Притворщик

В туалете никого нет. Отматываю сразу несколько бумажных полотенец и прикладываю к порезу. Он небольшой, но глубокий. Оттого кровь хлещет из меня, как из поросенка.

– Это не поможет. Здесь надо шить, – звучит за спиной тихий, чуть запыхавшийся голос.

– Смотрю, ты прямо питаешь страсть к туалетам, – насмешливо меняю тему, не отрывая взгляда от струи воды. И только несколько секунд спустя оглядываюсь, не без удовольствия отмечая, что румянец на лице Ани стал будто бы гуще. Это не делает мне чести, да, но справедливости ради стоит заметить, что я не так часто позволяю себе вымещать свою злость на людях.

– Слушай, какого черта? Я разве давала тебе повод разговаривать со мной в таком тоне?

– Нет?

– Нет! И это не я виновата, что стала свидетелем вашей оргии! Ясно?!

– Ясно, что ты понятия не имеешь, что такое оргия.

– А ты в этом, конечно, спец!

Мы уже просто орем друг на друга. Полотенце в руке намокает и наливается красным, становясь едва ли ни одного цвета с Аниными щеками. Не знаю почему, но мне нравится выводить ее на эмоции. И похер, со знаком плюс они или минус. Я поглощаю их, вытесняя сосущую пустоту внутри.

– Конечно. Хочешь, покажу?

Я отбрасываю полотенце в корзину с мусором и, сунув палец в рот, смотрю прямо ей в глаза. Смешно, что ее ведет от этого. Дыхание разгоняется, становится чаще и поверхностней, взгляд плывет, теряя фокус.

– Ты совсем ненормальный? – хрипит она.

– Это называется – сексуально активный.

– Ты мой брат!

Ах ты ж…. А она ведь не в курсе, что мы не родные. И это не мешает ей меня хотеть? Занятно. Плохая девочка. Очень плохая. Мне нравится. Я бы даже мог сыграть с ней в эту игру. Запретный плод наверняка обострит чувства и даже скрасит ее уродство. Такой сладкий изврат, но… Отец вряд ли мне это простит. Поэтому я беру себя в руки, насколько сейчас могу, и, отвернувшись, цежу:

– А он твой отец.

– Я же сказала, что освобожусь послезавтра! Я не отказываюсь от общения. Просто в универе завал, еще и Сашка здесь всего на неделю и…

– Таких Сашек у тебя будет еще с десяток.

– Ты по себе равняешь?!

– А отец у тебя один. И он умирает, – продолжаю гнуть свое.

– Ну да. Очень удобно – делать меня крайней. Только сам ты, как я погляжу, себе ни в чем не отказываешь. Веселишься, как ни в чем не бывало!

Это настолько, блядь, несправедливо, что я вспыхиваю, как канистра с бензином, в которую бросили спичку. Подлетаю к Ане, дергаю ее на себя.

– В отличие от тебя, я был с ним весь день!

Наши тела ударяются друг о друга. Мячики ее грудей расплющиваются о мой торс. Разница у нас в росте такая, что Аня смотрит на меня снизу вверх. Впрочем, как и любая другая женщина. Вот только далеко не на каждую я действую так… Я сам. Без привязки к деньгам и статусу. На абсолютно примитивном животном уровне, меняющем биохимию ее крови, ее дыхание и даже внешний вид. Это так манко – словами не передать.

Я наклоняюсь. Она как зачарованная на меня пялится. Испытываю извращенное желание тронуть языком уродующий ее шрам. Меня куда-то несет. Я абсолютно точно не в порядке. Пьяный, злой на весь мир и, сука, испуганный. Вот кто бы мне сказал, что взрослого мужика может привести в такой ужас мысль о скором сиротстве?

– Я встречусь с ним! Правда. Завтра, если это так срочно, – тараторит Аня, вроде как и не веря, что я ее поцелую, но в то же время ужасно того боясь.

Даже интересно, чем бы это закончилось, если бы у меня не зазвонил телефон. А так я приложил его к уху, и все враз перевернулось.

– Что?! Матиас! – теребит меня Аня, по лицу читая, что случилась какая-то фигня.

– Папе хуже. Пойдем.

Слава Богу, этой дурочке хватает ума со мной не спорить. Мы возвращаемся к Аниному столику, чтобы забрать ее сумочку, и теряем еще какое-то время на то, чтобы она объяснилась со своим парнем. Тот, конечно, увязывается за нами, но Аня пресекает эту идею. И это последнее, на что я обращаю внимание. Ведь мои мысли сейчас совсем в другом месте. С другими людьми…

Тычу в приложение такси, но из-за того, что дрожат пальцы, никак не удается вбить нужный адрес.

