Анатомия сердца

– Нет. Сиди, пожалуйста, там. Я всё тебе объясню, но позже.

Тем временем из своего укрытия я вижу, как Себастиан Скотт, которому теперь двадцать семь, прислоняется к столу, сжимая край столешницы обеими руками так, что кожа на них в соответствии с моими воспоминаниями наверняка белеет, и громко говорит авторитарным тоном, сразу же дающим осознать требовательность, строгий характер и нежелание слушать возможные оправдания.

– Я сравнительно молод, и это мой первый год, но скажу сразу, что большинство здесь присутствующих с моим темпом вряд ли справятся. Рекомендую уже сейчас задуматься о том, как и где вы будете находить время на то, чтобы записываться ко мне на дополнительные консультации и на последующую сдачу отчётов. И дело даже не столько во мне, сколько в сложности самой дисциплины, которую вам предстоит освоить. Она потребует от вас особенного усердия и терпения.

Я думаю, что он говорит так, как, вероятно, и должен говорить тот, кто прошёл все существующие стадии обучения и получил докторскую степень в дополнение к магистерской. Благодаря этому, но, скорее всего, просто возрасту Себастиан возмужал. Стал ещё прекраснее, чем был. Даже на том расстоянии, что разделяет нас, от него исходит особенная аура. Это превосходство. Уверенность в себе. И знание, что именно в этой аудитории ему нет и не может быть равных. Нам всем двадцать лет. Максимум двадцать один. Мне исполнится именно столько через каких-то пару недель. И тогда своебразным достижением можно будет считать возможность пойти в магазин и без проблем на кассе оплатить выбранное вино. Пока же лично я ещё нигде не могу приобрести и употребить алкоголь на абсолютно легальной основе. Время от времени я довольствуюсь лишь дешёвым пивом на вечеринке в одной из соседних комнат.

Себастиан Скотт запускает презентацию с помощью проектора под потолком. Первые несколько слайдов мне удаётся поспевать за ходом лекции и конспектировать информацию с них в полном объёме и даже без сокращений. Но спустя некоторое количество времени моя сосредоточенность изменяет мне, и я перестаю осознавать, о чём конкретно идёт речь. Старания писать быстрее приводят лишь к усталости в руке, после чего изначально понятный рукописный текст превращается в нечто неразборчивое, что, вероятно, придётся выкинуть и переписать. Я просто растворяюсь в своих мыслях, никак не связанных с темой занятия, так что звонок, сигнализирующий о его окончании, застаёт меня буквально врасплох. Поверить не могу, что прошло уже три часа. Но пока все вокруг складывают свои учебные принадлежности в сумки или рюкзаки, я не спешу следовать примеру окружающих. Если это в принципе возможно, то из-за их постепенного ухода из аудитории я склоняюсь ещё ниже, чтобы дождаться, когда путь будет совершенно свободен. Свободен, разумеется, от Себастиана Скотта. Меньше всего мне нужно и хочется пересекаться с ним. Однако планы Хейзел не совпадают с моими, и, полностью собранная, она уже стоит в проходе между рядами, смотря на меня требовательно и с любопытством, которое требует скорейшего удовлетворения.

– Ты же не собираешься остаться здесь? Идём уже.

Мне приходится встать с чувством внутреннего поражения. Как я не тяну время со сборами, Себастиан Скотт по-прежнему в аудитории, занятый выключением техники, но отвлекается от неё, услышав наши шаги на лестнице. Он поднимает взгляд, думаю, собираясь проявить вежливость и попрощаться с задержавшимися студентами, но не произносит ни слова. Так наступает тот самый момент, которого я так боялась и всячески желала отсрочить его наступление. Я словно забываю, как дышать, когда Себастиан, едва встретившись со мной глазами, перемещает их к Хейзел. Всё происходит настолько стремительно, что мне не кажется, что он меня узнал. Может, это даже к лучшему. Если он забыл, и мой образ совершенно стёрся из его памяти. Я ведь чего-то подобного как и раз желала. Тогда, когда переживала, что будет. Возможно, это было зря. Но почему-то, покидая аудиторию, пока Хейзел чуть отстаёт, я чуть ли не хочу плакать. Это так глупо и тоскливо, что хочется вернуться в общежитие, залезть под одеяло и лежать там не один день, выбираясь, только чтобы поесть. Но я отгоняю эти мысли прочь ещё до того, как подруга нагоняет меня и останавливает уверенным прикосновением к левому локтю, преграждая мне путь и не оставляя иного выбора, кроме как остановиться.

