрь. В этом доме не было окон, только стеклянная дверь сзади. Я пытался смотреть через нее, но внутри все было темно. Изо всех сил я напрягал зрение, однако, глаза так и не привыкли к темноте. Получалось, что чем больше я всматриваюсь, тем все чернее там делается. У меня от этого просто поехала крыша, по-чёрному. И вдруг я увидел самого себя как будто со стороны — вот я наклоняюсь, поднимаю камень, заворачиваю его в футболку и разбиваю стекло.

Я сунул руку во внутрь, стараясь не порезаться, и открыл дверь. Нащупал выключатель и зажегся свет, тусклый и убогий. Одна лампочка на большую комнату. И это все, что представлял из себя дом, — огромная комната, без какой-либо мебели, абсолютно пустая, кроме одной стены, сплошь увешанной фотографиями женщин. Часть фотографий была в рамках, остальные прикреплены к стене скотчем. И все были мне знакомы: была там Рони, моя подружка в армии, и Даниела, с которой мы встречались еще в школе, и Стефани, которая была волонтером в нашем кибуце, и Гила. Они все там были, и в правом углу в нежной золотой рамке было фото Реут. Она улыбалась. Я погасил свет и весь дрожа, скорчился в углу. Не знаю, кто этот человек, который живет здесь, зачем он мне это устраивает, как ему удается всегда все разрушать. И тут вдруг все выстроилось, все эти расставания, разрывы на ровном месте — Даниэла, Гила, Реут. Это никогда не происходило между нами, это всегда был он.

Не знаю, через сколько времени он приехал. Сначала я услышал звук отъезжающего такси, потом — как поворачивается ключ в передней двери, потом еще раз зажегся свет. Он стоял в дверях и улыбался. Просто смотрел на меня и усмехался, подлец. Он был невысок, ростом с ребенка, громадные глаза без ресниц, и в руке держал цветную пластиковую сумку. Когда я встал из своего угла, он хихикнул, как изменяющий муж, которого застали на горячем, и спросил, как я сюда попал.

— И она тебя бросила, а? — сказал он, когда я уже был близко от него. — Не страшно, всегда будет появляться другая.

И я, вместо ответа, ударил его камнем по голове, и не переставал лупить, даже когда он упал. Я не хочу никакой другой, я хочу Реут, я хочу, чтобы он прекратил смеяться. И каждый раз, когда я опускал ему на голову камень, этот человек только скулил: «Что ты делаешь, что ты делаешь, что ты делаешь, я же твой человек, твой!» — пока не перестал. Потом меня стошнило. И после этого я почувствовал некоторое облегчение, как на марш-броске в армии, когда кто-то сменяет тебя и забирает ручки носилок, и вдруг ты ощущаешь необыкновенную легкость, ты никогда не думал, что такое вообще можно чувствовать. Ты легкий как ребенок! И вся ненависть, и чувство вины, и страх, которые, наверное, станут одолевать меня, все растворяется в необычайной этой легкости.

За домом, неподалеку, была маленькая рощица, и я бросил его там. Камень и футболку, которые были все в крови, закопал во дворе. В течение нескольких недель я всё искал его в газетах, в новостях и в объявлениях о пропавших, но там ничего не было. Реут не отвечала на мои сообщения, и кто-то на работе рассказал мне, что видел ее на улице с высоким блондином, и это меня неприятно укололо, но я знал, что тут ничего не поделаешь, это уже в прошлом. Потом я стал встречаться с Майей. И с начала все было с ней так разумно, так хорошо. И в противоположность тому, как я всегда держусь с девушками, с ней я с первой же минуты был открыт, без всяких защит. По ночам мне иногда снился тот лилипут — как я выбрасываю его труп в роще, и когда я просыпался, в первую секунду мне было страшно, но я сразу же говорил себе, что нечего бояться, ибо он уже не здесь, а потом обнимал Майю и снова засыпал.

Мы с Майей расстались в такси. Она сказала мне, что я тупоумный, что до меня в такой степени ничего не доходит, что иногда она чувствует себя самой несчастной в мире, а я при этом уверен, что она получает удовольствие, ибо в эту минуту мне хорошо. Она сказала, что уже давно у нас возникли проблемы, но я не обращал на это никакого внимания. И потом она заплакала. Я пытался ее обнять, но она отстранилась и сказала, что если она мне не безразлична, то пусть я позволю ей уйти. Я не знал, стоит ли мне идти вслед за ней, настаивать. Что касается адреса, то назвали «Бульвар Фрейда 4». Я попросил водителя, чтобы он отвез меня туда. Когда мы подъехали, там уже стояло другое такси, и в него сели парень с девушкой, приблизительно моего возраста, может быть немного моложе. Их водитель что-то сказал, и они рассмеялись. Я отправился на Еврейского легиона 9. Искал его тело в роще, но там его не было. Единственное, что мне удалось найти, был ржавый прут. Я взял его и пошел к дому.