Вторжение

— Устал? — спросил так, для проформы.

У финна все эмоции на красном лице видны, без переводчика всё понятно.

— Эн юммярря — ответил он мне, согнувшись в пояснице.

— Понимаю. Когда пешком ходил, тоже, как собака уставал.

— Пэркэлэ — качая головой, тихо промямлил Пекка.

— И не говори — согласился с ним я, а чего тут ещё скажешь.

Ещё через час мне пришлось отдать ему лыжи, а на половине пути я сделал привал. К этому времени Халонен ноги еле передвигал и ему уже ничего не помогало, ни мои просьбы на могучем русском языке, ни подкормка прямо по дороге, ни снятая фуфайка, лежащая в моём опустевшем мешке. Пришлось остановиться, иначе до дома мы сегодня не дойдём.

Отдых финскому «лыжнику» помог, но не надолго, вскоре он падал почти через шаг. Я злился, помогал ему подняться, но на скорость нашего передвижения это не действовало, никак. Уже в районе трёх, мне окончательно стало ясно, что темень мы встретим в местном лесу. Так и получилось. До машины добрались примерно в шесть часов, когда в неё сели смотреть на хронометр не было никакого смысла, я отчётливо понимал — дальше Пекка идти не сможет, так что всё самое весёлое ещё впереди. Какая теперь разница, во сколько точно будем дома, часом раньше часом позже, главное чтобы дошли.

— Ну, как ты? — спросил я иностранца. — Дальше сможешь идти?

— Эй — тихо ответил он и похоже попал в самую точку.

— Понятно. Тогда я тебя понесу.

Не знаю, насколько он в этот раз меня понял, но взгляд у него был, как у собаки, которую долго держали на цепи. Что тут скажешь? Оголодал человек, вот и сдался. А я больше ничего говорить и не буду. Нашему горю одними словами не поможешь, делом надо доказывать другу, друг ты ему на самом деле, или так… Может быть этот финский парень, другом мне ещё и не стал, но нормальных людей в стране осталось мало, так что каждый из нас, для другого, самый настоящий товарищ и брат.

Лично мне долгий отдых не нужен, посидели немного и хорош. Выбрался наружу, подобрал валенки со снега, тулуп и закинул их на заднее сидение, ружьё и мешок уже там лежат.

— Выходи — попросил я финна. — Домой пора идти.

Пекка кивнул головой, отрыл дверку и с трудом высунув ноги, попытался на них встать. Не получилось. Ну хорошо, что хотя бы понять сумел, о чём его я попросил. Не торопясь обогнул машину, нащупал тело, лежащее в снегу, приподнял его, поставил, отряхнул, как сумел и спросил:

— Ты на закорках когда нибудь ездил?

— Киитос. Пахойллан — ответил он мне, наверняка мало чего соображая.

— Да я не об этом. Ты, говорю, когда нибудь на людях катался? — показав на себе, чего от него хочу, спросил я снова и снова получил непонятный ответ: — Миня эн уммярря.

— Ясно. Тогда придётся учиться. Дальше я тебя повезу, на себе.

Мысли о всеобщем равенстве, братстве и может быть даже некой толики любви, к ближнему, покинули мою голову шагу на двухсотом. Ещё примерно шагов пятьдесят, стоя естественно на лыжах, я сделал злясь на себя, следующую сотню материл финна, а потом поливал всё подряд. Это только кажется, что шестьдесят килограмм живого веса можно очень долго нести, на самом же деле устаёшь быстро, независимо от того сколько весишь сам, какого ты роста и сколько силы в мышцы закачал. Не пройдя и четвертой части пути, от машины до бочки, я разжал руки, державшие мешковидное тело, безвольно висевшее на моей спине и оно благополучно свалилось в снег, без малейших попыток удержать себя в вертикальном положении.

— Эй, ты как там? — с хрипом выталкивая из лёгких воздух, спросил я упавшего человека.

Пекка не ответил, он просто лежал, подмяв ноги, раскинув руки и уткнувшись подбородком в грудь. Я достал фонарь из кармана куртки и нажав на его рычаг, осветил лицо «пациента». Глаза у того были закрыты, а на губах болталась длинная, замёрзшая слюна.

— Ты чё там, помер что ли? — опускаясь на колено, прошипел я и тяжело вздохнул.