– Дай я, – мягко замечает Аня, вынимая из моих рук телефон. – Вот. Машина будет через семь минут.

Я отрывисто киваю и устремляюсь к выходу. За каким-то чертом нас выходят проводить ее друзья. Стоят, тихонько переговариваясь, пока я меряю шагами узкий тротуар. Минуты ожидания тянутся как последние страницы тяжелой книги. Торможу себя от того, чтобы не спросить, сколько еще нам ждать, но Аня будто сама понимает, как мне нужна эта информация.

– Еще пару минут. Он уже здесь, на развороте, – шепчет она и зачем-то касается моих пальцев своими, оставляя меня обожжённым этим прикосновением.

Наконец, темноту рассекают желтые лучи фар. Плюхаемся с Аней на заднее сиденье. В чувствах царит сумбур. Мне и легче вроде от того, что сейчас не один. И сложней. Потому что рядом с Аней я чувствую себя самозванцем, не имеющим права скорбеть. Знаю, бред. Но этот бред прочно засел в моей голове. И пока нет сил ни бороться с ним, ни его анализировать.

– У него рак, да?

– Да.

Наверное, надо бы как-то раскрыть тему… Рассказать, что он боролся как лев, и все было хорошо, до того как случился рецидив. А когда это произошло, отец будто перегорел. Отказался от химии, лучевой терапии. Сказал, что проживет столько, сколько отмеряно, без этого дерьма. Ну, вы уже, наверное, поняли, какой он упертый. Не зря баран. В смысле овен, но это одно и то же.

Дальше едем молча. У ворот дома припаркована одна из наших скорых. Ну, хоть что-то… В дверях сталкиваемся с возвращающейся бригадой. Останавливаюсь, чтобы расспросить о том, что и так понятно. Где-то между машиной и домом умудряюсь напрочь забыть о следующей за мной по пятам сестренкой. Поэтому когда мать встречает нас со словами: «Зачем ты ее притащил?!», лишь удивленно оглядываюсь на Аню.

– Отец просил. Пойдем, сообщим ему, что ты здесь.

– Не стоит! Он только уснул.

– Тогда мы просто к нему заглянем, – пожимаю плечами. Покой отца мать защищает как коршун. И это только лишний раз убеждает меня, что она все же может любить… Пусть и не своего ребенка, а мужика. Похер. К отцу я не ревную. – Пойдем, – бросаю Ане, шагая по коридору. С тех пор, как отец заболел, их с матерью свою спальню перенесли на первый этаж, чтобы ему не приходилось скакать по лестнице.

О том, что мне не нужна компания в эти секунды, понимаю с запозданием. Но уже ничего не исправить. Несколько минут мы топчемся у кровати мирно спящего отца, наблюдая за тем, как равномерно вздымается его грудь, и выходим. Потому что я ничего не могу при свидетелях. Ни поговорить с ним, ни плакать, ни даже просто коснуться.

– Извини.

– За что? – спрашиваю, упершись рукой в стену и низко-низко опустив голову.

– За то, что не приехала. Он казался… таким здоровым, – шепчет Аня, сглотнув.

– Это только видимость.

– Да я уже поняла, – кивает.

– Проехали. Пойдем, покажу твою комнату.

– Нет, что ты. Я не могу остаться.

– Почему? – обернувшись, устремляю на сестру тяжелый немигающий взгляд. Какого черта она выделывается? Разве не понимает, что мне сейчас совсем не до уговоров?

– Потому что твоей матери это явно не понравится.

– Она смирится. Если дело упирается только в это – забей.

Обхожу Аню по дуге, направляюсь к ведущей на второй этаж лестнице. Спиной ощущаю, что она семенит за мной.

– У меня же даже зарядки нет. Вещей на смену…

– Заедем завтра к тебе, перед встречей с риэлтором. А пока… – толкаю дверь в свою комнату, открываю комод и достаю первую попавшуюся футболку: – На.

Аня тормозит, явно не поспевая за развитием событий.

– Спасибо. Я думала, нам следует побыть с отцом. А ты какие-то встречи планируешь.

– Отец дал мне поручение купить тебе квартиру. Я его намерен исполнить.

– Мне ничего от него не надо! – горячо протестует сестра.