Я — твоё солнце

Что же касается моего отца, там всё ещё проще: он просто не понимает, зачем нужны туфли. Настолько, что его собственные видели, пожалуй, Первую мировую войну.

От одной только мысли о прогулке с Изидором всё внутри переворачивается. А вот, кстати. Ему я точно не прощу. Ни трусость перед каждой проходящей мимо собакой, ни растрёпанный хвост, ни запах из пасти, будто там сдох хорёк. Непростительно.

В очередной раз возникает навязчивая идея не возвращаться домой. Я слоняюсь наугад по улицам, любуюсь зданиями, балконами с блестящими узорами, представляю людей в этих квартирах. Нас так много: живём, прижавшись друг к другу, думаем, что наше существование важнее всех остальных. Не обращая внимания на урчание в животе, я гуляла, влекомая светящимися окнами, словно мотылёк, что летит на голубой свет, чтобы — кррр-ззз — сгореть. Я рассматривала, придумывала, шёпотом описывала видимую часть интерьеров: вот тут огромный гобелен во всю стену («а этот взрыв гусиного помёта символизирует интеллектуальное падение западного общества»), а вон там лампа в гостиной (подпись: тётушка Клод, 99 лет, мастер папье-маше). Какова жизнь, когда ты можешь себе позволить покрыть целую стену разводами цвета хаки? Тут живот снова заурчал.

Я оглянулась вокруг в поисках открытой булочной.

И вдруг…

И вдруг сердце оторвалось от грудной клетки и разбилось на мелкие кусочки прямо на асфальте.

Я могла сколько угодно тереть глаза, но перед ними предстала чистая правда. Не зная, что делать, потеряв способность дышать, я подпрыгнула на месте, развернулась и бросилась бежать с лёгкостью гиппопотама в лягушачьих сапогах.

Перед глазами всё плыло.

Я бежала наугад от налипшей на веки картинки.

Он меня не видел.

«Он» — мой папа.

Мой страшно занятой папа, просиживающий штаны в кофейне.

Мой папа, целующий взасос женщину.

И эта женщина не моя мама.

Глава третья

Убаюканная буйной морской волной, Дебора хочет умереть

Было уже восемь часов вечера, когда я наконец то решилась открыть ворота у дома, в трёхсотый раз напрасно вытерев влажные ладони о джинсы — у меня будто фонтан под кожей бил.

Что теперь?

Лестница поглотила меня: чем выше я поднималась, тем медленнее шла, ведь каждый шаг приближал меня к маме.

Что это была за женщина? Брюнетка с потрясающими кудрями до самых лопаток… Но кроме того?

Я задыхалась, но не от высоты: шесть этажей обычно не проблема. В этот же раз они встали мне поперёк горла.

Я не хочу видеть маму.

— Привет, мамуль! Как прошёл твой день? — ЛИЦЕМЕРКА.

— Мама, я сегодня видела, как папа ворочал языком во рту другой женщины. — СЛИШКОМ ПРЯМО.

— Мам, давай немного поиграем с образами. Представь себе, что вдруг застала одного из друзей за изменой. Так вот: ты расскажешь своей подруге, что ей наставили трёхметровые рога, вроде тех, что растут на голове у канадских лосей? — НИЧТОЖНО, УНИЗИТЕЛЬНО, НЕИСКРЕННЕ.

— Мамочка, дорогая, у меня для тебя плохая новость. — ГВОЗДЬ В ГРОБ СЕМЕЙНОГО СЧАСТЬЯ.

Карты вскрыты: ничто не будет как прежде. Уж точно не я.

Добравшись до четвёртого этажа, я оперлась о перила, вслушиваясь в тишину лестничной клетки — кажущуюся тишину, разбавленную тысячей звуков домашней возни, — как вдруг зазвонил телефон.

На экране: «Мамочка».

Едва переведя дыхание, я ответила:

— Почти дома… Меняю сумку на Изидора!

Заскрипела наша дверь, и я отчётливо услышала глупое пыхтение бродяги. Пройдя последние несколько метров, я чмокнула маму в бледную щёку, протянула ей сумку и начала спускаться.

— Я варю макароны, будь дома через десять минут!

— Ок!

Я вытерла текущие по подбородку слёзы.

Неряшливый пёс потянулся ко мне бесцветным носом.

— Я передумала. Я прощаю тебя, Изидор.

Вернувшись домой с концами, я улизнула в комнату под предлогом тонны домашки, прихватив с собой тарелку холодных макарон и заглянув по пути в гостиную.

— Что за номер на зеркале в прихожей?

В ответ прозвучало лишь щёлканье ножниц.

— А где папа?