Нет, Халонен не отдал богу душу, он нагло спал у меня на хребте и даже упав, не подумал проснуться.

— Во же сволочь — возмутился я его поступку и сам сел на примятый снег.

Ещё два раза закидывал я тело, так и не просыпающегося Пекка, себе на спину, пока удалось добраться до бочки, где, судя по всему и мне придётся заночевать. Забравшись внутрь постройки и втащив Халонена за собой, какое то время просто сидел на узкой кровати, поглядывая на безмятежно лежащего на полу финского наглеца. С одной стороны мне его жалко, а с другой, себя жальче вдвойне. Не помню, уставал так я когда либо в своей жизни или мне ещё предстоит взять новый рубеж, но такой моральной нагрузки мой организм давно не испытывал. Последние метров двести, волю так крепко пришлось брать в слабеющий кулак, что слышал, как собственные зубы скрипели и видел, как искры летели из глаз.

— Будешь должен — вставая с кровати, бросил я фину и вышел за дверь.

Пока не свалился, надо дров принести и желательно с запасом, помещение промёрзло, всю ночь придётся его отогревать.

Печка схватилась не сразу, огонь в ней освоился лишь после того, как я принёс стул из соседнего жилища и дал ему сожрать две тонких ноги. Довольный результатом, я согрел промёрзшие ладони, закинул Халонена на узкую кровать, соорудил себе сиденье на полу у печки, присел, откинулся на спину, улыбнулся и дальше всё, не помню ничего.

Проснулся в три часа ночи, без нескольких минут. Нет, не от холода, хотя дрова давно все прогорели, а просто так, может выспался уже. Встал, стул доломал, сунул его в топку, обождал пока он разгорится, потом дрова просохшие закинул и попробовал ещё разок уснуть. Не получилось, как я не старался. Часам к шести всё надоело: шуршание дровами в печке, считание каких то мне неведомых кобыл, мысли о дальнейшей жизни, ну и в добавок, ко всему прочему, захотелось сильно есть. А фин всё спал, в той же самой позе и не думал просыпаться. Вот же подкосило человека. Вышел на улицу, вдохнул морозный воздух, взглянул на небо, на нём не видно ничего — значит днём потеплеет, здесь так бывает всегда.

— Не, ну его на фиг — отмёл я первоначальное желание, в одиночку смотаться за едой. — Я ему что и в самом деле, лошадь ломовая.

Вернулся в избушку, врубил свой незаменимый фонарик и посветил им финскому соне, прямо в лицо. Реакции ноль. Силён бродяга. Толкнул его рукой. Эффект тот же, даже не пошевелился.

— Слышь ты, сонная тетеря! — дёрнув Пекка за плечо, проорал я ему в самое ухо. — Вставай давай… И сопли подбери.

Выглядел финский «красавец» и в самом деле не очень. Рыжая борода торчала в разные стороны, на усах прилипла какая то хрень, глаза пытались найти своё место на затылке и отсвечивали странной, фиолетовой синевой. Я и сам наверное, выгляжу не лучше, но он уж как то совсем похож на старика. Вырубил фонарь и уже было развернулся на выход, но потом вспомнил, что надо будет возвращаться назад, снова по бездорожью, в кромешной темноте и предпринял новую попытку разбудить крепко спящего человека. Схватил его за грудки, приподнял, встряхнул пару раз и с силой бросил на жёсткую, неприспособленную для нормального сна, кровать. Ну вот, совсем другое дело, сразу помогло. Луч фонаря выхватил ничего не понимающие глаза гражданина Пекка, а я услышал тихое бормотание, отчего то очень похожее на русский мат. Наш человек, правильно реагирует на разного рода непонятки.

Долго уговаривать финна на раннюю прогулку, мне не пришлось. Стоило ему только услышать в моём исполнении волшебное слово: — «Мням-Мням», как он тут же подобрался, сделал стойку и быстрее меня выскочил из бочки, вроде как, свежим воздухом подышать. Жучило. Да, совсем человек озверел. Правильно говорят, что голод не тётка.

На этот раз, «младенец» шёл сам и на руки не просился, хотя лыжи я у него отобрал. После того, как он свалился с них три раза, на расстоянии в сорок шагов, терпение моё лопнуло. Ничего, пробежаться трусцой, по узкой тропинке, перед завтраком, полезно для тонуса, если верить врачам энтузиастам, рекламирующим это дело на каждом углу.