Разбойничья дорога

– Ну? – прорычал Ториан. – Девушка уже в храме. И что ты собираешься делать, о Меняла Историй? Взять храм Майаны приступом?

– Не знаю, – ответил я. Во рту у меня пересохло. – Кстати, вон те стражники направляются в нашу сторону. Пойдем-ка к кому-нибудь из богов и сделаем вид, что молимся. Там и подумаем.

– Тогда веди.

Старательно изображая слугу, который освещает дорогу своему господину, я двинулся через площадь. Я выбрал самый темный угол площади и направился в самую его середину, выбрав бога наугад.

Строго говоря, богов на храмовой площади Занадона всего-навсего триста сорок восемь – «тысяча» это, так сказать, поэтическое преувеличение. Позже, при свете дня, я изучил их; подобный набор я встречал и в других городах. В Вейлмене их так и вовсе больше четырех сотен. Большинство, правда, не более чем бессмысленные двойники – те же самые боги, но под другими именами. А остальные – покровители каких-то мелких городков, озер, рек и тому подобного. Причем некоторые настолько незначительны, что никто уже не помнил, кто они такие. Некоторые – совсем немного – даже и не люди: со звериными головами или крыльями. Как правило, этих экзотических богов ввозили из дальних стран.

Подавляющее большинство статуй изображало красивых мужчин и женщин, в человеческий рост или чуть крупнее, на невысоких, по колено, постаментах. Мужчины почти все были одеты, женщины – нет, хотя имелись и исключения. Почти половина держала в руках непременные атрибуты вроде кувшинов с вином, пышных снопов или даже детей.

Когда мы подошли наконец к одной из фигур, я опустился на колени, как и положено молящемуся, и коснулся лицом земли. Ториан встал на колени рядом со мной.

Стояла тишина. Ночь была теплой и тихой: занадонцы молятся негромко – в отличие от многих других известных мне людей.

Я пребывал в замешательстве. Искать вход в храм и заходить внутрь казалось безумием. Я хотел найти прекрасную Шалиаль, хотя не очень представлял себе зачем – возможно, чтобы предупредить ее об опасности. Но что, если она уже прошла инициацию и даже заговорить с ней будет преступным святотатством?

Если нас арестует сейчас как бродяг городская стража, нас от души выпорют и вышвырнут за городские ворота или, скорее, снова закуют в цепи и пошлют укреплять стены.

Но если нас поймают в храме Майаны, сбудутся самые худшие опасения Ториана. Рано или поздно нас, конечно, сдадут городской страже, но не раньше, чем лишат мужского достоинства. Я и сам наслышался историй про тупые ножи, раскаленное железо, чтобы останавливать кровь, и истории еще более страшные, где все делалось ногтями… Большинство умирает от боли, и таким еще, можно сказать, повезло.

И что должен здесь делать я? Зачем мне была показана эта странная ночная сцена: человек, отдающий свою дочь в жрицы против ее воли? Если я не найду повод для пребывания здесь, Ториан посмеется надо мной и обзовет меня сумасшедшим. Мне отчаянно необходимо было уснуть и увидеть сон.

Для разнообразия Ториан откинулся назад и воздел руки к небу.

– Услышь мою молитву, о святой… – Он осекся и пригляделся повнимательнее. – Рош? – прошептал он, прочитав имя на постаменте. – Этого бога зовут Рош. Кто такой Рош?

Он склонился к земле, а я выпрямился, воздев руки. Это улучшало кровообращение и к тому же выглядело убедительнее.

– Рош – бог истории, приливов и – иногда – памяти.

Я склонился, и Ториан выпрямился.

– Зачем приливам свой бог? – спросил он. – Бог – для того лишь, чтобы толкать воду туда-сюда?

– Не богохульствуй, – шепнул я.

Неожиданно Ториан вскочил и громко, с присвистом выдохнул. Потом выхватил факел у меня из руки и поднял его к лицу бога.

Я тоже встал, глядя на лицо изваяния. Высеченный из старого, выветренного гранита, Рош – симпатичный юнец, обнаженный, почти безбородый – загадочно улыбался нам со своего постамента. В мерцающем свете факела губы его, казалось, шевелились, отчего улыбка казалась еще шире. Я чуть было не поверил, что он вот-вот поднимет руку в приветствии.

