Колония

— Сколько же его били… — пробормотал Эрвин, пропуская через фильтр сознания информацию, уже ставшую содержимым физического вакуума. — Сколько его били… За то, что не считался с законами племени… Обо всем имел свое мнение и никому не подчинялся. А когда его призвали в армию…

— Год военной тюрьмы за неподчинение приказам, — подтвердил Левкипп. — Побег. Был пойман, получил еще год и опять бежал.

— Как ему это удалось? — поразился Эрвин и, подчинив поток информации, сам ответил: — Гениально придумал, да.

— Бедняга, — добавил он. — Ужасная жизнь для человека такой внутренней свободы и такой способности противостоять любому внешнему воздействию. Удивительно, что он дожил до сорока лет. Могли убить в армии, в тюрьме, да просто в уличной стычке.

— Тогда, — мрачно заметил Левкипп, — он прибыл бы в колонию гораздо раньше, и мироздание, возможно, уже перестало бы существовать. Мы ничего не могли бы сделать, если бы смерть его оказалась быстрой. Сейчас есть надежда…

— Воспрепятствовать? Теоретически, да. Но он — гений! В колонии Чембара станет одним из самых…

— При его свободолюбии? — перебил Левкипп. — При его жажде разрушения устоев?

— Ты прав, — согласился Эрвин, просочившись сквозь не очень высокий энергетический барьер в соседний холм с плоской вершиной, где даже в фазе неустойчивого равновесия можно было немного расслабиться и подумать.

— Созовем конвент!

— Думаешь, придется голосовать? — с беспокойством спросил Левкипп.

Простая, казалось бы, процедура, но очень сложная, когда приходится синхронизовать тысячу четыреста девяносто семь личностей плюс-минус восемь.

— Конечно. Нужно решить: допустить ли в колонию личность Чембары.

— Синхронизуем в здешнем настоящем или…

— В здешнем, — твердо сказал Эрвин. — Это проще всего.

— Зови, — согласился Левкипп. — У тебя поле взаимодействия более пологое.

— Знаешь, родная, — сказал Эрвин, — когда мы гуляем, мне кажется, что время замедляется или вовсе останавливается. Как сейчас. В деревне уже ночь или новое утро, а может, даже прошла неделя. Или год… Когда мы вернемся…

— Как Рип Ван Винкль? — нашла сравнение Хильда и практично добавила: — Аннамари тебя не узнает, и мы сможем…

Она не закончила фразу, а Эрвин сделал вид, будто не расслышал. Хильда не впервые намекала на возможность «соединить жизни узами законного брака», но Эрвину было достаточно спокойных прогулок, разговоров, непритязательной любви, последней, как он был уверен, помня о своих годах. Поздно менять жизнь. Когда-то он любил эпатировать окружающих, поступая вопреки всем — в том числе природе, которая до него была одной, а его мысли, его идеи всё изменили, объяснив необъясненное и породив новое знание.

Поняв, что Эрвин, как много раз прежде, не захотел продолжить фразу, Хильда отвела взгляд от солнца, и оказалось, что оно успело погрузиться в гору почти целиком. Время не стояло, всё это — мечты и несбывшиеся желания. С вершины подуло холодным ветерком, и Хильда еще теснее прижалась к Эрвину, смотревшему на уходившее солнце из-под козырька ладони.

— Когда-то, — тихо произнес Эрвин, будто отвечая наконец на ее незаконченную фразу, — я один выходил против всех и убеждал в своей правоте. Сейчас я не уверен, что это следовало делать.

Поняв скрытый смысл фразы, Хильда всё же ответила на ее очевидную суть. Но и в ее фразе содержался скрытый смысл.

Они появились сразу, в биггсовском поле места хватило для всех — распределенного места, где могла бы расположиться иная молодая вселенная, не прошедшая еще стадии инфляции. Говорили все одновременно, поскольку синхронизацию Эрвин провел по всем правилам, и каждый говоривший воспринимал сказанное другими иногда даже раньше, чем фраза была произнесена. На это обстоятельство приходилось делать поправку, никого квантовые эффекты не смущали, разговор был слишком серьезным, чтобы обращать внимание на мелочи.