Мама пожала плечами:

— Дорабатывает новый макет своего нулевого номера. Очень нервничает. Вернётся, наверное, ночью. Или завтра.

Какое совпадение.

Я была настолько шокирована сценой с влажным поцелуем, что промолчала. Перед тем как улизнуть, я всё-таки уловила витающую в воздухе аномалию: мама приняла душ, под глазами красуются синие круги, пальцы дрожат, волосы взлохмачены. Однако не это меня смутило больше всего. Мама сидела по-турецки посреди гостиной в одной пижаме, разбросав вокруг десятки журналов. Сотни. Груды, кипы. Царство бумаги, сплошной бардак площадью в двадцать квадратных метров: обрезки, кусочки, скомканные горы под журнальным столиком, под диваном, под батареей, на комоде и под ним. Мама, конечно, никогда не волновалась насчёт безупречной чистоты, особенно в последнее время, но я никогда ещё не видела нашу квартиру в таком беспорядке: на мамином столе у окна башни журналов росли наперегонки, а обычно включённый компьютер погас и молчал.

Подмяв под себя бумагу и глубоко вздохнув, Изидор растянулся во весь рост у батареи. Стоило мне только к нему подойти, как он принялся вилять хвостом, разметая обрезки в разные стороны.

С тарелкой в руках я осторожно, на шаг, приблизилась к маме: новой парой гигантских красных ножниц, упаковка от которых валялась тут же на полу, она вырезала черепаху.

— Э-э-э… а что ты делаешь?

Высунув от старания розовый кончик языка, мама не отрывала глаз от своего творения.

— Я вырезаю.

— А. Понятно.

Я решила спасаться бегством, потоптав лягушачьими сапогами отходы её странной деятельности, — какая же я трусиха!

Ночь превратилась в длинную цепочку цветных безжалостных кошмаров. Среди этого каскада мрачных сцен, влюблённых рож, чудовищных поцелуев, криков, ссор и вылетающей из ниоткуда ругани один сон мне запомнился больше всего: он повторялся по кругу, будто пластинку заело.

Прошмыгнув сквозь оцинкованную крышу, в наш дом пробралась ядовитая паучиха и спряталась в тени, сжавшись до крошечных размеров, Но мои родители заметили её. Мама впервые за долгое время зашевелилась. Я так боялась чудовища, что, кажется, весь позвоночник ощетинился изнутри. Наконец мама с триумфом показала мне тапок: ужасная паучиха распласталась на подошве, задохнувшись от запаха маминых ступней.

Я проснулась в шесть часов и уже не смогла уснуть.

Да кто она вообще такая, эта кучерявая стерва?

На следующий день в обед я встретилась с Элоизой у Питомника. Едва заметив мои сапоги, она подняла большой палец вверх: надо сказать, что на улице было двадцать шесть градусов, а на небе — ни облачка. Но как-то пофиг.

Я чуть не выложила ей свою семейную драму, но Элоиза и слова вставить не дала, тут же защебетав — какая неожиданность — об Эрванне. Притворяясь, что не замечает моего трупного цвета лица, Элоиза потащила меня в кафе попробовать суп, который, по её мнению, должен меня развеселить. Она разработала целый план действий, который наконец-то начал приносить плоды: Эрванн пригласил её на свой день рождения, который будет через три недели.

Когда она сообщила мне эту новость, я достала из кармана носовой платок — с той прогулки с Изи-дором у меня теперь всегда с собой три пачки — и вытерла капающие изо рта Элоизы слюни.

Ладно, я просто завидую. На самом деле Элоиза — настоящий питбуль любовных историй. Стоит жертве показаться на горизонте, и Элоизу уже не остановить. Её мозг работает на скорости, которой позавидует лауреат Нобелевской премии, и всё только ради одного — заполучить объект. И горе тем, кто осмелится встать у неё на пути: однажды я видела, как Элоиза бросила бомбу-вонючку прямо в шерстяное пальто предполагаемой соперницы. Такое уже не отстираешь.

Элоиза настолько уверена в себе, что уже рассуждает о наряде, который наденет на тот самый день рождения: «Женственный, но не шлюший, элегантный, но не занудный…», так что я решила не напоминать ей о нашем договоре. Ровно через три недели выходит фильм, японское аниме, которое я жду уже полгода. Мы даже освободили субботний вечер — я обвела этот день оранжевым в ежедневнике. Конечно, мой внутренний голое может ошибаться, но что-то мне подсказывает, что между Эрванном и аниме о катанах и ёкаях на языке оригинала с субтитрами Элоиза не будет долго колебаться. Заметьте, я могу сходить в кино одна. Могу. Я большая и могу купить себе билет сама.