Ториан снова рухнул на колени, кланяясь до земли. Только теперь он кланялся мне.

10. Знакомая спина

Я тоже опустился на колени. Ториан все прижимался лицом к булыжнику. Я задумчиво потеребил бороду.

– Это просто совпадение, – сказал я. – Так, случайное сходство.

Ториан не ответил. Я отчетливо слышал, как стучат его зубы.

– Я человек. Омар, меняла историй. Не Рош, не бог.

Ториан медленно выпрямился и посмотрел на меня. Снова глаза его горели двумя маленькими факелами. Скулы над бородой побелели.

– Можешь поклясться, что ты смертей?

– Насколько мне известно, смертей. Я не знаю точно, так как доказать это смогу, только когда умру.

– Сколько тебе лет?

– Ах! Трудный вопрос. Я сам сбился со счета. Больше, чем кажется, во всяком случае. Думаю, боги хранят меня в благодарность за то, что я бываю им полезен. Но я дышу, и потею, и ем, и испражняюсь, как любой человек, и плету небылицы девушкам. – Я улыбнулся ему как можно более естественно, ибо мне было действительно жаль его. – Я трушу, и хвораю, и терпеть не могу брокколи. Это просто случайное сходство. Освещение тут плохое.

– Так ты клянешься, что ты смертный?

– Чтоб Морфит отверг мою душу, если вру! – Конечно, не самая убедительная клятва: будь я бессмертен, Морфит не имел бы надо мной никакой власти.

Похоже, Ториан не заметил противоречия; он протянул руку словно для пожатия. Я принял ее. Он сжал мне кисть. Наверное, такой хваткой он мог крошить кирпичи. По лицу у меня струился пот, и я закусил губу, пытаясь удержаться от крика боли. В конце концов я негромко взвыл. Только тогда он отпустил меня.

– Ты, чертов свинский высерок! – прохрипел я, растирая руку. – Если б я мог разить молниями, я бы тебе потроха выжег за это! – Я облизал кровь с руки и вытер слезы.

– Если б я не верил, что ты обладаешь сверхчеловеческими силами, – буркнул он, – я бы разорвал тебя в клочья. Что тебе от меня нужно?

– Дружбу. Не больше, но и не меньше.

Его угольно-черные глаза блестели в свете факела, но оставались холодными, как могила.

– Я не разбрасываюсь своей дружбой просто так. Это обязывает жизнью. – Разумеется, он имел в виду воинскую дружбу. Да, воинская дружба – это не то, что возможно предложить простому меняле историй.

– Тогда давай просто договоримся довольствоваться обществом друг друга и вести себя честно.

– Мне не нужно клясться, чтобы вести себя честно, Меняла. Ладно, ты человек забавный, к тому же, похоже, без подвоха. Значит, дружба на таких условиях. Теперь скажи-ка: почему приливов и истории? И почему бог истории – почти мальчишка?

– У истории свои приливы и отливы, сдается мне. – Я покосился на статую и ухмыльнулся. – А все-таки ведь не совсем мальчик? Да и грудь у него в волосах. Если б у меня были дочери, я бы старался не подпускать его к ним. Мне кажется, как История Рош изображается старше. А как Память он совсем юн.

– Почему? По-моему, это неверно.

– Спроси у жриц. Возможно, потому, что воспоминания юности самые счастливые. И потом, насколько я помню легенду… в воплощении бога приливов Рош взрослеет, как смертный, до тех пор, пока не становится глубоким стариком. А потом снова молодеет, и так до бесконечности.

Великан нахмурился:

– Учитывая обстоятельства, вся эта философия меня мало утешает.

– Не ломай ты над этим голову, Ториан, – посоветовал я. – Как известно, боги никогда не позируют для своих изваянии – это делают за них смертные. Какой-нибудь король или богатый купец, задолжавший храму десятину, предпочел заплатить своему племяннику-скульптору. Или возжелал увековечить свою жену, или подружку, или сына. Ну, например, тетя Страшила в качестве богини Саранчи… Так при чем здесь сходство? Я никогда не позировал скульпторам: не настолько я горжусь своей внешностью. Какой-нибудь давным-давно забытый горожанин столетие назад в годы юности носил мои черты. Боги использовали их еще раз, когда творили меня, вот и все.