— Информация известна всем? — традиционно задал вопрос Эрвин, на что получил традиционный утвердительный ответ.

— Вопрос в том, — сказал Левкипп, — допускать ли Чембару в колонию. Проблема: появление здесь личности с абсолютной свободой воли может привести к непредсказуемым в принципе изменениям законов природы, к процессу разрыва Вселенной и, возможно, к гибели Земли. Малейшая вероятность такого сценария недопустима. Земля — это…

— Колыбель человечества… — вставил Константин.

— Да, — согласился Левкипп. — И сама мысль, что из-за какого-то…

— Не какого-то! — несколько возмущенных голосов прервали Левкиппа.

— Эта личность, Чембара, обладает самой свободной…

— Абсолютно свободной от любого влияния…

— Практически свободной, но и этого достаточно…

— …организацией мышления…

— Для него не существует стереотипов, авторитетов, заранее принятых постулатов…

— Он мыслит настолько широко…

— Практически беспредельно…

— Насколько, в принципе, способен мыслить человеческий мозг…

— И при этом, — вставил Эрвин, — полное отсутствие базового образования. Чембара даже о законах Ньютона не слышал!

— Откуда он мог о них слышать, если, едва научившись ходить, стал охотиться с отцом?

— Вот неуч так неуч!

— Но свобода мышления — именно от отцовских генов!

— Вряд ли мы на этот вопрос ответим, не изучив генетическую карту…

— Невозможно, поскольку никто на Земле не удосужился…

— Кому было нужно исследовать ДНК этого человека?

— Однако, — вернул Левкипп дискуссию в главное русло, — все согласны с основным положением: Чембара — неосознанный гений, таких за всю историю человечества было трое, и каждый своим появлением в колонии привел к изменениям в физических законах Вселенной, изменениям в эволюционном статусе…

— Хватит о нас, — встрял Исаак, один из трех упомянутых Левкиппом «возмутителей спокойствия». — Каждый из нас еще на Земле был…

Окончание фразы утонуло в гуле голосов поддержки.

— Оказавшись в колонии, — произнес Левкипп, — Чембара — уж это все понимают, верно? — получит доступ ко всем знаниям и при полной синхронизации окажется самым осведомленным, самым умным и — что важнее всего! — самым свободным в мышлении нашим собратом. Никаких сдерживающих центров в сознании…

— Из чего не следует, — вставил молчавший до сих пор Альберт, — что он использует свою внутреннюю свободу для разрушения такой прекрасной постройки, как нынешняя Вселенная.

— Но нет никаких гарантий, что Чембара этого не сделает, — парировала Мария, сама в свое время порушившая немало природных закономерностей. — Мы хотим рискнуть?

— Нет! — синхронно воскликнули тысяча четыреста девяносто шесть голосов.

И лишь один спустя рассинхронизированную микросекунду личного времени добавил в наступившей внезапно тишине:

— Я бы рискнул. Вселенная выглядит совершенной, поскольку мы ее такой сделали. Но продвинулись ли мы в понимании сути совершенства? Может, это и не совершенство вовсе? Может, изменения назрели и необходимы? Может, именно потому явился в мир Чембара? Человек, который не знает, что нечто невозможно, но обладает такой внутренней свободой, что способен это невозможное…

— Сделать возможным? — ехидно спросил Левкипп.

— Многие из нас были такими, — спокойно продолжал Эрвин. — И мироздание каждый раз менялось, да.

— Многие? — возмутился Левкипп. — Трое! Число — в пределах квантовой неопределенности.

— Верно, — Эрвин предпочел согласиться, потому что припас более существенный аргумент. — Число в пределах неопределенности, а результат? Вселенная всякий раз становилась более совершенной, более выверенной математически, более стройной физически, и жизнь на Земле разве не возникла в результате Третьего изменения законов природы?

— Меня поражает, — добавил Эрвин, — почему сами герои прошлых изменений, сами ниспровергатели истин, эти трое, о которых идет речь, почему они сейчас не хотят допустить в колонию нового и, возможно, самого мощного ниспровергателя?