– Да что с тобой такое? То не желаешь вставать, то фактически бежишь. Может, объяснишь, что на тебя нашло?

– Я его знаю, – просто говорю я, немного запинаясь из-за сбившегося дыхания. – Знаю Себастиана Скотта. Точнее, тогда я не знала его фамилию, но мы… мы… знакомы.

– Ну это же здорово. Мы сможем избежать реально плохих отметок, – замечает Хейзел, уже размечтавшись о том, как моё знакомство с преподавателем может сослужить ей хорошую службу. Но я качаю головой и провожу рукой по волосам.Так не получится. Подобное просто невозможно. Ничего не выйдет. – Нет? Почему нет?

– Мы знакомы, – уже с нажимом повторяю я, надеясь, что теперь-то всё станет понятнее. Подруга явно задумывается и думает, думает, пока, судя по изменившемуся взгляду, ставшему совершенно серьёзным и чуточку настороженным, не делает единственно правильный вывод.

– С каких пор? – лишь спрашивает она, привалившись спиной к стене, но глядя по-прежнему на меня. Я вздыхаю прежде, чем нахожу в себе смелость и ресурсы дать ответы на многие вопросы, а не только на тот, что был задан.

– Ещё до университета. Летом после школы. Я взяла год на раздумия, чем хочу заниматься, и путешествовала в течение пары месяцев до того, как вернулась в родной штат и нашла работу. И спустя этот год оказалась здесь. То, насколько страстно он отзывался о медицине… это заворожило меня раз и навсегда.

– Ты ни о чём из этого мне не рассказывала, – немного огорчённо отвечает Хейзел, – совсем ни о чём.

– Это нечто, о чём хочется забыть и в то же время поставить на повтор, чтобы наслаждаться моментом снова и снова, – нервно водя указательным пальцем по стене, признаюсь я.

Тут Хейзел словно подбирается, становится чуть выше, и по моей спине проходит не то озноб, как иногда при температуре, не то просто дрожь. Себастиан Скотт проходит мимо нас в направлении лестницы почти в конце коридора со взглядом, явно намеренно прикованным к полу, чтобы не видеть меня. Я смотрю на широкую, обтянутую рубашкой спину, пока мужчина остаётся в зоне видимости, и готова биться головой о стену. Сомнений нет, подобно тому, как я отдала бы многое, чтобы повторить хотя бы одну ночь или день, Себастиан Скотт сделал бы то же самое, чтобы больше никогда меня не видеть. Или хотя бы не видеть в качестве своей студентки.

– Надеюсь, однажды ты всё-таки расскажешь мне хоть что-то.

– Хейзел.

– Итак, давай подытожим, – не обращая внимания, как я словно хочу провалиться сквозь землю и исчезнуть, подруга реально сопоставляет все факты в одном предложении. – Ты говоришь мне, что встретила нашего преподавателя где-то вдали от дома, между вами произошло нечто вроде курортного романа со всеми его составляющими, и таким образом, видя его обнажённым и при этом разговаривая о жизненном призвании, ты впервые задумалась о том, чтобы оказывать помощь людям?

– Не совсем так и уж точно не в тот момент, но в целом да. Наверное, да.

Мне почти стыдно. Мне, которая никогда не краснела и в своё время рассталась с девственностью ещё до Себастиана Скотта, не превращая это в сильно важный якобы для любой девушки момент.

– Даже если бы ты сказала, что мысленно начала готовиться к вступительным экзаменам именно в тот момент, я бы всё равно не поверила. Никто в здравом уме не будет думать об учёбе, когда в той же самой постели находится кто-то настолько сексуальный и сводящий с ума.

– Прошу тебя, тише, Хейзел.

– Не волнуйся. Твой секрет о том, что ты делала и сделала бы с преподавателем анатомии снова, останется при мне. Я унесу эту тайну с собой в могилу, – заверяет меня Хейзел, но я лишь окончательно раздражаюсь, что сопровождается неконтролируемым повышением голоса: